– Я рад, что тебя там не было… и ты не видела моего поражения.

– Но вы же почти победили.

Мартин чуть отодвинулся. По всему его телу виднелись фиолетово-желтые синяки.

– Почти – не считается в хоккее.

Мэй не знала, что на это ответить.

– Я задушил чистый бросок, и я отдал его. Передал пас Рэю… Рэю Гарднеру. Мои мысли неслись вскачь. Это был Кубок Стэнли, возможно, мой последний шанс. Я думал о своем отце. Он… – Лицо Мартина искривилось.

– Ты не хотел подвести его? – предположила Мэй.

Она читала газеты. Она знала, что его отец был в тюрьме.

Мартин фыркнул:

– Я всего лишь не хотел, чтобы он увидел, как я проиграл. Вопрос подвести его был бы не по существу.

Мэй хмурилась, слушая.

– Он стар, – продолжал Мартин. – Я говорил тебе – мы чужие. Мы не видели друг друга целую вечность.

– Он – все еще твой отец.

– Я отличаюсь от тебя, – сказал Мартин. – Нет ничего сентиментального или хорошего относительно меня и моего отца.

Его акцент стал явственнее слышен. Он чувствовал себя неловко, говоря об отце, о проигрыше.

Мэй вспомнила прошедшие четыре дня. Интересно, где он их провел?

– Я приехал к тебе вовсе не для того, чтобы говорить о моем отце, – сказал Мартин, взяв ее за руку.

– Нет? – спросила Мэй.

– Наша первая стычка, – усмехнулся Мартин, он казался таким безоружным, что Мэй начала улыбаться. – Простишь меня?

Она кивнула, смеясь.

– В кармане у меня лежали твои розовые лепестки, – сказал Мартин. – И в ушах звучали слова: «… как ты ведешь игру».

– Ты думал об этом во время игры? – спросила Мэй, рассмеявшись от своих слов.

– Да. – Мартин рассмеялся в ответ. – Это не помогло.

– Розовые лепестки – вовсе не волшебство.

– Но они творили его некоторое время. – Он погладил ее руку. – Да, да, так оно и было.

Мэй посмотрела на их руки. Она не могла рассказать ему, как много невест принимали ее розовые лепестки в надежде на благословенный союз со своими любимыми, надеясь всегда жить в любви, никогда не ссориться и не расходиться. Она не хотела говорить ему, что некоторые из тех невест уже развелись и ненавидели мужчин, которых они когда-то любили больше, чем луну и звезды, и уже успели повыходить замуж совсем за других.

Вместо этого она сказала ему:

– Кайли обрадуется, что ты вернулся.

– Правда?

– Да, – сказала Мэй. – Она со вчерашнего вечера у лимонадного киоска, там, правее, за забором. Она встречала всех невест, приезжавших к нам, но я-то знаю, что она надеялась встретить тебя первой. Она тосковала без тебя.

Она не стала говорить ему, что к Кайли вернулись кошмары, о том, что девочка вскрикивала во сне вчера ночью и что-то бормотала об ангелочке с самолета, которая никак не скажет ей что-то важное.

– А ее мать? – спросил Мартин, ступая ближе.

– Я тоже тосковала без тебя.

– Я хочу жениться на тебе.

– Мартин, – прошептала Мэй, ее лицо зарделось.

– Мэй, – сказал он мягко.

– Мы только встретились, всего несколько недель назад.

– Я говорил тебе – этому суждено было случиться.

– Суждено было… что это означает?

Кровь бешено застучала у Мэй в висках, но ее мысли остались трезвы. Они были такими разными. У нее была дочка; он все время в пути. Чувства Мэй претерпели множество изменений в течение последних четырех дней без известия от него. Она пристально смотрела ему в глаза.

– Я польщена, вне всяких слов, правда. Такого никогда не случалось со мной прежде, – сказала она. – Но у меня же дочка. Ты очень романтичен, и моя мама, и бабушка должны были бы трубить сейчас во все фанфары, но честно, я не могу позволить себе любовную интрижку.

– Любовную интрижку? – спросил он, нахмурясь.

– Ну да.

– Ты думаешь, я мог бы вот так позабавиться?

– Ты, возможно, так не думаешь, – ответил она. – Но ты не знаешь меня… очень хорошо. Ты внезапно получил бы готовую семью, да притом одну из самых необычных.

– Необычных – в чем?

– Хорошо, я жила одна достаточно долгое время, почти всю свою жизнь. А Кайли очень… – она искала правильное слово, – необычная девочка. Сверхъестественная.

– Неужели ты думаешь, я этого не понял? – спросил он, внезапно усмехнувшись, как будто все проблемы наш ли свое решение. – Она во всем походит на свою мать. Розовые лепестки в бутылочке… Это разве не необычно. Это ты вдохновляешь ее.

– Спасибо, – сказала Мэй.

– Бьенсюр (конечно). Ты самая колдовская женщина в мире.

– Жаль, ты не встречался с моей мамой и бабушкой, – сказала она, смеясь.

– Но ты расскажешь мне о них, правда ведь? Я встречусь с ними через тебя. Я уже знаю, насколько они важны для тебя, Мэй. Я слышу это в том, как ты говоришь о них. Твоя семья станет моей семьей.

– Я всегда хотела этого, – прошептала она.

– Пусть это будет у тебя со мной, – попросил он. – Зачем нам откладывать? Чего нам ждать?

– Чтобы узнать друг друга!

– Я думаю, что мы уже узнали друг друга. – Он улыбнулся, взяв ее лицо в свои ладони. – Все самое важное, разве не так? Вот тут. – Он коснулся своего сердца.

Внезапно Мэй подумала о невестах. О достойных и правильных девушках Блэк-Холла, с их рассказами о долгих ухаживаниях, которые выходили замуж за мальчиков, с которыми ходили еще в подготовительную школу, за мужчин, с которыми знакомились через своих соседок по комнатам в колледжах или во время путешествий или по бизнесу. Она думала о невестах, которые поступали по-книжному, правильно и надлежащим образом и от этого неизменно невыносимо скучно, и Мэй начала улыбаться.

– Скажи мне, – потребовал он.

– Я, должно быть, сумасшедшая, – сказала она ему.

– Да, вероятно, – подтвердил он, чем рассмешил обоих. – Но и я – тоже. Ужасно, если учесть, как я мыслю. Ты – все, о чем я мог думать на протяжении всех этих решающих игр.

– Какое это слово?

– Мною владела, меня преследовала одна только мысль о тебе. Но в хорошем смысле.

– По-хорошему завладела? – Мэй улыбнулась.

– Мэзуи (ну да). – Он коснулся ее лица, дотронулся ладонью до щеки. – Я не мог избавиться от мыслей о тебе.

– И ты думаешь, что именно это означает, что мы предназначены друг для друга, что нам суждено быть вместе?

– А разве нет? Разве ты так не думаешь? – спросил он, ступая ближе.

– Мне бы хотелось так думать. – Она внезапно почувствовала, как ее сердце забилось сильно-сильно.

– Тогда и думай так, – предложил он. – А я докажу это со временем.

– Как? – прошептала она.

– Своей любовью, Мэй.

Мэй поцеловала его. Его глаза расширились от удивления, но он обхватил ее и крепко-крепко обнимал, пока они не успокоились. Когда они отодвинулись друг от друга, Мэй испугала боль, возникшая внезапно глубоко в груди.

– Я велела себе много раз не надеяться на это, – сказала она.

– Но почему?

– Ничего подобного не случается со мной.

– Странно, почему ты так говоришь, – сказал Мартин. – Ведь вот оно.

– Я заметила.

– Я принес кое-что для тебя. – Он слегка нахмурился, обшаривая свои карманы.

Обшарив большую часть, он хмурился все больше. Но потом он что-то обнаружил, и широкая улыбка расплылась на его лице. Вытащив кольцо из нагрудного кармана, он начал надевать его на ее палец. Движения его были мягкие и романтичные, но Мэй оказалась настолько возбуждена, что вздрогнула от его прикосновения, и кольцо упало в недавно разведенную грязь.

– О, боже мой, – воскликнула она. – Позволь мне самой. – Опустившись на колени, она начала ощупывать землю, но Мартин мягко схватил ее за запястье.

– Позволь мне. – Вынув кольцо из грязи, он встал на колено и надел кольцо ей на палец. Глядя ей в глаза, он спросил:

– Мэй, ты выйдешь за меня замуж?

Она закрыла рот рукой и застыла на мгновение. Прошло несколько секунд, пока она, наконец, смогла заговорить.

– Мне нужно немного времени, – услышала она свои слова. – Не столько для меня, сколько для Кайли.

Сначала Мартин выглядел ошеломленным, и она подумала, что оттолкнула его. Она потеряла его теперь совсем; вот он возьмет свое кольцо и уйдет прочь. Он стоял перед ней на коленях и казался таким уязвимым и ранимым, что она испытывала невероятную жалость к нему. Ей не хотелось причинять ему боль. Но она обязана была позаботиться о себе и о Кайли; так было заведено уже очень давно.

– Мартин, прости меня, – попросила она.

– Хорошо, – ответил мужчина, натянутая улыбка появилась на его лице.

Он поднялся на ноги, отряхнул землю с рук.

– Я оказываюсь перед необходимостью ухаживать за тобой.

– Я не имела в виду ничего подобного.

– Я все сделаю правильно, Мэй. Я не позволю тебе произнести «нет» снова.

– Но я вовсе не говорила «нет» и на сей раз, – тихо сказала она спокойно.

– Но ты и не готова сказать мне «да».

– Я только хочу узнать тебя лучше. Я не прошу об ухаживании… ты изобразил так, будто я хочу подарки и цветы, и все такое…

– Ладно, хочешь ты этого или нет, ты это получишь. Мэй Тейлор, я уже потерял Кубок Стэнли этой весной. Я не собираюсь терять и тебя тоже.

Букеты начали прибывать уже следующим утром. Словно у них самих не было сада, заполненного цветами, теплиц, полных петуний, «Брайдалбарн» начал заполняться охапками белых роз.

– Он, должно быть, обзвонил всех цветоводов в Коннектикуте, – сказала тетя Энид.

– Где он их откопал? – спросила Кайли, протискиваясь между ними, отбирая фирменные знаки «Сифлауэрс», «Силвер-Бэй-гринери», «Блэк-Холл Уайлдфлауэр-мэгэзин». – Мама, он, видимо, тебя очень любит.

– Да, должно быть, дорогая, – сказала тетя Энид. – Понимаю, нельзя оценить материально степень привязанности, но эти розы стоят целую кучу денег.

– Я вовсе не настаивала на цветах, – сказала Мэй, думая, что она только хотела узнать побольше о нем, но в тайне трепеща от такого особого к ней отношения.

Уже прибыло двенадцать букетов по дюжине роз в каждом, и даже теперь был слышен двигатель фургона очередного цветочного магазина.

– Мэй, у тебя что, на этой неделе все гуртом играют свадьбы? – разгружая две большие белые коробки, спросил посыльный, который частенько приезжал сюда и раньше. – Иначе получается, какая-то фантазерка-невеста решила потешить себя и скупила у нас все белые розы.

– Нет, это все для нее! – воскликнула Кайли. – Все до единой!

Тем вечером Мартин заехал за Мэй в шесть, и они направились в Силвер-Бэй. Поблагодарив его за розы, Мэй чувствовала себя на удивление смущенной, словно это было ее первое свидание. Она о чем-то вежливо поинтересовалась у Мартина, он любезно ответил на ее вопрос.

– День прошел удачно?

– Да, а у тебя как?

Вдруг оба рассмеялись.

– Похоже на урок иностранного языка, – заметил он.

– Да, когда изучаешь язык, получается говорить натянуто, совсем не как в реальной жизни, – засмеялась Мэй в ответ, вспомнив урок французского языка в средней школе. – В котором часу большой универмаг закрывается сегодня вечером?

– Он уже закрылся, мадам, – подыграл ей Мартин. – Вследствие инвразии москитов.

– Кельорор! (Какой ужас!) – воскликнула она.

– Ах, так ты говоришь по-французски! – удивился он, взяв ее руку, чтобы поцеловать.

– Не очень хорошо, – сказала она, вся зардевшись, поскольку он не соглашался выпускать ее руку.

Они прогуливались вдоль доков, мимо рыболовецких лодок и лодок, с которых доставали моллюсков, мимо открытых всем ветрам лачуг, по серой гальке. Остановившись у магазина, они поздоровались со старой приятельницей Мэй, Хэзавей Ламберт в «Ковгерл-Родео». Они ели ролы из моллюсков в «Олли-Фиш-хауз», сидя за столиками, покрытыми клеенчатыми скатертями в красно-белую клетку.

Люди начали узнавать Мартина. Дрейфуя от бара, они просили, чтобы он подписал им салфетки для коктейля. Он подписал несколько, но затем попросил позволить им с Мэй спокойно закончить их ужин.

– Это происходит все время? – спросила она.

– Довольно часто, – подтвердил он. – Иногда они говорят мне, что я неправильно сыграл в последней игре. Мы достаточно далеко от Бостона, поэтому здесь не так горюют по Кубку. Но и этому придет свой черед, поверь мне.

Мэй слушала, пока он говорил о Кубке Стэнли. О том, как его отец был одним из величайших игроков Канады, как он учил Мартина и Рэя играть. Мэй ждала, пока он скажет, какие чувства он испытывал к отцу, но Мартин сменил тему.

– Мы учились играть на озере Лак-Верт, – сказал он ей.

– Что это? – спросила Мэй.

– О, это самое красивое место на земле, – объяснил он. – Подожди, пока не увидишь сама, Мэй…

Он описал глубокие воды озера, в которых отражались высокие горы и зеленый лес.

– Это невероятно. Мы называем его Лак-Верт, Зеленым озером, из-за цвета. Как будто другой мир, который лежит на глубине, заполненный соснами, дубами, кленами, деревьями всех оттенков зеленого. Зимой, когда озеро замерзает, цвета темнеют почти до черного.