— Анджела, а где Джулия? — поинтересовалась Талли.

Покачав головой, Анджела сказала:

— Не спрашивай. Они в Огайо. Кажется, семья Лауры там живет. Она даже на Рождество не хочет приехать домой.

Талли смутилась, а Джек вытащил из своего букета белую розу и протянул Анджеле,

— Счастливого Рождества, — сказал, он.

И Анджела заулыбалась. Талли опустила глаза на свой букет.

После нескольких минут светской беседы Робин посмотрел на букет Талли, потом на букет Джека и сказал: «Почему бы вам обоим не пойти положить цветы. Тогда мы, наконец, сможем отправиться домой».

Уже на кладбище Талли спросила Джека, почему он вдруг появился.

— Сегодня ведь воскресенье, — ответил он. — А по воскресеньям я всегда прихожу сюда.

— Ты всегда выкрутишься, правда? — сказала Талли, улыбаясь одними уголками губ. — Подарил розу Анджеле…

Джек наклонил голову и заглянул ей в лицо.

— Эй, Талли, — мягко произнес он, — где твоя настоящая улыбка?

Они аккуратно разложили на холмике цветы.

— Ты ведь посадил куст. Зачем же ты опять носишь букеты?

— Зимой, — терпеливо объяснил Джек, куст не цветет, потому я приношу свежие.

Талли только пожала плечами. Они помолчали, потом, она спросила:

— Ты видишься с Шейки?

— Конечно же, нет. Красивые розы, правда?

— Правда. Где ты достаешь их? — Талли очень хотелось это знать, и она немного смутилась. — В Топике зимой это редкость.

— Редкость, конечно, — согласился Джек. — Но ведь правда, они прекрасны?

— Да, да. Но я, пожалуй, пойду.

— Ладно. — Джек снова повернулся к могиле. — Я побуду еще. До встречи, Талли.

Талли пошла прочь, ничего не ответив, но, дойдя до конца тропинки, обернулась и еще раз взглянула на Джека. Он все так же сидел на скамейке, зажав ладони между коленями.

И вдруг, глядя на Джека, Талли, как легкий укол, ощутила свое близкое родство с ним, какую-то странную обоюдную связь. Но эта связь не была теплой, скорее наоборот, напоминала, как холодит босую ногу сырая земля. Талли хорошо помнила это детское ощущение.

В следующее воскресенье Талли не видела Джека. Было первое января, и Талли с Робином допоздна провалялись в постели, распаковывая подарки. Но в первых числах января они встретились снова, и Джек пригласил ее выпить кофе. Талли отказалась, но домой ей идти не хотелось, и они стояли и разговаривали, а потом присели на невысокую каменную стену, окружавшую церковный двор, и беседовали еще некоторое время. В конце концов оба ужасно замерзли на пронзительном январском ветру.

— Ты уверена, что не хочешь кофе? — спросил Джек.

— Абсолютно. Мне пора.

В середине января, встретив Талли, Джек сказал:

— Здесь становится слишком холодно. Пожалуй, пора перебираться туда, где потеплее.

«Туда, где потеплее… Где не будет вечно промокшей обуви, зато будет ласковый теплый песок, который так приятно перебирать руками. Интересно, если он отправится в Калифорнию, увидит ли ту скалу, на которой я вешаюсь каждую ночь?»

— Я понимаю тебя, — сказала наконец Талли, глядя на чудесный букет в его руках.

Им пришла в голову мысль — убрать розами и гвоздиками голый, безжизненный куст, и теперь казалось, что он зацвел среди зимы.

19 января Талли исполнилось двадцать четыре года. Несколько дней спустя она пришла к Святому Марку, тихо опустилась на колени прямо в снег и увидела перед собой две дюжины свежих огромных живых белоснежных роз.

Что-то случилось с Талли, что-то плакало и билось в ее душе, силясь найти выход, пока она, оцепенев, сидела в снегу. Наконец она глубоко вздохнула. И увидела, что к ветке куста привязана белая карточка: «Талли, это тебе. Поздравляю с днем рождения. Джек».

Талли была поражена. «Спасибо тебе, Джек, — подумала она. — Спасибо тебе за то, что ты не забываешь ее. Когда-нибудь я, возможно, смогу сказать тебе это вслух. Спасибо тебе. Не забывай ее.

И может быть, когда-нибудь я смогу рассказать тебе, почему мне так тяжело смотреть тебе в глаза.

Потому что когда я гляжу на тебя, когда говорю с тобой, когда вижу твои светлые волосы и — голубые? — глаза, когда я слышу твой голос, твой смех, не ты занимаешь мои мысли, Джек Пендел.

Для меня все еще длится то канувшее в вечность время, когда она жила и видела тебя, как вижу теперь я, слушала твой смех, как слышу его я, разговаривала с тобой, как я разговариваю. Встречаясь с тобой, я почти… почти чувствую, как она касается моих волос…

Боже, помоги нам! Ты мотаешься по свету, а я блуждаю в темных закоулках собственной души, но кто защитит нас от нас самих, пока она не обретет, наконец, покой. — Талли поднялась. — Спасибо тебе за твои цветы».

4

Пришла весна, и зацвели яблони, и однажды, проезжая через Топику по делам своих очередных подопечных, Талли увидела, как какой-то человек красит дом, и подумала, приедет ли Джек домой этим летом.

Он появился, когда до конце июня оставалась всего неделя.

Была суббота, и Талли сидела дома одна, если не считать Хедды, не высовывавшей носа из комнаты. Робин с Бумерангом на целый день уехали в Манхэттен. Окна были распахнуты. Талли сама открывала их; стояло прекрасное утро. Она даже подумывала, не предложить ли матери посидеть на веранде, когда вдруг раздался звонок. Талли сбежала вниз по ступенькам и распахнула дверь. Хотя дело шло к полудню, она только что встала с постели, непричесанная, ненакрашенная, в стареньком махровом халате на голое тело.

Она открыла дверь, и у нее перехватило дыхание, потому что перед ней в своем белом рабочем комбинезоне, с ведром краски в руке и неизменной улыбкой на губах стоял Джек.

— Боже! Какого черта… — начала было она, но Джек не дал ей закончить:

— Хозяин дома?

— Нет, но…

— В таком случае, думаю, мне лучше откланяться.

Талли, улыбаясь, стояла в дверях и чувствовала, как где-то глубоко-глубоко внутри нее открылось крошечное отверстие и сквозь него сочится теплое молоко.

— Чего ты хочешь? — спросила она.

— Миссис Де Марко, — сказал Джек, слегка поклонившись, — как я уже говорил вам в прошлом году, ваш дом — великолепный дом — нуждается в покраске. Не так давно я проходил мимо и обратил внимание, что стены совсем облупились. Дом выглядит непривлекательно. В некоторых местах уже видно дерево. Это плохо, так как непокрашенное дерево обычно гниет и вообще портит впечатление от вашего великолепного жилища. А я помню, как один молодой человек, проходя мимо со своим другом, остановился и подумал, что это самый красивый дом в округе. — Не давая ей вставить слова, он продолжал: — Я примерно подсчитал, во что обойдется ремонт, и готов начать со следующей недели. Я делаю и внутренний ремонт, но так как я никогда не видел дом изнутри, мне сложно представить необходимые затраты.

Талли натянуто улыбнулась и попыталась пригладить волосы. Она кашлянула:

— И ты собирался высказать все это хозяину дома?

— Да, разумеется, — ответил Джек. — Я даже прихватил с собой расценки на случай, если мистер Де Марко и впрямь заинтересуется.

В голове Талли все перепуталось. У нее и в мыслях не было заниматься ремонтом. Они с Робином никогда не говорили об этом. Возникал, правда, вопрос об обустройстве заднего дворика, о том, сделать бассейн закрытым или открытым, не поменять ли забор и надо ли оборудовать мансарду. Но о покраске не заговаривали никогда. Талли пришла в себя.

— Ты мешок с дерьмом, Джек Пендел.

У негр округлились глаза.

— Да-да! — продолжала она. — Не знаю, с кем ты сюда приходил, когда был мальчишкой…

— Молодым человеком, — поправил он.

Она не обратила внимания.

— Но, насколько я помню, этот дом всегда нуждался в покраске. Он никогда не выглядел по-другому.

— Нет, Талли, ты ошибаешься. И потом, когда-то здесь был белый забор.

Мир рушился. Она как раз подумала о белом заборе, который снесли, еще когда она ждала Бумеранга.

— Да, но… — Талли замялась. — Забор и правда нужно покрасить.

— Ну вот и хорошо. Если ты тоже так думаешь, то, может быть, переговоришь об этом с мистером Де Марко? — сказал Джек, протягивая ей листок с расценками и поворачиваясь, чтобы уйти.

— Нет, подожди, — Талли окликнула его слишком быстро, слишком громко.

Он остановился и повернулся к ней.

— Ты только что встала, Талли? — весело спросил он.

Она фыркнула.

— У меня маленький ребенок, и я не могу позволить себе роскошь — валяться целый день в постели.

Джек посмотрел на ее волосы и сказал:

— Никогда раньше не видел у тебя такой… оригинальной прически.

Талли вспыхнула, а он улыбнулся.

— Смотри-ка Талли, ты покраснела, — заметил Джек.

Она помахала листком с расценками.

— Я поговорю с мужем, хорошо? Понимаешь, мы как-то никогда об этом не думали, — сказала Талли.

— В этом я не сомневался. — Он стал спускаться с крыльца. — Очаровательная веранда, — заметил Джек. — Как, должно быть, приятно сидеть здесь в кресле-качалке, слушать шелест деревьев и смотреть, как растет трава. Не говоря уж о роскошной чугунной решетке.

— Пока, Джек, — выдавила Талли.

— До свидания, Талли, — ответил Джек, уже направляясь к воротам.

— Ты будешь завтра в церкви?! — крикнула она ему вслед.

— Зачем? Мой розовый куст скоро зацветет.

— Первые цветки уже появились. Ты должен посмотреть. Они просто великолепны.

— В этом я не сомневаюсь, — ответил он и помахал ей рукой на прощание.

Когда он ушел, Талли вспомнила, что так и не поблагодарила его за розы, которые он так своеобразно преподнес ей ко дню рождения. И еще она вспомнила, что хотела попросить его как-нибудь снова свозить их на озеро Вакеро.

Вечером за ужином Талли заговорила с Робином о том, что нужно дом покрасить. Бумеранг был целиком поглощен початком кукурузы, лежавшим перед ним на тарелке и Хедда тоже не стала отрываться от еды.

— Понятно, — все, что сказал Робин. В тот вечер он был не слишком разговорчив. Во время матча кто-то ударил его в челюсть, и скула немного опухла.

— Помнишь Джека Пендела? Летом он красит здесь дома, — бесстрастно объяснила Талли. — Он считает, что нам могут понадобиться его услуги.

— Вот как? — медленно произнес Робин и какое-то мгновение напряженно вглядывался в ее лицо. Затем, отведя взгляд, сказал: — Если ты считаешь, что дом необходимо покрасить, давай покрасим. А что, Джек нуждается в работе?

— Робин, я понятия не имею, нуждается он в работе или не нуждается. И не вижу смысла обсуждать это. Он сделал нам деловое предложение. Сказал, что возьмет недорого.

— Еще бы он дорого запрашивал… — сказал Робин, внимательно глядя на нее.

Талли поднялась из-за стола и, стоя спиной к мужу, сказала:

— Это твои деньги, Робин. Как ты решишь, так и будет.

— Это наши деньги, — поправил он ее. — Этот дом скорее твой, чем мой. Джек — тоже твой старый знакомый. Отлично. Наймем его покрасить наш дом.

Они посмотрели телевизор. Потом Талли читала вслух. Даже университет Талли окончила, а чтение привилось. Вся семья любила эти моменты, хотя, кроме Хедды, никто особенно не слушал. Вот и в этот вечер Талли читала вслух. Что именно, Робин не помнил. Что-то об Англии. Он делал вид, что слушает, кивал, но мысли его были далеко.

Около одиннадцати Робин поднялся, чтобы проводить Хедду в ее комнату, потом вернулся и снова сел. Талли собиралась ложиться.

— Пойдем? — позвала она его.

В тот вечер они долго занимались любовью, и даже когда она уже засыпала, совершенно обессиленная, он тормошил ее, пытаясь разбудить, ласкал в надежде на продолжение.

В конце концов Робин оставил ее в покое, вылез из постели и присел на подоконник, так, как обычно сидела Талли, когда ей не хотелось спать. «Боже, — подумал Робин, — до чего же уныло — вот так сидеть здесь».

Он сидел и вспоминал, как впервые увидел Талли, как в первый раз его взгляд остановился на ее лице, таком простом и выразительном. Она пришла тогда в каком-то невыразительном платье и высоко держала голову. А потом исчезла и появилась снова, спрятав свое милое лицо под обильным макияжем. Талли тогда не любила свое лицо и, как могла, маскировала его. Но Робин его любил, любил эти глаза. Он вспомнил, как они сидели за столиком в Виллэдж Инн и ели лимонные пирожные с кремом. Потом ему вспомнилось, как под взглядами троих мужчин она оттаскивала с дороги умирающую собаку.