— Люблю, как свою душу.

Талли смотрела в это любимое лицо. Он взрослый мужчина. На своем веку он уже видел немало боли, испытал немало боли, причинил немало боли. Она надеялась, что у него хватит мужества и силы, что он выдержит, не потеряет власть над собой, не заплачет. Потому что она так устала, потому что если это произойдет, она не сможет уйти от него.

— Ты его любишь? — спросил Джек. — Нет, не отвечай. Какая мне разница? И потом… я уже знаю твой ответ.

Они замолчали. Талли с нежностью погладила его по волосам.

— Но я люблю и свою жизнь, Джек. Я никогда не думала, что смогу сказать так о своей жизни здесь, о Канзасе, о Топике, о моем доме. Но вот я говорю это. Я люблю Канзас. Я люблю дом на Техас-стрит, я люблю свою работу, я люблю своего сына… и… мою маленькую дочку.

— Я очень надеюсь, что это так, Талли, — с чувством сказал Джек.

Немного помолчав, он сказал:

— А я люблю тебя.

— А я тебя, — ответила Талли, прижимая сжатый кулак к сердцу.

Она притянула Джека к себе и поцеловала его глаза.

Они были солеными на вкус. Она обхватила руками его голову и поцеловала его в губы — губы, которые каждый раз заставляли ее трепетать — тысячи раз за те многие дни, что они провели вместе. И потом, закрыв глаза, она потерлась щекой о его колючую щеку… Когда он рядом, ей всегда так спокойно… Рядом с ним она спала бы без снов…

— Будь по-твоему, — сказал Джек, отстраняясь от нее. — Все как-нибудь устроится. И у меня тоже. А теперь — уходи. Я еще немного побуду здесь.

Талли хотелось, чтобы он поцеловал ее. Но, почувствовав, что творится в его душе, поняла, что он уже сделал для нее все, что только мог. Джек сложил руки на груди и повернулся к ней спиной.

— Спасибо за то, что надела мое любимое платье, Талли, — сказал он, не оборачиваясь. — И мои любимые босоножки. Я помню, ты была в них, когда я нес тебя по берегу Потомака, когда мы шли не для того, чтобы посмотреть на цветущие вишни.

Талли смотрела на его спину — вот сейчас они должны расстаться, Талли и Джек.

Пора было уходить. Не отрывая взгляда от его спины, она с трудом, пошатываясь, пошла по тропинке. Он стоял, высоко подняв светловолосую голову. Неужели все это заняло только пятнадцать минут? За какие-то пятнадцать минут целый мир, живший в ее воображении, пропал навсегда. Пропал целый Тихий океан.

— Мы победили смерть, Джек, — сказала она, с трудом сдерживая слезы. — Ты и я. Мы победили смерть.

— Конечно, Талли, — ответил он, не оборачиваясь. — Мы победили Джен.

Она снова шагнула к нему. То, что он не может смотреть ей в глаза, было невыносимо.

— Повернись, Джек, пожалуйста, — попросила она.

Но он не повернулся и не ответил. Талли оперлась о стену церкви.

— Джек, — едва слышно сказала Талли. — Пожалуйста, навещай иногда свою дочку.

— Да, конечно, Талли, — ответил Джек.

В эту минуту Талли была готова забыть все, подбежать к нему, обнять и повернуть к себе. Она даже сделала шаг по направлению к нему, но споткнулась и, чтобы не упасть, схватилась за стену. Она ничего не видела.

— Жаль все-таки, что я так и не покажу тебе Калифорнию, — сказал Джек.

— Не жалей об этом, Джек. Мне совершенно не нужна Калифорния. Ты показал мне озеро Вакеро, и это было все для меня.

Она увидела, как он опустил голову.

— Ну ладно, — сказал он, — мы еще увидимся, Талли.

— Мы еще увидимся, Джек, — сказала Талли или, может быть, только хотела сказать.


Дважды скрипнула калитка — когда Талли ее открыла и когда закрыла за собой.

Обхватив себя руками, она с трудом спустилась по лестнице, чуть не упав на последней ступеньке.

Было тихо. В городе Топике стоял обычный летний тихий будний день.

Ей хотелось обернуться и посмотреть, не стоит ли в проеме калитки, наблюдая за ней, Джек, но не сделала этого. Не могла. Талли вытерла слезы и, нагнувшись, затянула ремешки на босоножках. Потом она выпрямилась, расправила плечи и пошла домой.



Внимание!