Между тем Мари-Анжелин дю План-Крепен была не только жива и здорова, но и находилась совсем не так далеко, как предполагали ее близкие. Однако сама она об этом не подозревала.


Она покинула Париж, взяв с собой драгоценное письмо, написанное человеком, которого безумно полюбила, и великолепный рубин, похитив его у Альдо. В сумочке еще лежал билет на поезд в первый класс, заказанный для нее на имя госпожи Видаль, что вызвало у Мари-Анжелин невольную улыбку. Она ни о чем не раздумывала, не рассуждала и чувствовала только всепоглощающий восторг: «Он» наконец-то в ней нуждается. «Он» наконец-то сожалеет, что был так суров. «Он» наконец-то зовет ее на помощь, прося прощения за то, что вынуждает ее разделить с ним опасность, но не сомневаясь, что она найдет возможность находиться рядом с ним. Большего счастья Мари-Анжелин представить себе не могла. Она будет рядом с тем, кого называла про себя «своим возлюбленным господином».

Охваченная эйфорией, План-Крепен совершенно спокойно забрала у Альдо рубин, не чувствуя ни малейших угрызений совести. Да и с какой стати они могли возникнуть, если Альдо собирался его подарить Морицу Кледерману, своему несметно богатому тестю? Наоборот, она была горда совершенным подвигом: ей удалось проникнуть в комнату Альдо и достать рубин из бумажника так тихо, что он не пошевелил ни единой ресничкой. Она побывала и на шестичасовой мессе в соборе Святого Августина и попросила Господа благословить ее. Главным для нее было то, что она наконец-то будет рядом с тем, кого полюбила, о чем втайне только и мечтала. И если их обоих ожидала смерть, она была к ней готова и даже считала лучшим исходом.

На мессе она сидела в глубине церкви, а не вместе со своими приятельницами, с которыми обычно встречалась поутру, и ушла раньше, чем священник провозгласил: «Ita messa est!»[13] и прежде, чем Эжени Генон, кухарка принцессы Дамиани, чрезмерно удивилась и даже была задета поведением Мари-Анжелин. План-Крепен обошлась без обычных утренних разговоров, вышла из церкви, остановила первое попавшееся такси и отправилась на Восточный вокзал, как было указано в ее билете, который прислали ей по почте десять дней назад.

Про себя она радовалась, что едет не в Понтарлье, а в Безансон, город-крепость, столицу Франш-Конте, где несравненно больше жителей, чем в маленьком горном городке и где гораздо легче затеряться. Если ее будут искать, несмотря на ее предупреждение – а внутренний голос ей подсказывал, что так оно и будет, – то будут искать совсем в другой стороне.

В письме было сказано, что на вокзале у выхода ее будет ждать надежный человек, которому она может довериться. Так оно и было. Как только ей прокомпостировали билет – разумеется, билет был только в одну сторону, как к ней подошла пожилая женщина в черном, как обычно одеваются в провинции, и взяла ее под руку.

– Вы везете то, о чем вас просили? – спросила женщина.

– Конечно!

– Вот и хорошо.

Женщина провела ее через суетливую привокзальную площадь к стоящему в стороне небольшому серому автомобилю, за рулем которого их ждал шофер. Путешественнице трудно было рассмотреть его лицо из-за обильной растительности. Борода, усы, густые брови, волосы и надвинутая на глаза каскетка. Выделялся разве что только нос. Шофер сидел, положив руки на руль, и даже не повернул головы, когда женщина открыла дверцу, помогла сесть своей спутнице и сказала:

– Можем ехать.

Шофер кивнул, зажег фары и включил мотор. Хмурый день клонился к вечеру, сгущались сумерки. Мари-Анжелин, на которую тут же надели темные очки, сидела на заднем сиденье салона с задвинутыми шторами, так что практически ничего не видела. Она попробовала снять их, спросила:

– К чему такие предосторожности? Я все равно не знаю здешних мест.

– Зная, откуда мы уехали, вы и так знаете слишком много, – ответила женщина. – К тому же на дороге много указателей.

План-Крепен хотела спросить, далеко ли они едут, но вовремя удержалась. Все равно она не получила бы ответа и поэтому предпочла смиренно путешествовать в темноте. Будучи по натуре оптимисткой, она даже в этих предосторожностях отыскала положительную сторону. Если так не хотят, чтобы она узнала дорогу, значит, она должна остаться живой после того, как выполнит свою миссию. А ведь исход остается под вопросом. Завладев третьим рубином, владелец двух остальных вовсе не будет заинтересован оставлять ее в живых. Или он надеется получить выкуп у ее родственников, известных богатством и коллекцией исторических драгоценностей? А Гуго, в каком положении он?

Пока Мари-Анжелин ехала в поезде, она только и думала о соперничестве отца и сына из-за молоденькой Мари де Режий, но теперь, добравшись до места, постаралась отвлечься от неприятных мыслей и надеялась использовать любую возможность, чтобы задержаться в этих краях как можно дольше. Почему-то ей казалось, что Господь Бог услышит все ее молитвы.

Сейчас все ее помыслы касались самых земных вещей: она страшно проголодалась и очень хотела пить. В поезде, на котором она ехала, по каким-то причинам не было вагона-ресторана. А короткий визит в туалет в поезде открыл ей, что вода из-под крана на железной дороге имеет отвратительный вкус. Прибыв в Безансон, Мари-Анжелин тешила себя надеждой, что в привокзальном буфете выпьет кофе с круассаном, но не решилась. Ожидающие ее люди могли оказаться нетерпеливыми, и это привело бы к самым нежелательным последствиям.

Теперь она покорно терпела выпавшие на ее долю тяготы, решив, что если эти люди решили сделать ее заложницей, то рано или поздно они ее накормят.

В темных очках она словно бы ослепла и решила закрыть глаза, но потом подумала, что дремать нельзя, что она должна быть постоянно начеку. И в первую очередь ей все-таки следует сообразить, в какую сторону они едут. Но везли ее не простодушные малыши. Отправившись с привокзальной площади и проехав по небольшой улице, шофер три или четыре раз объехал по кругу еще одну площадь и только потом свернул в нужном направлении. Бедная пассажирка была обречена на слепоту как в прямом, так и в переносном смысле.

Автомобиль мчался то в гору, то под гору, следуя капризам дороги, примерно часа два, в чем План-Крепен убедилась, когда сумела посмотреть на часы. Автомобиль остановился, и она вышла, оказавшись на земле, поросшей травой. Женщина взяла ее под руку с одной стороны, шофер с другой.

– Мы приехали, – сообщила женщина. – Мы проводим вас в вашу комнату, где вы сможете отдохнуть.

– Я не устала, я проголодалась и очень хочу пить.

– Разумеется, вас ждет ужин. Пойдемте.

И они по двум выщербленным ступенькам поднялись к двери и вошли в помещение, замощенное вначале плиткой, а дальше соломенными матами. Смолистая свежесть, которой, как видно, веяло от близкого елового бора, и которую с таким удовольствием вдыхала «гостья», сменилась теперь запахом капустного супа. Но «гостья» обрадовалась и ему: она была так голодна, что могла бы, заворчав, отнять кость у собаки.

– Как вкусно пахнет! – не удержалась от довольно искренней похвалы Мари-Анжелин.

– Ужин вам подадут в комнату.

Что ж, уморить ее голодом не собираются, уже неплохо. Они миновали помещение, которое было, очевидно, кухней. На пороге следующей комнаты шофер, который крепко держал План-Крепен слева, отпустил ее.

– Ступайте осторожно, лестница винтовая, узкая, перила справа. Я буду идти сзади вас, – предупредила женщина.

Они поднялись вверх на три этажа, не меньше, так что комната, как видно, располагалась в старинной башне. Высокие каменные ступени были истерты временем и ногами. Мари-Анжелин насчитала сорок ступеней, когда они наконец остановились.

– Вот вы и на месте, – сказала женщина, отворяя свободной рукой дверь. – Пройдите немного вперед, и я сниму с вас очки.

Нельзя сказать, чтобы в комнате было очень светло, но и к этому свету Мари-Анжелин нужно было привыкнуть. Она заморгала, сняла перчатки, сунула их в карман и хорошенько протерла глаза. Теперь она могла осмотреться. Она стояла в квадратной комнате с деревянной мебелью и древними каменными стенами. Подоконник квадратного окна свидетельствовал о непомерной толщине стен. Два железных прута крестом делили окно на четыре части. Да, ей предстояло жить в старинной башне. Интересно, сколько времени?

Но жить в этой комнате было можно, в ней было все необходимое. Дубовая кровать с матрасом, простынями – грубыми, но все-таки простынями, – подушкой, валиком, одеялом и периной. Более того, неожиданная роскошь – возле кровати коврик, правда, больше похожий на дерюгу. У изголовья ночной столик, и на нем стоит керосиновая лампа. Посередине – круглый стол с подсвечником и связкой свечей. В углу конторка, какие так любили в прошлые века, а перед ней стул с соломенным сиденьем. Доска у конторки опущена и видно, что там есть бумага и перья. У двери «умывальник», который «гостья» при других обстоятельствах сочла бы весьма обветшалым, но теперь была очень рада и тазу на столике, и добротному фаянсовому кувшину.

– Здесь у вас есть все необходимое, – сообщила Мари-Анжелин ее спутница. – По крайней мере, мне так кажется. Если вам что-то понадобится, рядом с кроватью стоит колокольчик. Вам достаточно только позвонить. Сейчас вам подадут ужин.

План-Крепен подошла к ночному столику и открыла его, он был пуст.

– Но что мне делать в случае физиологической необходимости? – бесстрастно осведомилась она.

– Ой, правда! Я забыла. Прошу меня извинить.

Женщина открыла маленькую дверку, раздвинув занавеси позади кровати, за дверкой находилось сооружение, похожее на деревенскую лавочку, сбитую из досок, с крышкой посередине. Крышка прикрывала дыру, которая заканчивалась, скорее всего, в самом низу башни.

– Хорошо, я поняла, – ледяным тоном откликнулась Мари-Анжелин. – Я предпочла бы обойтись без головокружительных экспериментов. Надеюсь, что в жару запах смолы одолеет все другие.

– В здешних местах фермеры используют все отходы. На нашей ферме тоже так поступают, но мы еще пользуемся известью.

– Ах, вот оно что! А это уютное местечко, получается, используется круглый год?

– Вы задаете слишком много вопросов, мадемуазель, – сухо отозвалась женщина. – Вам так же, как мне, ничего не остается, как подчиняться полученным распоряжениям. А что касается вопросов, то я тоже осмелюсь задать вам вопрос: вы привезли то, о чем вас просили?

– А иначе, зачем бы я стала приезжать?

– Извольте отдать мне то, что вы привезли.

– Вам?

– Разумеется, мне. Разве тут есть еще кто-нибудь?

– Я отдам его тому, кто написал мне письмо. На его призыв… Отчаянный, я бы сказала, я ответила, совершив самый постыдный в моей жизни поступок, обокрав моего дорогого друга и родственника. Поэтому только ему я отдам то, что привезла.

– Как вы это себе представляете? Думаю, для вас не секрет, что его заставили написать вам письмо. Сам бы он никогда не попросил помощи у дамы.

– Да, конечно, я понимаю. Но пусть его «заставят» приехать сюда. Я отдам за него выкуп, его освободят и позволят нам уехать вместе.

– На автомобиле, который отдадут в ваше распоряжение? А вы в самом скором времени вернетесь в сопровождении жандармов или полиции. Нет, на такое они никогда не пойдут.

– Очень жаль. А что если бы господин де Хагенталь…

– Пожалуйста, без имен!

– Чего вы боитесь? Горного эха? Шума лесов? Мне кажется, мы тут в полном одиночестве!

Ответом Мари-Анжелин было донесшееся издалека мычание. Она улыбнулась:

– А, коровы! Но они никогда не отличались болтливостью. Итак, я хотела бы знать, где мы все-таки находимся.

– В Франш-Конте. Больше вам знать не положено.

– Вы так думаете? А что мне положено знать?

– Что вы здесь в безопасности.

– В такой безопасности находятся узники в камере. Ваше гостеприимство носит весьма спартанский характер. Ничего лучшего вы не можете мне предложить?

– К сожалению, не можем. Вам придется удовлетвориться этим, пока вы будете находиться у нас.

– А кто вы такие?

– Наши фамилии вам все равно ничего не скажут, так что обойдемся без них. Зовите меня Жанной, шофера – Батистом. Думаю, вам не доставит удовольствия, если мы вдвоем с Батистом примемся вас раздевать, для того чтобы найти драгоценный камень? – осведомилась женщина, показывая на шофера, который вошел с чемоданом в руках.

– И, как мне кажется, в письме вас просили исполнять все наши просьбы.

– Чего только не напишешь под диктовку! Потому я и предпочла бы передать «предмет» в собственные руки просителя.

– Проситель написал вам письмо, но он не обладает свободой передвижения.

– Так пусть его привезут сюда! По крайней мере, я буду иметь удовольствие его увидеть.

– Вы с ним увидитесь… Но позже. Сейчас он болен.

Мари-Анжелин вспыхнула от гнева, как факел.

– Болен? И вы мне ничего не сказали? Вы должны немедленно отвезти меня к нему! И если его пытали…