Жюльетта Бенцони - Талисман отчаянных

– Гости у нас кушают или у себя в комнате, или в столовой. Господа уже завтракают, и я тотчас же принесу вам кофе.

Появление Бурдеро разрядило нависшее напряжение. Острый вопрос ненадолго потерял свою актуальность.

– Как хорошо у тебя спится! Надо было мне попросить, чтобы меня разбудили, – несколько смущенно начал гость.

– Ты пришел как раз вовремя! Видишь, мы все в сборе, – утешил его Лотарь, пока Бурдеро обменивался со всеми рукопожатиями и усаживался за стол. – Ты очень торопишься?

– Да нет. Боюсь только, Анжель будет волноваться, если я надолго задержусь.

– Ты позвонишь ей после завтрака. А пока мы ждем телефонного звонка. Гатьен, принеси нам кофе, я охотно выпью еще чашечку. И не только я. Нам есть о чем потолковать.

– Еще бы! Трудно себе представить, сколько мы не виделись! И мы так огорчались, что не смогли попасть на трехсотлетие! Анжель даже больше, чем я. А когда узнали, что нашу мадемуазель нужно доставить к вам, то, как только поставили ее на ноги и я забрал из починки фургончик, мигом примчались сюда. Но все-таки пришлось дожидаться, пока она сможет ходить, хотя бы с палкой.

– Ты мог бы позвонить нам, а не утруждать себя. Мы бы сами за ней приехали.

– Я хотел позвонить, но мадемуазель не захотела. А поскольку у нас… Особые отношения… Я не мог не уважить ее желания.

– Особые отношения? Могу я узнать, какие именно?

– Знаешь, я немного стесняюсь… Перед этими господами… Они примут меня за старого дурака!

– Не стесняйтесь нас, пожалуйста, – ободрил соседа Адальбер с широкой улыбкой. – С тех пор, как среди нашей родни появился друид, мы уже ничему не удивляемся.

От волнения Бурдеро чуть не опрокинул чашку с кофе.

– Друид?! И что вы о нем думаете? Считаете, что он маленько того?

– И в мыслях не держим, – объявил Лотарь. – Он, как и я, преподает в Коллеж де Франс, тоже профессор. А ты? Ты тоже…

– Стал друидом? Нет, у меня нет таких познаний, я так высоко не поднялся, я всего-навсего посредник. Я осуществляю связь между группами, которые поют на наших собраниях. Моя Анжель целительница. Благодаря ее искусству, мадемуазель, то есть ваша родственница, почти что поправилась, и я думаю, что доктор ей уже не потребуется…

Говорил это Бурдеро с самым скорбным и смущенным видом. Посмотрев на него, Лотарь от души расхохотался и хлопнул приятеля по спине с силой, какая могла бы свалить быка.

– С чего это у тебя рожа, как на похоронах? Говорю же тебе, мы прекрасно ладим с друидами!

Адальбер с большой охотой поддержал разговор. Тема была увлекательной, не то что те, которыми столько времени подряд они портили себе кровь.

– Мари-Анжелин нам рассказала, что сначала услышала в лесу знаменитый клич друидов. Неужели «хэ-хок»?

Клод Бурдеро расцвел улыбкой.

– Да, тот самый клич. Я хотел собрать ребят для одного небольшого дельца. Услышал ответ и поспешил туда. А вы знаете, что нас вообще-то не так уж мало. Группы вроде нашей существуют повсюду, где есть леса и горы[16]…

Его рассказ прервал телефонный звонок. Водре-Шомар поднял трубку и передал ее Альдо.

– Держите. Гостиница «Савой».

Разговор был коротким. Альдо выслушал ответ, коротко поблагодарил и положил трубку. Вид у него был расстроенный.

– Улетел в Копенгаген. Еще немного, и он окажется на Северном полюсе. Какого черта ему там понадобилось?! – прошипел он, удерживаясь изо всех сил, чтобы не сломать или не разбить что-нибудь, что попадется под руку.

– Не делай трагедии из пустяков, – мягко одернул друга Адальбер. – Я отвезу тебя в Лозанну во второй половине дня, и ты сядешь там на поезд до Венеции.

– У нас есть расписание поездов по Европе, – добавил Лотарь. – Так что вам остается только позвонить домой.

– Спасибо. Лучше я отправлю телеграмму. Доберусь до почты и успокоюсь.

– Я поеду с тобой. В таком состоянии ты отправишь мою машину в пропасть. И повторяю тебе: после обеда я отвезу тебя в Лозанну.

На втором этаже госпожа де Соммьер и ее верный «оруженосец» сидели за завтраком, пытаясь вернуться к привычному укладу жизни, который нарушился не так уж давно, но восстанавливался с трудом. На улице Альфреда де Виньи царил давно установившийся порядок: Мари-Анжелин возвращалась после шестичасовой мессы и делилась с маркизой новостями квартала Монсо, собрав их среди самых наблюдательных или самых болтливых кумушек-прихожанок церкви Святого Августина. Евгения Генон, кухарка принцессы Дамиани, возглавляла это информационное бюро, основательницей которого была сама дю План-Крепен. По дороге она захватывала с собой наверх и свежий номер «Фигаро», который за это время успевал принести почтальон.

Разумеется, подобный ритуал не мог совершиться в доме Водре-Шомаров. Но маркиза, понимая, что привычный образ жизни пойдет на пользу беглянке, попросила, чтобы поднос с завтраком для Мари-Анжелин принесли к ней в комнату, тем более что та уже могла передвигаться, опираясь на трость. Маркиза хотела, чтобы все шло как всегда, пусть и в непривычных декорациях.

Сидя на постели в батистовом чепце с кружевами и бантом под цвет пеньюара, облегавшего ее по-прежнему стройный стан, госпожа де Соммьер молча наблюдала, как беглянка мажет маслом душистый деревенский хлеб, чуть подсушенный в печке, причем делает это с таким достоинством и спокойствием, словно ничего и не произошло. Когда перед старой дамой были поставлены тартинки и она отпила глоток кофе, который оказался слишком горячим, она прервала молчание.

– Что, если, План-Крепен, мы поговорим немного, как говорили обычно у нас дома?

– У нас дома?

– Да. Или что-то нам мешает? Другая обстановка? Вы не вернулись из церкви Святого Августина, воодушевленная, с душой, обновленной молитвой? Вы отсутствовали на мессе и поэтому позволили себе сказать неправду.

Последнее слово, казалось, пробило бронь механического безразличия, в котором пребывала вернувшаяся в семью Мари-Анжелин.

– Я? Неправду? С какой стати?

– Ну-ну, не стоит оправдываться. Мне кажется, ваше поведение более чем естественным. Вы находились в чуждой вам среде и вернулись тоже в чужое место, вы были смущены, вы замкнулись. Но теперь мы с вами одни, и я уверена, вам станет легче, если вы выскажете все, что у вас на душе.

– Все? Что вы хотите этим сказать?

– То, о чем вы сами прекрасно знаете. Что заставило вас покинуть дом, не сказав никому ни слова. Даже мне.

– Я полагала, вы все и так понимаете. Я получила письмо от… одного человека…

– Который стал дорог вашему сердцу. Дорог до такой степени, что вам и в голову не пришло задуматься, а не поддельное ли это письмо.

План-Крепен готова была уже откусить кусочек от тартинки, но отложила ее и потупилась.

– Наверное, потому что оно меня бесконечно обрадовало… Я бы не вынесла, если бы его подлинность подвергли сомнению!

– Я неплохо в себе разбираюсь, Мари-Анжелин, и знаю, что меня в семье считают несгибаемой старухой, и в общем-то не ошибаются. Но и я была когда-то молодой и еще не совсем забыла свою молодость, я могу понять ваши чувства.

– Нет, вам меня понять невозможно!

– Да почему же, господи, боже мой?!

– Потому что вы всегда были…

– Перестаньте именовать меня по-королевски! Хотя бы сегодня! Мы с вами обыкновенные женщины, и одна из нас нуждается в помощи, но гордость не позволяет ее принять. Сядьте рядышком и ответьте на мой вопрос. Почему?

– Потому что вы всегда были красавицей, а я дурнушкой. Разве непонятно?

– Глупости! Красотой нас наделяет тот, кто смотрит. Признаю, что иной раз она приносит пользу, но это всего лишь сочетание линий и красок. Если под живописным холстом нет сердца, ума, обаяния – она не подействует. Хотите пример из истории? Жена Талейрана была хороша, как ангел, глупа, как пробка, и ни разу не возбудила к себе страсти, зато ее современница, госпожа де Сталь, была откровенно уродлива, но остроумна и полна талантами, и возлюбленных ее просто не счесть.

– Да, я знаю, но…

– Но возвращаясь к вам, напомню, что неподалеку отсюда, в Цюрихе, живет замечательный человек, исполненный обаяния, хоть и не красавец, который ни о чем другом не мечтает, как только сделать вас своей женой. Я говорю о профессоре Зендере.

– Вы так думаете?

– Руку готова отдать на отсечение! Если ему придется выбирать между вами и Джокондой, он не колеблясь выберет вас. И я, впрочем, тоже. Мне никогда не нравилась ее коварная улыбочка. Однако мы отдалились от темы. Я просто хотела сказать, что если бы вы вместо того, чтобы сесть на поезд до Безансона, обчистив бумажник Альдо, пришли с письмом ко мне, все было бы совсем иначе.

– Нисколько не сомневаюсь. Вы вызвали бы Ланглуа и натравили бы его на несчастного!

– Доброе утро! Идем по второму кругу?! План-Крепен, куда подевался ваш острый ум? На вокзале в Безансоне вам в помощь были бы предоставлены профессионалы.

– А принц бы умер!

– Принц? Какой принц? Вы имеете в виду Гуго?

– Да, так я называю его про себя, – прошептала Мари-Анжелин, краснея. – И ничего не могу с собой поделать, это сильнее меня.

«И не можешь не верить, что он полюбил тебя, – со вздохом подумала госпожа де Соммьер, – тогда как он сделал все, чтобы никогда тебя больше не видеть! Ох уж эта любовь! Когда мы любим, мы теряем разум».

А вслух она спросила:

– Во время вашего заключения вы, наверно, получали еще письма? И еще более красноречивые, я думаю.

Мари-Анжелин ограничилась кивком головы. Маркиза прибавила:

– И они вас заставили забыть об очевидности, которая громко взывала к вашему разуму. Я не хочу даже смотреть на них! Не захотят и наши мальчики, и Ланглуа, который отличается удивительной для шпика деликатностью…

– Для кого?! Мне почудилось или вы в самом деле сказали «шпика»? Никогда бы не подумала, что услышу подобное слово из ваших уст. Это… это…

План-Крепен задыхалась от негодования. Госпожа де Соммьер смотрела на нее со счастливой улыбкой.

– Я сказала так нарочно и очень довольна результатом. Моя План-Крепен если и изменилась, то не так сильно, как я опасалась.

Альдо приехал в Венецию чуть позже назначенного срока и в отвратительном настроении. Он отдал бы все на свете, чтобы узнать, как прошла вечерняя встреча в Понтарлье, и проклинал свое скоропалительное путешествие. Все у него кувырком: спустила шина, из-за грозы изменилось расписание самолетов, он ни на секунду не смог заснуть. Чтобы добраться из Понтарлье до Венеции, ему пришлось воспользоваться тремя видами транспорта: автомобилем Адальбера, самолетом и поездом. А если добавить к этому, что Зиан, которого он рассчитывал увидеть на вокзале Санта-Лючия, отсутствовал, ему самому пришлось искать катер!..

В общем, внутренний барометр Альдо обещал бурю, когда он переступил порог своего дома и услышал от Захарии, старичка-дворецкого:

– Слава Тебе, Господи! А мы уж и ждать перестали господина князя!

– И правильно сделали! Я бы пешком быстрее добрался! Или вплавь! Он еще здесь?

– Кто?

– Сеньор Монтальдо!

– Он… Да! И он, и персона, которую он сопровождает…

– Он приехал не один?

– Да, то есть нет, не один.

– И кто же с ним?

– Дама.

– Что за дама? Из тебя щипцами нужно сегодня слова вытягивать! Что с тобой, Захария?

На свое счастье, Захарии не пришлось отвечать. Из рабочего кабинета Альдо вышел Ги Бюто и осторожно закрыл за собой дверь. Потом чуть ли не бегом подбежал к Альдо.

– Ну, наконец-то! Принесите князю чашку кофе, Захария, он ему просто необходим. А я попрошу гостей набраться терпения, чтобы позволить вам хоть немного прийти в себя.

Бюто уже направился к кабинету, но Альдо удержал его.

– Минуточку! Согласен выпить кофе, но хочу знать немедленно, что за дама приехала вместе с Монтальдо. Он что, женился?

– И вы, и я предпочли бы…

– Да говорите же, черт возьми! Кто с ним?

– Леди Риблсдэйл. Она сейчас изучает ваш кабинет, мой бедный друг. Простите, что вынудил вас приехать, но…

– Не стоит извиняться, дорогой мой Ги! Монтальдо и в придачу к нему англичанка – это правда выше ваших сил. Боюсь, что и сверх моих тоже, – пробормотал Альдо сквозь зубы. – Грозная Ава и дикарь-перуанец! Хотел бы я знать, каким образом они познакомились?

– На пароходе, я полагаю. Должен сказать, что… господин Монтальдо показался мне несколько… странным, когда я увидел его вместе с леди.

– Странным? Ну что ж, или он ошеломлен судьбой, или окончательно одичал! – подвел итог Альдо.

Кофе чуть ли не бегом принес Анжело Пизани, молоденький секретарь Альдо, который скользил по цветному мрамору, словно чайка по каналу. Он принес не только чашку кофе, но еще и кофейник и сахарницу. И не ошибся. Альдо выпил две чашки подряд, героически выдержав температуру кипения, и, наконец, на его лице появилась улыбка.