Вести дела дорогого магазина намного проще, чем найти подход к Талли. В «Де Марко и сыновья» Робин знал все: какое время самое выгодное для торговли, когда пора проводить ревизию, когда можно просто закрыть магазин и идти домой. Но с Талли он никогда и ни в чем не был уверен. «Помог ли я ей хоть чем-нибудь? — думал Робин. — Или она все так же одинока, особенно когда сидит здесь ночами, — также одинока, как эти ночные фонари? Но ведь даже им в июльскую жару составляет компанию легкий полуночный ветерок. Талли всегда была одинока, и сильнее всего ее одиночество стало после того марта, ее последнего школьного марта. Мечтает ли она еще о Калифорнии? Уедет ли, чуть только представится случай? — Робин закрыл глаза и потер веки. — Этого ли она ждет? Этого ли она ждет, сидя здесь ночами — первого удобного случая, чтобы оставить меня?»

Потом Робин подумал: «А не хочу, чтобы она уходила. Несмотря на все, что было. Несмотря на то, что может быть… Несмотря на ее замкнутость и уныние, несмотря на эту дурацкую работу, которая отнимает у нее последние силы, съедает все ее время». Робин отошел от окна и, опустившись на колени возле кровати, тихонько коснулся волос жены. «Я люблю чувствовать ее пальцы на моей спине. Я люблю смотреть, как она держит на руках нашего сына. Я никогда не хотел другой жизни, другой жены. Я не хочу, чтобы она уходила».

Он снова вернулся к окну. «Может быть, она не чувствует себя такой одинокой, когда разговаривает с Джеком? Наверное, так, иначе зачем ей это? Может быть, он напоминает ей о ее школьных годах? Хотел бы я знать, замечает ли Талли, что он бегает за ней? Как узнать, что она чувствует? Но в глубине души Робин хорошо знал, что не так важно, что чувствует Талли, как важно то, что испытывает к ней Джек, на что он готов ради нее. С абсолютной болезненной точностью Робин понял, что для Талли это важней всего».

Но он надоест ей. «Если хочет красить наш дом, что ж, пусть красит. Чем дальше, тем больше он ей наскучит Пока же он ей зачем-то нужен. Я ничего не могу тут поделать, — думал Робин, барабаня пальцами по подоконнику. — Я ничего не могу тут поделать, — думал Робин, барабаня пальцами по подоконнику. — Ничего не могу поделать».

Робин все сидел и сидел — сон не шел к нему. А мотив, что крутился у него в голове, напоминал карусель, но без детей, или звук старого испорченного патефона.

Эй!

Случалось ли видеть тебе

Самую прекрасную девушку в мире?

И заставлять ее плакать, плакать?

Эй!

Случалось ли видеть тебе

Самую прекрасную девушку,

Которая сама пришла ко мне…

Скажи ей: мне очень жаль,

Скажи ей: мне нужен лишь мой ребенок.

Эй… не хочешь сказать! Эй…

…что я люблю ее…

5

Первый рабочий день Талли в должности заместителя Лилиан Уайт прошел совсем неплохо, особенно если учесть, как недолюбливала ее Лилиан. Занятая бесконечными заботами о детях и их приемных родителях, директор даже не удосужилась выделить Талли рабочее место. В конце концов ей отвели заброшенную комнатушку, мало чем отличающуюся от чулана с пылью на полу и паутиной по углам.

— Вы уверены, что не шутите? — спросила Талли у Лилиан. — Не забыли ли вы случайно что-нибудь? Например, старую картонную коробку, на которой я могла бы сидеть?

— Извини, Талли, я знаю, что ты рассчитывала на кабинет — и это полагается тебе по праву, — но все мы здесь очень заняты, как ты могла заметить.

— Замечательно, — откликнулась Талли, — однако на что же мне сесть?

— Ну, надеюсь, ты не собираешься тут рассиживаться, — улыбнулась Лилиан. — Ведь тебя взяли на наши особые проекты, не так ли? — В ее голосе звучал откровенный сарказм. — Тебе придется много времени проводить в разъездах, обучая новых приемных родителей правилам воспитания детей.

Талли закатила глаза, но Лилиан продолжала:

— Плюс сам подбор приемных родителей. Ты должна заботиться о том, чтобы все они соответствовали стандартам. Так что, как видишь, у тебя не будет времени подолгу сидеть в офисе.

Талли вздохнула.

— Благодарю, мне все ясно. Все будет сделано наилучшим образом. Однако мне нужен стол, и стул, и шкаф для документов, возможно, телефон, и, надо полагать, я смогу решить большинство проблем, не покидая офиса.

— Миссис Де Марко, я уже двадцать лет занимаюсь этой работой. Агентство создавалось на моих глазах. Шесть лет назад вы впервые переступили порог нашего учреждения, пришли, можно сказать, с улицы. И с самого начала вы пытаетесь все переделать по-своему. Вам кажется, что вы лучше всех знаете, что и как надо делать, — с нескрываемым презрением говорила Лилиан. — Вам повезло: после вашего доклада нам на два ближайших года увеличили бюджет. Но это не дает вам права с первого же дня начинать выдвигать требования. Приступайте к работе. Со временем получите все необходимое.

Талли повернулась и пошла к выходу.

— Понятно, — отрезала она. — Вот, значит, как обстоят дела. Кошмар. Ладно, я поехала домой. Когда вы соблаговолите дать мне стол и стул и распорядиться, чтобы вымыли мой кабинет, я с удовольствием вернусь и приступлю к работе. Если же нет, то прощайте и примите мои наилучшие пожелания как в работе, так и в личной жизни. А сейчас, с вашего позволения, я, пожалуй, заберу сына и съезжу с ним на озеро.

Несколько часов спустя Талли позвонил мистер Хиллер и попросил не огорчать его и выйти завтра на работу.

— Не обращайте внимания на Лилиан, — просил он. — Ведь вы же не первый день ее знаете. Она справляется со своими обязанностями, к тому же она давно у нас работает.

— Конечно, давно, — уныло протянула Талли.

— Она не отличается такой кипучей энергией, как вы, Талли. Мы тут совсем не подвижники, мы просто служащие. И вы должны сделать нам поблажку, понимаете?

Талли не понимала. Действительно не понимала. «Подвижник» было совсем не то слово, которым она могла бы охарактеризовать себя. «Настырная» — это еще куда ни шло. Поэтому она промолчала.

— Пройдет немного времени, и вы тоже подрастеряете свои идеалы, — продолжал мистер Хиллер, — особенно работая в таком месте. Хотите обойтись без трудностей? Идите работать в агентство по адаптации. Но знаете, что я вам скажу? Им вы не нужны. У них и так все хорошо. Вы нужны здесь, Талли. Но для нашей работы требуется известная твердость. Что же с вами будет через двадцать лет, а?

Но Талли его не слушала, так возмутила ее его первая фраза.

«Подрастеряете свои идеалы? — с издевкой повторила она про себя. — Это важный момент, мистер Хиллер. Вы думаете, этим стоит заниматься, растеряв идеалы?»

Он немного помолчал, ожидая, не скажет ли что-нибудь Талли, но не дождался и продолжал:

— Это работа, Талли. Работа.

В последующие дни мало что изменилось. Талли была одной из четырех заместителей Лилиан — кроме нее, там работали еще две женщины и мужчина. Однако Талли оказалась на особом положении — она ведь была всего лишь «руководитель специальных проектов», — это не уставали подчеркивать ее коллеги.

— Все ее «специальные» обязанности — лишь предлог, чтобы делать меньше, чем все остальные, — сказала одна из сотрудниц как-то в обед так громко, чтобы Талли ее услышала.

Талли приходилось работать с двумя женщинами — Сарой и Джойс, и мужчиной — Аланом, который казался чуть любезнее остальных. Они помогали Талли с ее специальными проектами, то есть обрабатывали корреспонденцию, проводили опросы, вели занятия. Но у них были и свои собственные обязанности — бесконечный поток детей и довольно ограниченное число приемных родителей постоянно занимали их время. Большая часть дня проходила в беседах с родителями, которые приходили с нескончаемым набором самых разнообразных проблем, и в попытках разговорить детей, поступавших к ним из неблагополучных семей. Для поисков и обучения семей, которые могли бы со временем взять к себе трудного ребенка, катастрофически не хватало времени. О каком отборе приемных родителей могла идти речь, когда желающих было так мало? Около дюжины сотрудников вцеплялась в любую семью, изъявившую желание приютить у себя подопечного, — поиск таких семей был основной задачей всех работающих. В этой нескончаемой борьбе Талли с ее «специальными проектами» воспринималась как фантазерка.

Но Талли все же старалась выкраивать утренние часы для своей непосредственной работы. Она приходила в офис в восемь и до девяти часов разбирала поступившие заявки и обзванивала людей. Около одиннадцати она понималась наверх в отдел рекламы помогать разрабатывать кампанию по привлечению семей из средних и зажиточных классов к усыновлению трудных детей.

Остаток рабочего дня отнимали голодные подростки, которые искали то, чего Талли явно не могла им дать. Хотя агентство получало в неделю не больше дюжины заявок от потенциальных приемных родителей, никто не в состоянии был как следует побеседовать с ними, не говоря уже о необходимом инструктаже. Времени на это почти не было. Его не хватало даже на детей. Сара и Джойс вроде бы в шутку говаривали, что единственный критерий, по которому определяется, подходит ли семья для того, чтобы воспитывать ребенка, — это способность мужа заполнить анкету.

Талли это не показалось смешным.

— Да, — сказала она, — Лилиан неплохо воспитала вас, ребята. У нее-то один критерий: если вы в состоянии найти дорогу в Сити-Холл, значит, можете распоряжаться судьбой несчастного ребенка, если не двух…

Ей хотелось добавить, что за годы работы Лилиан чаще выставляла за дверь нуждающихся в помощи детей, чем жадных до денег приемных родителей.

Наконец Талли удалось ввести новую форму заявления, в которую она включила несколько отдельных вопросов о том, почему данная чета считает свой дом подходящим для того, чтобы там воспитывался ребенок. Она лично забраковала многих претендентов еще до того, как они попали к Лилиан, Саре, Джойс или Алану. Никто из ее коллег не решался на подобный поступок, зная, скольких детей необходимо пристроить. Не все ли равно в конце концов, думали они.

Талли работала совсем недолго, как случилась беда. И она была уверена, что это — не первый такой случай. Лилиан всегда стремилась к тому, чтобы малыш остался с собственными мамой и папой. Это было куда проще, чем искать приемных родителей. Маленький Тимоти просто заходился от плача при одном упоминании о том, что он вернется домой. Психолог, занимающийся им, настойчиво рекомендовал как можно скорее отдать мальчика в другую семью, пусть даже на усыновление. Талли отправилась на шестой этаж в надежде, что можно будет что-то предпринять, но Лилиан отказалась ее выслушать, и мальчика вернули родителям. Спустя несколько недель ребенок поступил в больницу с ожогами второй степени. В понедельник, с утра, встретив Талли, Лилиан недоуменно подняла брови.

— Что ж, такое часто случается, — сказала она, глядя в упор на Талли.

«Да, — подумала Талли, — конечно. Я должна здесь работать. Мне нужно все это. Я могла бы загорать на пляже вместе с моим мальчиком. Или ухаживать за цветами в саду. Я могла бы поехать на озеро Вакеро. Но нет. Я буду работать здесь».

— Лилиан, — сказала Талли, — мы не должны были возвращать Тима домой. Талли сказала «мы», но подразумевалось «вы». И Лилиан ее прекрасно поняла.


Талли все реже и реже заходила к Анджеле на ланч. Она не могла оставить работу даже на час и, кроме того, не хотела обсуждать с Анджелой свои дела. Талли неохотно распространялась о своих служебных обязанностях.

И еще. Всякий раз, когда Анджела спрашивала у Талли, как она собирается провести воскресенье, ощущала какой-то странный дискомфорт.

Первые две недели работы Талли обедала с Сарой и Джойс, но ей трудно было преодолеть свою неприязнь к ним. Она никак не могла простить им враждебный прием. Они вели себя так, словно она постоянно что-то делала неправильно. Или затевала что-то плохое.

Когда смотришь на Сару, можно подумать, что ей уже за шестьдесят, — размышляла Талли, разглядывая грубый макияж и неаккуратную прическу коллеги. Джойс выглядела лучше. Эта белокурая женщина казалась гораздо доброжелательней.

На одном из совместных ланчей Талли обнаружила, что Саре и Джойс тоже нелегко скрывать свои чувства.

Разговор начала Джойс:

— Талли, скажите, вы собираетесь завести еще одного ребенка?

— Я не планирую дальше завтрашнего дня, — ответила Талли, думая про себя: «Почему она задала такой странный вопрос? Считает, что мне нечем заняться дома?»