— Почему вы спрашиваете, Джойс? Думаете, что я недостаточно загружена?

— Нет, нет, что вы, Талли! — сказала та, переводя взгляд с сандвича на Сару. — Я только потому спросила об этом, что мы все не можем угнаться за вами. — Джойс смотрела на стол, чтобы не встречаться с Талли взглядом.

— Угнаться? — удивилась Талли. — Не понимаю, о чем вы говорите. Я всего лишь выполняю свою работу.

— Ладно, — вмешалась Сара, — вы так стремитесь делать добро, Талли.

— Минутку, минутку! — воскликнула Талли, еще не уловившая — не желавшая улавливать — смысл разговора. — Делать добро? Что вы хотите сказать? Объяснитесь же наконец.

— Талли, мы все ждем, когда вам надоест носиться со своей миссией, — сказала Джойс.

— Да, со своей невыполнимой миссией, — добавила Сара и, очень довольная, рассмеялась.

Талли не испытывала желания разделить их веселье.

— Миссия? Пусть так, отлично. Почему бы тогда не оставить все попытки? Ведь делать добро не входит в наши обязанности, правда? Конечно, нет. Мы всего лишь окончили колледж, получили специальность и устроились на службу. Однако моей служебной обязанностью является помогать людям, — в голосе Талли звучал сарказм. — Разве я не положительный пример? Я обязана помогать бедным детям, которые попадают ко мне по воле обстоятельств. Я помогаю им по мере сил и возможностей, но получается, что я делаю добро. Нет, подождите! Ведь моя обязанность состоит не в том; чтобы делать добро. Нет. Мы подбираем на улице детей и к каждому из них прикрепляем наблюдателя. Если он хорошо справляется со своими обязанностями, ребенок скорее всего снова отправится на улицу, а к наблюдателю попадет следующий малыш. Ну и зачем мы все это делаем? Потому что получили специальность наблюдателя, и теперь наша задача, чтобы каждый ребенок с улицы прошел через наши руки? Ведь так? Я права?

Воцарилась неловкая тишина. Сара и Джойс быстро обменялись взглядами.

— Талли, мы делаем то, что можем, — сказала Сара.

— Что вы хотите доказать мне? — возмутилась; Талли. — Что я добиваюсь невозможного?

— Ну зачем же так? — Сара попыталась уклониться от прямого ответа. — Иногда нам кажется, что вы полны несбыточных ожиданий. Боюсь, что вы слишком многого ждете от нас.

Талли рассмеялась, но смех ее был безрадостным.

— Сара, ничего я, черт бы вас побрал, не жду. Я прихожу на работу с единственной надеждой, что сегодня ни один ребенок не погибнет от алкоголя или из-за халатности своих родителей. Я хочу хоть немного поднять уровень отбора приемных родителей, хоть что-то сделать для этих детей. И вы правы, это очень трудно, гораздо труднее, чем просто отсиживать свое рабочее время. Вот вы, Сара, вы старше и опытнее меня, у вас докторская степень, так научите меня, если можете. Что вы мне посоветуете?

— Талли, вы сами понимаете, что не сможете в одиночку изменить мир.

— Полагаю, мне придется нелегко. Но все равно, благодарю вас за поддержку и помощь.

Сара и Джойс промолчали. Талли с трудом перевела дыхание.

— А вы-то ради чего здесь работаете? Я не понимаю. Должна же быть какая-то цель.

— Мы не собираемся ничего менять, Талли, — сказала Джойс. — Мы всего лишь помогаем детям. Вы то и дело отказываете приемным родителям, потому что они не соответствуют вашим возвышенным идеалам, и это неправильно. Этим вы лишаете детей какой бы то ни было помощи.

— Вы считаете, что перебросить ребенка из одной неблагополучной семьи в другую — значит оказать ему помощь? — парировала Талли.

— Большинство родителей любят своих детей, даже если плохо обращаются с ними. Детям почти всегда лучше в родной семье. Мы готовы помочь, но наши возможности не безграничны, — словно оправдываясь, сказала Сара.

— Сара, черт возьми, не говорите ерунды! — сказала Талли, поднимаясь со стула. — Да, конечно, лучше, когда дети живут в родной семье. Но что в таком случае вы здесь делаете? Какого черта вы вообще сидите в этой конторе? Полагаю, у агентства все же есть некоторые основания, чтобы забирать детей из родительского дома? Если у наших ребят такие заботливые мамы и папы, то чего ради мы вмешиваемся в их семейные дела? Зачем? Почему бы не предоставить их судьбе, позволить им и дальше катиться вниз? Вы занимаетесь этим, только чтобы не остаться без работы? А тут вдруг появляюсь я и начинаю осложнять вам, бедным, жизнь. Как же вы должны меня ненавидеть!

— Мы не ненавидим вас, — сказала Джойс. — Но это работа, а не личный крестовый поход.

— Конечно, нет. Как глупо с моей стороны было думать, что мы должны помогать тем, кто сам за себя постоять не может.

— Но ведь так и есть! — воскликнула Сара.

— И некоторые из наших приемных семей отлично справляются со своими обязанностями, — добавила Джойс. — Они любят взятых на воспитание ребят и будут рады усыновить их.

— О, да, я уже не раз слышала такие рассуждения от вас и Лилиан, — откликнулась Талли. — Но какая разница, хороши или нет приемные родители, если мы только и ждем, как бы вернуть детей в родные семьи?! Для вас вообще не имеет значения, что за люди берут к себе в дом воспитанников. — Талли в сердцах бросила на стол салфетку. — Ладно, весьма сожалею, что нарушила спокойное течение вашей жизни, но ничего с этим поделать не могу.

Больше Талли не ходила обедать с Сарой и Джойс, и за последующие недели их отношения окончательно определились — коллеги вообще перестали разговаривать с ней. Только Алан, высокий и неуклюжий Алан, встал на ее сторону и помогал возиться с новыми заявлениями на усыновление. «Ну и прекрасно, пусть не разговаривают, — решила Талли. — О каком энтузиазме они твердят? — думала она. — Я с трудом заставляю себя по утрам выходить на работу».

6

Однажды жарким июньским днем у Талли на столе зазвонил телефон.

— Ну, Талли Мейкер, ты на своем рабочем месте. Как это на тебя похоже.

Джек. Талли действительно сидела на работе, заваленная делами, и не могла не улыбнуться, услышав его голос.

— Приглашаю тебя пообедать, — сказал Джек. — Я знаю здесь отличное местечко.

— Не сомневаюсь, — откликнулась Талли.

Она хотела было отказаться, но, взглянув на замкнутые угрюмые лица вокруг, согласилась. Так захотелось увидеть хоть одно открытое, веселое лицо.

— Ты поднимешься ко мне?

— Не думаю, что стоит это делать, Талли Мейкер.

Она собралась поправить его — Талли Де Марко, но почему-то не решилась.

— Так где же твоя машина? — спросил ее Джек, когда они встретились на стоянке.

— Ее здесь нет. Я оставила ее дома. Теперь хожу пешком.

Они сели в его «мустанг».

— Чего это ты вдруг? — поинтересовался Джек.

— Мне необходимо прогуляться после работы, чтобы нормально чувствовать себя дома.

— О, сочувствую. То ли дело моя работа. После покраски домов нет необходимости гулять, чтобы обрести душевное равновесие.

Они не спеша проехали через всю Топику. Талли тихонько мурлыкала что-то себе под нос.

— Что это ты там напеваешь? — спросил Джек.

— «Мой родной город» Брюса, — ответила Талли. — «Это мой родной город, мой родной город…» Я, кажется, начинаю любить его.

— Знаешь, — сказал Джек, — по-моему, Брюс Спрингстин писал эту песню не о Топике.

— Знаешь, — в тон ему ответила Талли, — по-моему, ты ничего не понимаешь. Он писал ее о родном городе вообще. Что же, мне ехать в Нью-Джерси, чтобы петь эту песню?

Джек улыбнулся.

— Ладно, ладно. Приношу свои извинения. Я никогда не думал, что Топика будит в тебе такие чувства.

— Не Топика, а Брюс. Так или иначе, я не хочу больше говорить на эту тему.

— Хорошо, — улыбнулся Джек и надолго замолчал.

Он привез Талли в отдаленный мексиканский ресторанчик, неподалеку от Уэшборна. Они вошли в полупустой, мрачноватый полуподвальчик и сели в углу возле нарисованного на стене окна.

— Ну и ну! — сказал Джек. — В этом деловом костюме ты выглядишь совсем иначе.

— Иначе?

— Иначе, чем у Святого Марка, иначе, чем на Техас-стрит, иначе, чем в школе.

— Ты же не знал меня в школе, — возразила Талли, словно поддразнивая его.

Но взглянув ему в лицо, она вдруг смутилась и поспешила сменить тему разговора.

— Милое местечко? Давно ты его обнаружил?

Джек не стал отвечать. Вместо этого он, не обращая внимания на протесты Талли (Я на работе!), заказал легкое вино, и когда его принесли, легонько коснулся ее бокала своим и сказал:

— За тебя.

Она лишь что-то проворчала.

— Ты все еще куришь, Талли? Я вижу, ты ищешь пепельницу?

— Нет, я бросила, еще когда ждала Бумеранга, — солгала Талли.

— Это хорошо, — сказал Джек. — Терпеть не могу, когда курят. И сам никогда не курил. Знаешь, мне кажется, у меня никогда не было курящей девушки.

— Полагаю, у тебя их было немало.

— Не могу с тобой не согласиться, — улыбнулся Джек. — Так ты поговорила с мужем по поводу ремонта вашего дома?

— Да, я говорила с ним.

— И?

— И что? Ничего. Пока я все еще обдумываю твое предложение.

Талли спохватилась, что сказала «я», а не «мы», и почувствовала себя неловко, словно у нее вдруг вспотели ладони.

— Лето скоро кончится, и я уеду, — сказал Джек.

— Я и то удивилась, что ты еще здесь.

— Я и сам себе удивляюсь, — рассмеялся Джек и добавил: — Моя мама так радуется, что я дома. Последнее время она неважно себя чувствовала. Да и работы здесь хватает.

— А как сейчас твоя мама? — спросила Талли.

— Хорошо. А твоя?

«Похоже, он не хочет говорить о своей матери», — подумала Талли. Она удивленно подняла брови:

— Вот уж не думала, что ты знаешь, что у меня есть мать.

— У каждого человека, Талли, должна быть мать. И кроме того, Шейки говорила мне что-то о твоей матушке. Так просто, к слову.

— И что же говорила о ней Шейки?

— Ну, что она больна. Что твой муж настоял, чтобы она жила с вами. Что ты не особенно ладишь с ней.

— Гм, — протянула Талли, — да, не особенно.

«Хотя, — подумала Талли, — я готовлю ей каждый вечер чашку чая. Робин не слишком любит чай, и я, впрочем, тоже, но мать любит, и я готовлю его специально для нее».

Джек сделал маленький глоток из своего бокала и вежливо добавил:

— Джен говорила мне, что ты не особенно ладишь с мамой.

«А-аа-х! Это становится интересным».

Официант почти не понимал английского. С большими сложностями им удалось заказать фаджитас, бурритос и десерт.

— Значит, Джен рассказывала, — сказала Талли, стараясь не отступать от заинтересовавшей ее темы. — Расскажи, как ты познакомился с ней.

Джек улыбнулся.

— А раньше тебя вроде бы не очень интересовало это. Отказалась идти со мной пить кофе, когда я хотел поговорить с тобой.

— Ладно тебе. Это было давным-давно.

— Не настолько давно, — возразил он, — чтобы так кардинально поменять взгляды.

— Ну, мне и сейчас это не очень-то интересно, — но, заметив его удивленно взлетевшие брови, добавила: — И все равно, я не верю, что она тебе обо мне рассказывала. По-моему, ты блефуешь.

Джек слегка наклонился над столом.

— А по-моему, ты надеешься, что я блефую, Натали Мейкер. Но знаешь, что это не так.

— Похоже, я действительно многого, не знаю, — надменно сказала Талли, но в глубине души ей очень хотелось расспросить его или хотя бы снова задать свой вопрос.

— Так что же ты хочешь узнать, Талли? — спросил Джек, словно прочитав ее мысли.

— Когда ты познакомился с ней? — немедленно откликнулась Талли, обрадовавшись предоставившемуся случаю. Но это была только первая половина вопроса, ее вечного навязшего в зубах, вызывающего тошноту вопроса. Целиком он должен был звучать так: «Когда ты с ней познакомился? Когда и как тебе удалось свести ее с ума?»

— Я познакомился с нею на софтболе в Шанга Парке, — ответил Джек. — Я был подающим в другой команде. Мы проиграли. Я пошел ее провожать. Она бежала всю дорогу.

Шанга Парк. Как странно! Она подавила желание закрыть глаза. Талли тоже играла в Шанга Парке в мини- футбол. Играла вместе с ней.

— Я тоже играла там, — с трудом вымолвила Талли. — Где же я была в тот раз, что я не видела тебя?

— Не знаю, — ответил Джек. Талли никакие могла понять выражение его глаз: то ли серьезное, то ли озорное. — Может быть, танцевала в «Тортилле Джека?»