Полина Саймонс - Талли

«Мандолини, это твой Джек, я недооценивала его. Где ты сейчас? Наблюдаешь, ли за нами? Спишь ли, когда я не могу спать? Улыбаешься ли, когда я не могу улыбаться? Хорошо ли тебе быть свободной от желаний? Надеюсь, ты мирно существуешь там, где ты есть, а вот мы здесь не можем и мечтать об отдыхе. О, мы все выжили и идем дальше, за исключением твоей матери; мы работаем, вышли замуж и женились, у нас дети и дома. Мы путешествуем по нашей великой и огромной стране. Но иногда — раз или два в год — мы вновь чувствуем боль. Боль с нами, когда мы ложимся, и когда, просыпаемся, она тоже здесь — вон, выглядывает из-под подушки. Я все еще не свободна, будто меня привязывали к столбу, осмеивали, проклинали. Черт тебя возьми, Мандолини, ты — ноша, которая мне не по силам. Но я не подаю вида. И все говорят: ты молодчина, Талли, ты сильная, ты то, ты се. В общем, все правильно, — Она сгребла с холодного камня охапку мокрых роз и окунула в нее свое лицо. — Талли не чувствует груза, она стала легкой, свободной от боли».

Так, в делах и хлопотах, незаметно пролетели три семестра, и Талли завершила высшее образование с отличием и самыми положительными отзывами преподавателей. Это оказалось не так уж трудно — просто, когда весь дом погрузится в сон, надо выкроить время и немного почитать.

Талли решила еще год поработать в агентстве. Обязанности ее остались прежними. Она объясняла, что должна больше узнать о жизни и набрать материал для диссертации, куда более живой, чем могут дать книги, прежде чем оставить работу, от которой в девять утра перехватывало горло и не отпускало до позднего вечера.

Талли не стала брать полную нагрузку и занималась всего четырьмя семьями. Ее поражало, как другие сотрудники умудрялись вести до пятидесяти подобных дел. Сама Талли, занятая с утра до вечера, едва успевала управиться со своими четырьмя.

Каждый вечер, купая Бумеранга, Талли прижималась щекой к его мокрой головке, изо всех сил пыталась хоть на мгновение забыть детей, чьими искалеченными судьбами ей приходилось заниматься.

— Тебе бы он понравился, Бумеранг, — шептала Талли своему сыну, — он очень хороший мальчик.

Хороших мальчиков было двое и еще две девочки.

Мистер Хиллер, понимая нежелание Талли заниматься этой работой, соблазнял ее местом заместителя директора по образованию, но Талли отказывалась. Во-первых, заместитель директора — означало заместитель Лилиан, а во-вторых, просто не хотелось. Ее нынешняя работа напоминала время, когда она сидела с Дэмьеном, кормила его, учила плавать. Ничего сверх этого она не делала, переходя от Шарон к Мери, от Мери к Сэму или Джерри, который по-прежнему пил. Ничего сверх — просто сидела и наблюдала, как Дэмьен играет.

И Талли не представляла, как бы она с этим справилась, если бы не вечернее купание Бумеранга и не его мокрая головка, прижатая к ее щеке.

— Ну же, Бумеранг, сделай папе приятное, надень наконец ботинки, — упрашивал Робин двухлетнего сына. — Мы опаздываем к мамочке.

— Мама! — крикнул Бумеранг, не переставая бегать. — Хочу к маме!

— Не знаю, что я сейчас с ним сделаю, — пыхтел Робин, пытаясь поймать малыша. — Почему же ты тогда не хочешь надеть эти чертовы ботинки? Мы должны поторопиться. Сегодня твоя мама получает диплом.

— Дип Лом? Кто такой Дип Лом?

— Ну давай же, скорее, — бормотал Робин, стараясь обуть извивающегося у него на руках сынишку.

«Да, Талли была права: покупка обуви — это не развлечение. Гораздо легче справиться с управлением магазином, чем обуть эти ноги».

— Ну, постой же, сынок, так мы непременно опоздаем к маме, — увещевал Робин сына. — А она ведь ходит с тобой за покупками с тех пор, как ты начал ходить. Неудивительно, что она так устает после этих мероприятий. Нужно, чтобы тебя кто-то держал. Сынок, а ты силен, однако! Постой же спокойно, Бумеранг! — тяжело дыша, воскликнул Робин. — Ты помнишь, когда тебе купили первые ботиночки? Тебе было девять месяцев. Ты только-только сделал первые шаги.

Бумеранг наконец успокоился, и Робин продолжал:

— Помнишь? Это было на Новый год. Я хорошо запомнил. Ты знаешь почему? — Тут Робин наклонился и прошептал сыну на ухо: — Потому, что тогда мы с твоей мамой снова стали делать это.

— Делать что? — спросил Бумеранг.

Робин отвел глаза.

— Неважно. Постой минутку спокойно, Бумеранг.

Шестьдесят пять миль от Манхэттена до Лоуренса Робин преодолел за рекордное время — сорок две минуты. Он пристегнул Буми ремнем и строго предупредил, что в машине следует вести себя спокойно, но тот, кажется, не придал его словам большого значения.

В актовый зал Канзасского университета они вбежали уже в разгар церемонии. Народу было очень много, они с трудом отыскали глазами Талли.

Но в конце концов им все же удалось к ней пробраться. Она стояла возле входа в подобающей такому случаю мантии и черной шапочке и махала им дипломом.

— Робин! Я думала, вы поехали покупать ему новые ботинки! Бумеранг, неужели папа так и не купил тебе ботинки?

— Мы пытались, Талли. О, как мы старались! — сказал Робин, делая большие глаза.

Его оттеснили поздравляющие, плотным кольцом обступившие Талли.

И тут Робин увидел Джека.

Он стоял чуть поодаль и с кем-то разговаривал. Робин поднял на руки Бумеранга и сделал несколько шагов по направлению к нему. Джек заметил их и заулыбался. Мужчины обменялись рукопожатием.

— Какими судьбами, старина? — поинтересовался Робин, но не успел получить ответ, — к ним подошла Талли, — было заметно, как она гордится своим нарядом.

Талли взяла Бумеранга у Робина, и он отметил про себя, что жена совсем не удивилась, увидев здесь Джека.

— Магистр Талли, — сказал Джек. — Ну кто бы мог подумать? — Он шутливо похлопал ее по плечу. — Поздравляю.

— Еще не магистр, — поправила Талли.

— Магистр Талли, — повторил Джек, и все заулыбались.

Затем Джек добавил что-то про то, что скоро ее можно будет величать доктор Талли.

Талли ничего не ответила, но слова Джека задели Робина, — он не понимал, о чем Джек тут толкует.

Они прокладывали себе дорогу к выходу, и Джек отстал, разговорившись с какими-то женщинами, на вид его хорошими знакомыми. Робин наблюдал за этой группой и вдруг заметил, что и Талли смотрит в ту же сторону. Ее лицо оставалось бесстрастным, и все же он решил прояснить ситуацию.

— Как он оказался здесь, Талли? — спросил он.

Она покосилась в сторону Джека и его «свиты».

— Тебе так необходимо это знать? — ответила Талли на вопрос вопросом.

— Но ты даже не удивилась, увидев его. А я так просто потрясен.

— Кто сказал, что я не удивилась? Просто не вижу необходимости это демонстрировать, — сказала Талли.

— Нет, ты не удивилась, — настаивал Робин.

Талли старалась не встречаться с ним взглядом.

— Хорошо, если тебе так хочется, я не знаю, откуда он взялся. Видимо, посещал какие-нибудь курсы или что-то в этом роде. Он ведь знает кучу народа, сам видишь.

— Ты встречалась с ним в университете?

— Ох, Робин, не помню. Может, раз или два. Какая разница?

Робин считал, что разница есть, но, взглянув на лицо жены, понял, что этот разговор ее раздражает и что все это, наверное, и впрямь не имеет для нее значения.

Больше они к этому разговору не возвращались. И ни к какому другому тоже.

Обратно Робин ехал в машине один. Талли села в свой «камаро» и взяла Бумеранга к себе. Шестилетняя машина недавно заметно преобразилась. Ей купили новый стартер, отремонтировали систему зажигания. Робин предложил жене купить новую модель, но Талли посмотрела на него так, словно он собрался осквернить церковь.

Робин пожалел, что расспрашивал ее, — он не любил задавать вопросы жене. Тем более что она сама никогда ни о чем его не спрашивала.

Талли совсем не удивилась, увидев Джека на церемонии, потому что в последние полгода время от времени встречала его на территории университета. Он ненадолго исчезал в ясные дни февраля и в ветреные дни марта. Но еще до февраля, незадолго до своего дня рождения, она забежала в зал игровых автоматов для студентов. Талли любила «Галагу», а он играл в «Астероиды», или «Звездные войны», или еще во что-нибудь. Талли хотела обойти его, но Джек ее окликнул и пригласил выпить кофе.

Она согласилась, так как делать ей все равно было нечего.

— Плачу я сама, — сделала слабую попытку Талли.

— Нет, нет, позволь мне угостить тебя. Пожалуйста, — настаивал Джек.

Когда они сидели за столиком, он сказал:

— Знаешь, Талли, а ведь сегодня, пожалуй, я впервые за последние три года вижу тебя не на кладбище.

«Странно, — подумала Талли, — потому что для меня мы сидим как раз на кладбище».

В тот раз она быстро ушла, но несколько дней спустя Джек появился опять. Он ждал в вестибюле, удобно расположившись в кресле и скрестив руки на груди. Разговаривал с тремя студентками. Увидев Талли, он расплылся в широкой счастливой улыбке, вскочил и бросился к ней, ни разу не оглянувшись на брошенных собеседниц.

— Джек, что ты здесь делаешь? Пасешь свою свиту?

— Свита? Какая свита? Вовсе нет. Талли, ты что, хочешь обидеть меня? Я просто вращаюсь в обществе.

— Нет, ты держишь свиту, — повторила Талли. — И чтобы она была полной, тебе нужна королева.

Всю весну, пока Талли еще ходила на лекции, она постоянно сталкивалась с Джеком — то в университете, то по воскресеньям возле Святого Марка. Она ни разу не ходила пить с ним кофе в воскресенье, хотя он и приглашал. Обменявшись несколькими словами, Талли спешила домой, на Техас-стрит, но все же какое-то время они обычно сидели вместе все на том же покосившемся стуле у могилы. Иногда ходили в маленький зеленый скверик на пересечении Пемброук и Кэнтербери и беседовали там, сидя на скамейке.

После получения диплома Талли решила, что ей не помешал бы месяц отпуска. Получить его оказалось не так легко, ибо мистер Хиллер все еще не терял надежды увидеть ее в роли заместителя директора.

Большую часть июня Талли провела, нянчась со своим ненаглядным Бумерангом. Они съездили на озеро Шоуни, плавали в бассейне, ходили гулять в парк. Талли учила сына плавать. Иногда они отдыхали на заднем дворике своего дома, где Бумеранг плескался в маленьком бассейне или возился со своими машинками, а его мама время от времени с удовольствием принимала участие в его играх.

Милли продолжала стряпать на всю семью. По вечерам Хедда иногда покидала свою комнату, чтобы послушать, как читает Талли. Однажды Талли даже сама позвала ее. Она постучала к ней и сказала:

— Ма, Дэвид Копперфильд собирается жениться, ты придешь?

Тогда же, в июне, Талли как-то увидела, как Бумеранг пытается забраться на колени к Хедде. Хедда, казалось, не замечала этого, она не шевельнула рукой. Ее глаза были пусты.

В конце концов Бумерангу надоело это занятие, он отстал от нее, но Хедда сказала:

— Хэнк… куда ты?

Двухлетний Буми сделал вид, что не услышал эту фразу, но вернулся и снова предпринял попытку одолеть ее колени. Талли была просто не в состоянии продолжать чтение.

В магазине летом наступало особое оживление, и Робин по-прежнему приходил домой поздно. Как всегда, Талли встречала его после работы, кормила ужином, а потом они вместе смотрели телевизор. Талли подробно пересказывала Робину, что говорил и делал весь день Бумеранг, и около полуночи они отправлялись спать. Надо честно признаться, что к этому времени Робин обычно хотел только спать. Засыпал он почти сразу, а Талли нередко будила его, чтобы заняться любовью. А иногда тихонько вылезала из кровати, усаживалась на подоконник и смотрела на улицу. Иногда это помогало ей заснуть. Иногда нет. Что ей не хочется спать, Талли не удивляло — ведь сейчас каждый ее день был разительно похож на любой другой. Все те же лень и покой.

Теперь, когда Бумерангу исполнилось два, Робин брал его с собой в Манхэттен. Он всегда звал Талли поехать с ними. Раза два за лето у Талли действительно была такая возможность, но она предпочитала отправлять их вдвоем, а сама, оставшись в одиночестве, ходила по магазинам, навещала Шейки. Ее очень радовало, что Робин прекрасно управляется с малышом. Обычно они уезжали по субботам. Это был ее день — пройтись по магазинам, повидать Шейки, а не то поехать в Лоуренс навестить миссис Мандолини.