— То есть еще одно — и ты вылетишь? А за что на этот раз?

— Я занимаюсь опросом детей и родителей. Терпеть их не могу, но должна в них участвовать. Как-никак я определяю потом этих детей в семьи.

— А ты не думаешь, что дети должны жить со своими родителями?

— Конечно, нет! Когда это я так думала?

— Но иногда дети должны жить в своей семье.

— Иногда, — согласилась Талли. — Но знаешь, сколько семей-усыновителей отказались от своих усыновленных детей? За те восемь лет, что я работаю в агентстве, — шестеро. Это меньше, чем один случай в год. Ты можешь сказать, что это тоже малоприятная статистика. Вот и мисс Коннор хочет забрать свою девочку обратно. Она говорит, что изменилась, что поняла, по какой кривой дорожке шла раньше, и теперь будет хорошо заботиться о Карен.

— Что за кривая дорожка?

— Ну понимаешь, все будто бы мелочи: например, она грабила дома своих родственников на глазах у дочери, и еще что-то такое… Она никогда не работала на одном месте дольше чем две недели, и всю жизнь жила на пособие. И большую его часть тратила на то, чтобы воспарить над землей. Ее родственники сообщили о ее увлечениях фармакологией, дамочку лишили пособия. Тогда она подкинула четырехлетнюю Карен дальней родственнице и уехала в Вичиту, где занялась торговлей собой за наркотики. В итоге забеременела, вернулась в Топику, и я снова имела счастье с ней увидеться: она требует вернуть ей Карен. И, как я полагаю, только для того, чтобы получить на нее пособие.

— По-моему, это абсолютно ясно, — сказал Робин.

— По-моему, тоже. Сейчас она клянется, что перестала принимать наркотики, что вот-вот устроится на работу и хочет, чтобы Карен росла рядом с ее будущим ребенком. Но та самая дальняя родственница два месяца назад подала документы на удочерение Карен и не хочет, чтобы девочку у нее забрали.

— И ты…

— Я терпеливо объяснила мисс Коннор, что такое материнство. Я не делала никаких выводов и заключений. Говорила только об интересах Карен. Она мне сказала: «Да неужели? Если вы такого мнения о том, как я буду заботиться о Карен, то что же прикажете делать с тем моим ребенком, который еще не родился?» А я ей ответила: «А вы никогда не думали об аборте?»

— Господи, Талли! — воскликнул Робин.

— Да что там говорить! Мисс Коннор разразилась слезами, пожаловалась Лилиан, та пожаловалась мистеру Хиллеру, а он не замедлил известить меня о том, что если я еще раз позволю себе нечто подобное, то могу считать себя свободной.

— Ты должна быть осторожней, Талли. Ты же знаешь, что Лилиан только и ждет повода избавиться от тебя. Ты же не хочешь потерять работу, ведь так?

Талли пожала плечами. Раньше она не хотела. Теперь ее больше занимало другое.

— И чем кончилось дело с Карен?

Талли приподняла стакан с кока-колой, как бы произнося тост.

— Поздравьте нас, — сказала она. — Карен отдали родной мамочке!

Робин покачал головой.

— Дикость какая, — сказал он.

— Дети… — возразила Талли, — маленькая Карен хотела быть с мамой.

— Не может быть! — воскликнул Робин.

— Все дело в том, — грустно пояснила она, — что дети всегда хотят быть со своими родителями. Их способность надеяться на чудо просто поражает.

— Неужели она у них больше, чем у тебя? — спросил Робин.

— Гораздо больше, — согласилась Талли. — Ни дети, ни штат Канзас не могут поверить в то, что мамы и папы могут не любить своих детей или любить их и вместе с тем ненавидеть, любить и в то же время избивать их, любить их и бросать, любить их, но еще сильнее любить себя, или ненавидеть себя, или просто любить выпить. Штат у нас такой же наивный и смотрит на мир такими же сияющими глазами, как сами дети. Он уверен, что рано или поздно мамы с папами помирятся.

Робин молча ел. Потом он сказал:

— Усыновление все-таки болезненный процесс.

Она снова взглянула на него и дотронулась до его руки.

— Тебя всегда любили, Роб. Тебя так любили! Так что же в этом болезненного?

Они уложили Бумеранга спать и спустились в кухню. Талли присела прямо на пол.

— Талл, что с тобой? — спросил Робин. — Что случилось? С теми детьми все будет в порядке, вот увидишь.

Она покачала головой.

— Забудь о них. Робин, мне надо тебе кое-что сказать.

Она увидела, как он побледнел и сел рядом с ней.

— Хорошая новость?

Талли внимательно посмотрела на него и тихо сказала:

— Робин, я беременна.

Некоторое время он молча смотрел на нее, потом кивнул, встал, достал сигарету и закурил. Он выкурил полсигареты, прежде чем раздавил ее в пепельнице, и спросил:

— Это мой ребенок?

Талли смотрела в пол.

— Робин, что значит твой вопрос?

Он снова закурил, докурил сигарету до фильтра и достал еще одну.

— Ты права. Действительно, что значит этот вопрос? Ладно, я очень счастлив это слышать. А ты?

Она все так же сидела на полу.

Робин снова закурил.

«Господи, — подумала Талли, — как глупо с моей стороны. Как глупо. Ребенок. Совсем он не нужен. Ничто не изменилось».

Он налил себе виски.

— Не сиди так, Талли. Что ты собираешься делать? — спросил он.

Талли не ответила. Она думала о том, как близка была ее жизнь к… чему-то.

— Давай подумаем, — сказал он резковато. — Что ты там посоветовала мисс Коннор? Может, мне то же самое посоветовать тебе? Ты подарила мне Бумеранга. Мне его хватает.

— Прекрати! — закричала она. — Прекрати! Не смей мне этого говорить, свинья! Не смей этого говорить! — Она закрыла лицо руками. Мыслей не было. Она чувствовала себя опустошенной, неживой. Две недели назад она еще жила, действовала. И вот какая-то крошечная бумажка поменяла цвет. Талли купила еще три теста — других фирм, и все они поменяли цвет — ни один не остался белым. Тогда-то она и почувствовала себя мертвой. Она перестала думать. Теперь в ее голове проносились только видения. Видения песка — бесконечный песок и бесконечный пляж. Бесконечный запах соленой морской воды, омывающей воздух! Вот в чем был выход! Джек, с волосами, светлыми, как песок, как солнце, с глазами серыми, как вода Тихого океана, высокий и стройный, как самая высокая пальма! Его дыхание, когда он целовал ее.

… За ней в темноте стояла тень — тень с тяжелым дыханием.


В середине июня Джек вернулся, и они с Талли отправились на озеро Вакеро.

— Смотри! Черт, ты только посмотри! — закричал Джек. — Посмотри, что случилось с нашим озером!

На берегу выстроили пять новых домиков и еще два были почти готовы. Со времени постройки Вест Ридж Молл в Топике застраивалась в основном западная сторона, а о восточной будто забыли, и она превращалась в пустырь.

Они спустились к пристани.

— Озеро Шервуд почти все застроено, — сказала Талли.

— Да оно всегда было таким, — сказал Джек. — Но здесь всегда было пустынно. Дорогу даже никогда не мостили, а посмотри на нее теперь! — добавил он грустно.

Он зашел в воду прямо в шортах.

— Слушай, Талл, кто-то взял нашу лодку!

Она уселась на песок.

— Да ладно, она все равно была старая!

Джек вышел из воды, отряхиваясь.

— Это была наша с тобой лодка, — сердито сказал он, — какой мы стишок сочинили, помнишь?

— Мы сочинили целых три стишка, — улыбнулась Талли.

— Я имею в виду последний.

— Джек Пендел и Талли Мейкер в озеро вместе прыгнули, — ты это имеешь в виду?

— Да! — Он поцеловал ее в щеку. — Именно это. Джек Пендел и Талли Мейкер и Буми туда же кинули.

Талли подхватила:

— Они сказали: Смотри! Они сказали: Нырни!

— А дальше как?

— Разве ты не помнишь? Нам ничего не приходило в голову, и я предложила: Так тому и быть.

— А я что предлагал?

— Ты сказал: Пора уходить.

Джек покачал головой.

— Нет, мне в голову пришло еще кое-что: Они сказали: Смотри! Они сказали: Нырни! А ты, Талли, меня сейчас обними! Ну как тебе?

Она улыбнулась.

У меня тоже есть вариант. Может быть, там не все в порядке с рифмой, но… Они сказали: Смотри! Они сказали: Нырни! Жизнь быстротечна, но люблю тебя вечно.

Джек опрокинул ее на песок.

— Мне понравилось, — прошептал он ей в лицо. — Когда ты это придумала?

Талли позволила себя поцеловать.

— Еще тогда, — ответила она, — всю дорогу домой сочиняла.


Прошел июль и часть августа. Живот Талли все больше становился похож на баскетбольный мячик. Джек, как настоящий джентльмен, делал вид, что не замечает этого. «Он наверняка считает, что я просто слишком много ем», — решила Талли. Ей так хотелось, чтобы он спросил ее! Так хотелось сказать ему!

В конце августа она вдруг сообразила, что опять надвигается сентябрь и Джек опять уедет.

Во время одной из воскресных вылазок на озеро Вакеро Джек сказал:

— Талли, ты сегодня просто великолепна!

Она решила, что это подходящее начало.

— Может быть, это оттого, что я на шестом месяце беременности?

— Беременна? — пробормотал он. — Ты беременна?!

Джек не сказал ничего, даже не посмотрел на нее, но просто сел и начал бросать камешки в воду. Спустя какое- то время он спросил наконец:

— Это мой ребенок?

— Я не знаю, Джек, — ответила она. — Я очень на это надеюсь.

Он холодно посмотрел на нее.

— Ты же говорила мне, что, когда я здесь, ты с ним не спишь!

Талли, чувствуя себя неловко, пробормотала:

— Ну не так уж часто я с ним сплю…

— Талли! Ради Бога! Не так уж и часто! А ребенок? Когда он должен родиться?

— В начале января.

Он молча рассматривал свои руки, и вдруг лицо его просветлело.

— Может быть, это мой. Вашингтонский.

Да. Вашингтон. Этим летом они уже не говорили о том, о чем говорили в Вашингтоне.

— Ты вроде говорила, что дни были безопасные, — вспомнил он.

— Наверное, я ошиблась. Я же не Господь Бог. — Она стиснула зубы. Ребенок. Никто на всем белом свете не радуется ему. Никто.

— И что ты собираешься делать?

— С чем? — пробормотала она.

— Что ты собираешься делать с этим ребенком?

— Не знаю, — холодно сказала она. — А какой у меня, по-твоему, есть выбор?

Джек не ответил. Видимо, что-то в лице Талли остановило его, хотя, казалось, у него был ответ.

— Ну, хорошо. Второй вопрос. Что ты собираешься делать со мной?

— Я хочу уйти с тобой.

— Тогда уйдем сейчас.

— Я не могу сейчас.

— Нет можешь. Собери чемоданы. Скажи Робину, что ты уходишь от него. Забери Бумеранга и уходи.

Она покачала головой. Или это просто нервное?

— Я не могу сейчас уйти, — повторила она. — Тебе некуда привести нас, нам негде жить вместе. Ты сам это говорил. Я без работы и двое детей. Никакой страховки — вдруг что-нибудь случится? Нет, я хочу подождать, пока родится ребенок.

— Нет, — возразил Джек. — Я так не хочу. Что может случиться? Ты что, когда ребенок родится, поймешь, что он — его?

— Да что ты говоришь, Джек? Ты что — хочешь сказать, что не возьмешь меня с двумя детьми?

— Я-то тебя возьму и с десятью, — сказал Джек. — Но отпустит ли он тебя, с двумя детьми?

Талли зажала руки между колен, чтобы Джек не увидел, как у нее дрожат пальцы.

— Я не знаю, — спокойно ответила она, — не знаю даже, отпустит ли он меня с одним?

Растерянные и встревоженные, они сидели молча. С другого берега озера доносился детский смех.

— Джек, сколько бы детей у меня ни было, я не могу уйти от него, не получив развода или хотя бы не составив соглашения о раздельном проживании.

— Это я понимаю, — сказал Джек. — Но ты твердо решила уйти со мной?

— Конечно. Как только родится ребенок, — с трудом произнесла она. — Единственное, чего я хочу, — это быть с тобой. Но я должна уйти от него достойно.

— Разве достойно вообще уходить от кого-нибудь? — спросил Джек.

— Я не знаю, — ответила Талли. — Я это скоро пойму на практике.

Чуть позже она спросила:

— Джек, ты снова уезжаешь?

— Талли, а ты уйдешь от Робина? Завтра? И уедешь со мной? Если да, то я останусь в Топике.

Положив ладони на живот, Талли больше не заговаривала на эту тему. Джек расслабился. Он потрогал ее выросший живот пальцем.

— Ребенок, — сказал он. — Это ж надо!


Джек пробыл в Топике еще месяц. Его мать умерла от рака груди, с которым она очень долго боролась. Джек похоронил ее в середине сентября и остался еще на две недели.