Луанн Райс - Талисман любви

У него пообтрепались грани, и еще был отколот кусочек. Кайли исследовала его изнутри и снаружи. Мастерица разрисовала его зелеными гирляндами и подписала свои инициалы – Н.К.

– Когда Кайли подняла колокольчик над головой, он звякнул особым протяжным звуком.

– Колокольчик Натали, – узнал Мартин.

– Я поняла. Она написала на нем свои инициалы.

– Она послала его мне, когда ей было пять, – объяснил Мартин. – Я скучал без нее в то Рождество.

– А где была она?

– Со своей матерью, далеко отсюда. – Улыбка чуть тронула губы Мартина.

– Ты видел ее, ведь видел? – спросила Кайли. – Она приходила?

– Приходила, – ответил Мартин.

У Мэй перехватило дыхание. Глаза Мартина сияли, такие же голубые, как раньше, как будто он мог видеть все в этой комнате и вне ее. А Кайли едва могла усидеть на месте от возбуждения.

– Что она говорила?

– Она сказала мне, что ты была права все это время. Что…

– Так ты веришь мне? – Эмоции переполняли Кайли. – Веришь, что я действительно видела ее, что я ничего не придумывала?

– Да, я верю тебе, – ответил ей Мартин.

Мэй перевела взгляд на синий дневник. Можно было бы записать это, добавить опыт Мартина к предыдущим страницам. Но она посмотрела на Мартина и Кайли, на отца, который нуждался в дочери, и дочери, которая нуждалась в отце.

– Что-то не так, мамочка? – испугалась Кайли, увидев лицо Мэй.

– Мне просто грустно, – пробормотала Мэй, вытирая глаза. – Жаль, что я тоже не видела ее. Я так хотела бы увидеть Натали.

– И мне жаль, что ты ее не увидела, – сказал Мартин и, протянув руку, ждал, пока Мэй не возьмет ее в свою.

Мэй следила глазами за Кайли. Та звонила в старый колокольчик, смеялась над его забавным щелканьем. Вместо язычка у колокольчика была приделана загнутая скрепка для бумаг, а сам колокольчик был сделан из старых газет, вымоченных, спрессованных и покрашенных. Но когда Кайли остановилась, звуки настоящих колоколов проник ли через окно.

Колокольный звон заполнял все вокруг. Он отозвался эхом в горах, окутывал голые ветки платанов, кленов и дубов, проникал сквозь пушистые ветви высоких темных сосен. Колокола звонили надо льдом, звук усиливался над глубокими местами озера и таял над мелководьем.

– Слышите?! – воскликнула Кайли.

– Что это? – прислушалась к звукам Мэй.

– Колокола Сент-Энн, – объяснил Мартин.

– Рождественский гимн, – сказала Мэй, услышав ясные тоны. Но она оказалась не права; это было что-то другое, и Мартин узнал музыку раньше нее.

– «Чудесная милость», – сказал он.

– Какие удивительные звуки, – прошептала Мэй.

Она помнила слова. Они пели гимн на похоронах ее родителей, и она никогда не забудет их: «Так спасен ребенок, совсем как и я; я однажды был потерян, но теперь я найден, я был слепой, но теперь я вижу».

Еще несколько минут продолжался колокольный звон, потом колокола стихли. И только сосульки перезванивались на деревьях. С замерзшего озера рванул порыв ветра, дымоход загудел. Гром подпрыгнул и отправился проверить, что происходит. Он остановился перед экраном камина и замахал хвостом.

Мэй вся дрожала в ожидании того, что надвигалось.

Она не знала, чего ждала, но это не должно было появиться извне. Мартин поднялся с кресла. Мэй и Кайли посмотрели на него, не понимая, что он задумал.

– А звезда есть в этой коробке? – спросил он.

– Да. – И Кайли нырнула внутрь.

Она вытащила слегка помятую картонную звезду, покрытую фольгой и красными и золотыми блестками.

– Залезай, – сказал Мартин, наклоняясь к девочке.

Кайли обхватила Мартина одной рукой за шею, в другой она крепко держала звезду. Мартин поднял ее и понес к елке. Взяв его за руку, Мэй подвела их поближе, чтобы он мог дотронуться до колючих веток и понять, где он стоит. Кайли исследовала звезду, ища уже знакомые буквы.

– Звезду делала Натали?

– Нет, я вместе с папой, давным-давно. Когда мне было столько же, сколько тебе сейчас.

– Он помогал тебе?

– Да.

Подняв Кайли над собой, Мартин наклонился вперед, чтобы она могла дотянуться до верхушки. Кайли проверила, хорошо ли она все закрепила. Мартин спокойно ждал, не торопя девочку. Когда она закончила, она сказала ему, чтобы он опустил ее вниз.

– Как она смотрится? – спросил он.

– Великолепно.

– Он помогал мне, – повторил Мартин.

– У вас обоих хорошо получилось, – заметила Мэй. – Звезда просто великолепная.

– Я хотел бы повидаться с отцом.

У Мэй екнуло сердце.

– По дороге домой, – сказал он, взяв ее за обе руки, – как думаешь, не слишком ли это большой крюк, если мы отклонимся и поедем по нью-йоркской трассе? Мы могли бы заехать в тюрьму, затем выберемся на магистраль, в Коннектикут – и домой.

– Не думаю, что для нас это большой крюк. – Она постаралась отвечать как можно спокойнее.

– Да, – рассуждал Мартин, словно держал перед собой дорожную карту. – Крюк небольшой.

Перед тем как все закрыть, Мэй на минутку забежала обратно в дом, потому что Мартин забыл там свою сумку. Его сумка стояла у двери, но Мэй еще раз обошла все комнаты, убедилась, что оставила калорифер на самом слабом делении, только чтобы предохранить трубы от замерзания.

По правде говоря, ей нужно было просто побыть одной и подготовить себя к поездке.

Несколько мгновений она смотрела на заснеженный двор и на бельведер, мысленно представляя тот летний день, когда их с Мартином окружали Кайли, тетушка, друзья, весь их клан. Они хотели обвенчаться тайком, но разве это воз можно, когда столько людей любят тебя так сильно?

Все те долгие годы, когда они жили одни с Кайли и Мэй чувствовала, что любовь обошла ее стороной, она никогда не прекращала верить, что для других людей любовь все-таки существует. Когда-то она видела, как ее мама, бабушка и тетя планируют свадьбы для влюбленных женщин. Она стояла за спиной у Тобин на венчании, радовалась, как растет семья ее лучшей подруги. Но, несмотря на уговоры Тобин, Мэй никогда не ожидала ничего подобного для себя.

Потом она встретила Мартина. Ее клятва у алтаря была самым серьезным обещанием, которое она когда-либо давала. Она верила в то, что говорила. Она верила в свои слова тогда и верит сейчас, даже больше сейчас, когда они наполнились для нее реальным смыслом. Мартин нуждался в ней; больше того, она нуждалась в нем.

Она залезла в большой карман своей шерстяной кофты и выудила оттуда синий дневник. Иногда ее соблазняла мысль отослать его Бену Уитпену, чтобы никогда больше не заглядывать в него. Пусть себе держит в архиве своих исследований. Но Мэй понимала, что в этом дневнике содержится вся их история. Мэй знала, что, если у Кайли никогда больше не возникнут видения, то каждая страница в дневнике помогала девочке прийти к этому моменту.

Она открыла дневник, прочла несколько строк и почувствовала, как ее сердце распахивается навстречу всему, что описано в этой странной повести: мужу и их дочерям, любви и смятению чувств, тайнам, окружавшим всю эту историю. Ее дочь видела через завесу, слышала голоса умерших, показала им, как не надо этого бояться. Мэй думала о Ричарде Перри с благодарностью, и она думала о Натали Картье с любовью.

Мэй взяла сумку, оставленную Мартином у двери. Вот что такое женатая пара. Они любят друг друга в болезни и во здравии, в богатстве и в бедности; в хорошие временах и в плохие. Они любят детей друг друга и стараются чтить родителей друг друга, даже когда все это кажется невозможным.

И, закинув сумку на плечо, Мэй заперла дверь их дома у озера и пошла к машине. Декабрьское солнце было бледным и скупым, но она знала, что, когда они приедут сюда в следующий раз, снова все вокруг зальет летний солнечный свет, наполненный золотом, пыльцой и… надеждой.

Они уже были в пути.

В какой-то из дней между Рождеством и Новым годом, он не помнил точно в какой, Серж лежал на кровати, слушая хоккей по радио. Бостон играл против Нью-Джерси и проигрывал со счетом 4:2.

– Эх, вам, ребята, нужен Мартин, – сказал Серж вслух.

«Дьяволы» играли великолепно в зоне, где они не мог ли никак испортить ситуацию. «Медведи», наоборот, пропускали удары, позволяли забивать им шайбы, в общем, сливали игру. То, что бостонский клуб с трудом справлялся без его сына, приносило Сержу небольшое, хотя и зловредное удовлетворение.

– Посетители, Картье, – сказал охранник, остановившись у двери его камеры.

– Забавно, – отреагировал Серж. – Уже смеюсь. Меня не обманешь.

– Ладно, тебе виднее, – не стал спорить охранник. – Пожалеешь. Ребенок – симпатяга.

Серж почувствовал, как озноб пробежал у него по спине. Кто это может быть? Решив, что легче пойти и посмотреть, чем ждать и гадать, он поднялся с койки и последовал за охранником по длинному коридору.

В животе щелкало, словно съел что-то плохое. Ладони вспотели, челюсти крепко сжаты. Серж Картье давненько так не нервничал. Он не знал, что его ждало, а неизвестность, навстречу которой он шел, пугала.

Может, там был кто-то, кому он задолжал деньги?

Возможно, это был один из его старых приятелей, один из немногих, кто не сбросил его со счетов.

А может, пришел сын Тино.

Или, возможно… Серж даже думать об этом не позволил бы себе.

Мартин сидел в комнате для посетителей между Мэй с одной стороны и Кайли – с другой. Он слышал лязг дверей и шарканье ног, чувствовал запахи еды, дыма и пота. Что-то в этом месте напомнило ему о некоторых раздевалках, которыми ему доводилось пользоваться. Огромные бетонные пещеры, отзывающиеся эхом жестокости и агрессии.

– Кайли, ты в порядке? – спросил он девочку.

– В полном порядке, – ответила она.

– Интересно, где он? – удивилась Мэй.

Мартин кивнул. Возможно, им следовало предупредить отца, что они едут. Или, может быть, им вообще не следовало приезжать. Его сердце бешено колотилось, он весь горел. Вероятно, он допустил самую большую ошибку за все эти годы. Мысль навестить отца казалась такой удачной там, в Лак-Верте, но сейчас все это походило уже на сентиментальную глупость.

Но Мартин обещал Натали.

Ни на минуту не усомнился он в проведенном с ней времени, не засомневался, что их встреча была не сном. Он видел дочь. Она восстановила его зрение так, как никакая Тэдди Коллинз, самая знаменитая докторша в Бостоне, никогда не сумеет. Натали показала ему то, что запрятано у него глубоко внутри, тайну жизни, которую он упускал из виду все это время.

И поэтому, когда внутренняя дверь отворилась и отец Мартина вошел в комнату, Мартин почувствовал его присутствие, хотя и не мог ничего видеть.

– Папа, – поднявшись со своего места, сказал Мартин.

– Мартин, – пробормотал Серж.

Они стояли в нескольких футах друг от друга. Другие заключенные сидели поблизости, говорили с женами, играли с детьми. Мартин мог слышать, как гудят вокруг голоса, но все это отошло на задний план. Намного громче, почти как удары по барабану, слышалось дыхание отца.

– Рад тебя видеть, – сказал Мартин.

– Ох, сынок, – выдохнул отец и заключил Мартина в объятия.

Охранник подбежал разнять их, но Серж не поддался.

Мартин почувствовал сильную спину отца под своими руками и вспомнил, как тот поднимал его ребенком и нес на руках.

– Папа, я знаю, ты знаком с Мэй…

– Привет, дорогая.

– Серж, я рада вас видеть.

– Маме нравятся ваши открытки, – выпалила Кайли.

– Ну это хорошо, – улыбнулся Серж. – Это доставляет мне радость.

Они поговорили немного о Рождестве на озере, о праздничном столе, о жизни в тюрьме, движении в центре города Эстония и школе Кайли. Серж спросил, нравятся ли ей спортивные состязания, и Кайли назвала фигурное катание, плавание и рыбную ловлю.

– Рыбалка на Лак-Верте, – задумчиво произнес Серж. – А что, большая старая коричневая форель все еще там?

– Пра-пра-прабабушка, – расцвела Кайли.

– Должно быть, все же праправнучка прапрабабушки, – засомневался Серж. – Еще мальчиком, я помню, как она имела обыкновение скрываться под той плоской скалой, высовывая свой старый нос достаточно далеко, чтобы я мог видеть, как она смеется надо мной.

– И говорит: «Не поймаешь, не поймаешь»! – добавила Кайли.

– И ведь это правда. Обыкновенная истина. Никто ни когда не поймает ее.

– А у меня есть пес, – похвасталась Кайли. – Неужели? Какой породы?

– Бассет. Его зовут Гром. Его брат умер.

– А его брата случайно звали не Молния? – уточнил Серж, заставляя Кайли взвизгнуть, напоминая Мартину того смешливого дедушку – сверстника и товарища в играх, каким бывал иногда Серж для Натали, которая так любила его.

– Да! – перевела дыхание Кайли. – Откуда ты знаешь?

– Интуиция, – сказал Серж, и Мартин мог почти видеть, как отец хлопает себя по лбу.