— Да подними же трубку, папа! — не выдержал Бумеранг.

— Да? — сказал Робин в трубку очень тихо.

— Робин? — Голос на другом конце провода был незнакомым и тоже очень тихим. — Это Джек говорит. Джек Пендел.

— Я понял, — сказал Робин. — А что случилось?

Задав вопрос, Робин отвернулся к стене, чтобы ни теща, ни сын не могли видеть его лица.

— Талли в клинике. Она родила. Девочку.

— А почему она не позвонила мне сама? — тихо спросил Робин.

— Наверное, была занята. Уж извини, парень.

— Почему ты мне звонишь? Почему не она?

— Видишь ли, она плохо себя чувствует. Приезжай и убедись сам.

«Ты еще будешь мне указывать!» — чуть не закричал Робин. Но Бумеранг тянул его за руку.

— Папа, — прошептал он, — как там мама? Что случилось с мамой?

Робин выдернул руку из руки сына, глядя на него и не видя.

— Все очень плохо, — повторил Джек. — Никак не могут остановить кровотечение. А ребенок в порядке.

Слушая это, Робин прижался лбом к кухонной стене, потом отвел голову назад и ударил лбом об стену: раз, другой… С каждым ударом все сильней, не желая ничего, только чтоб его череп треснул. Трес-нул. Как бы все стало просто — и для всех них и для него самого.

— Я сейчас приеду, — выговорил он наконец.

— Прости, парень, — сказал Джек.

— Ну да, — пробормотал Робин, вешая трубку. Он постоял еще, прижимаясь лбом к стене, пытаясь овладеть собой, прежде чем откроет глаза и посмотрит в лицо сыну. Ну же, ну, посмотри, сделай это сейчас же, давай, ради него, неужели ты не сможешь улыбнуться своему ребенку?

— Бумеранг, — сказал Робин, опускаясь перед мальчиком на корточки, — мама в больнице. Она только что родила ребенка и теперь не очень хорошо себя чувствует. Папа расстроен. Я должен поехать и повидать ее, ладно, Бумер?

— Я поеду с тобой, — заявил Бумеранг.

— Нет, — Робин посмотрел на Хедду. — Нет, ты останешься здесь, с бабушкой.

— А почему мне нельзя поехать с тобой? — спросил Бумеранг, уже готовый зареветь.

— Сынок, мама плохо себя чувствует, нам даже могут не разрешить зайти к ней. Я поеду и все разузнаю. А попозже мы с тобой поедем вместе, я обещаю, ладно?

Поцеловав Бумеранга в затылок, Робин надел пальто, и тут Хедда спросила:

— У нее мальчик или девочка?

— Девочка, — сказал Робин. — Сестренка, — добавил он для Бумеранга.

Бумеранг захлопал в ладоши.

— Вот здорово, папочка! А как мы ее назовем?

— Ты же знаешь нашу маму. Наверняка она назвала ее Дженнифер. Дженни. Разве плохо?

И он вышел из дома так быстро, как только смог.


Шагая по длинному коридору родильного отделения, Робин издалека заметил Джека, который стоял к нему спиной, и Джулию. Они были в комнате ожидания. Подумав, что совсем не хочет видеть Джека, Робин развернулся и подошел к посту медсестры.

— Я хотел бы повидать жену, — сказал он, — Талли Де Марко. Она только что родила.

— Сейчас я посмотрю. Дебенез, Дистер, Дэнило, Дэвидсон… нет, никакой Де Марко нет.

«Подонок, — подумал Робин. — Будь он проклят».

— Попробуйте посмотреть на фамилию Мейкер.

— Мейкер, Мейкер, ах, да. Натали Анна. Да. Ее привезли утром.

— Спасибо. А когда?

— Около семи. С перевозкой были трудности — из-за снега, — она вежливо улыбнулась.

— Да, конечно. Все прошло нормально? Я могу ее увидеть?

— Разумеется. Палата 417. Девятая слева. Только потише. Она еще не пришла в себя.

Робин собрался уходить, но вернулся, вспомнив:

— А ребенок? Девочка?

Сестра снова улыбнулась.

— Она в детском отделении. Это прямо и направо. Вы увидите — там стеклянная стена. Спросите там у кого-нибудь. Они ее вам вынесут.

— А как ее зовут? — спросил Робин, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на пост и не разнести его в щепки. — Как они ее записали?

— Гм. Как Мейкер она не зарегистрирована.

— Может быть, Де Марко?

Сестра продолжала листать списки.

— Нет, и не Де Марко. Сестра детского отделения выяснит недоразумение. Не волнуйтесь. Я так поняла, что ваша жена не взяла вашу фамилию, да? Современная женщина. — И сестра улыбнулась в третий раз.

«Взяла мою фамилию, как миленькая», — думал Робин, направляясь к палате 4І7.

— Сэр, подождите минуточку, пожалуйста!

Робин неохотно обернулся. К нему подошел врач.

— Здравствуйте, — сказал он. — Я слышал, вы спрашивали про Талли Мейкер. Я доктор Бруннер. А вы…?

Робин не знал, что сказать.

— Робин Де Марко, — наконец произнес он.

— Вы ее родственник? — подозрительно спросил доктор.

«Черт! Что здесь происходит?»

— Ну, — сказал он, — не знаю, считаюсь ли я родственником. Я ее муж.

— Муж, — у доктора Бруннера поползли вверх брови. — Ага. Вот оно что. Ваша жена потеряла много крови.

— Да… в тот раз… — медленно произнес Робин, — она тогда тоже потеряла много крови.

— Да, я просмотрел записи. У нее матка плохо сокращается. Мы уже второй раз ввели ей окситоцин, теперь надо подождать результатов. Вы знали, что у нее анемия? Однако не волнуйтесь, все будет хорошо. Пульс немного частит. Мы думаем перевести ее в реанимационное отделение, если в ближайшее время она не придет в себя. Просто на всякий случай. Вдруг у нее инфекция, — добавил врач.

Робин не понял.

— Постойте, постойте, какая тут может быть инфекция? Откуда она могла ее взять?

Врач мягко покачал головой:

— Мистер Де Марко. Рождение ребенка — всегда риск, пусть даже минимальный. Мисс Мейкер — ох, извините, миссис Де Марко, — у нее раньше времени отошли воды, и к тому же она рожала в нестерильных условиях. Отсюда и инфекция. Не беспокойтесь, это излечимо. Меня больше беспокоит кровотечение. Мы уже сделали ей одно переливание….

Тут врач замолчал и внимательно посмотрел на Робина.

— Не волнуйтесь, все будет хорошо, — добавил он.

— Подождите, — сухо перебил его Робин. — Я что-то не понял. Почему у вас в клинике нестерильные условия? Разве у вас не стерилизуют инструменты?

Доктор снова посмотрел на него — внимательно и с сожалением: Он тронул Робина за руку.

— Извините, мистер Де Марко. Ваша жена рожала не в госпитале. Когда к ней добралась «скорая помощь», ребенок уже родился. Было слишком много снега. Вы же сегодня выходили на улицу, сами знаете. Мы ничего не могли сделать. — Он смущенно улыбнулся: — Но она поправится, — добавил он и удалился.

Робин повернулся к сестре. До его сознания постепенно доходило, почему Джек Пендел оказался в клинике в это воскресное утро.

Спустя минуту Робин вышел из клиники, сел на обледеневшую скамью и подставил лицо ветру и снегу.

Снег залепил ему глаза, и жизнь взорвалась перед этими невидящими глазами, и осколки впились в щеки. Робин не чувствовал ни гнева, ни ярости, ни ревности, ни отвращения. Боль и раскаяние рвали его душу.

Раскаяние за все те ночи, что он провел не с Талли, в то время как ее тоже не было дома, раскаяние за все те субботы, которые он играл в мяч, а Талли не было дома, за все воскресенья, проведенные у телевизора, пока Талли молилась в церкви, за эти вечера вне дома, когда она готовила ужин и ждала его, за ночи, когда он спал, отвернувшись от нее, а она ворочалась или вообще сидела у окна. Раскаяние за то, что он не сказал ей, что дом красить не нужно. ОН НЕ НУЖДАЛСЯ В ПОКРАСКЕ! Робину нравилось приходить в свежепокрашенный домик, с чистенькими дорожками и клумбами, с побеленным заборчиком и оконными переплетами — и с Талли. Когда она была дома, всегда встречала его улыбкой, ее губы всегда были готовы к поцелую, она сидела рядом, пока он ел, и мыла за ним посуду, и купала его сына, и ему самому терла спину иногда, тоже по ночам.

Боль и раскаяние за то, что он оставил свою Талли, и другой мужчина помог ей родить ребенка, ее девочку, ее Дженнифер. О, это было уже слишком.

Час спустя, окончательно продрогший, Робин вернулся в клинику, поднялся на четвертый этаж и снова побрел по коридору к палате 417. Талли в палате не было. Робин внимательно осмотрел все кровати, все восемь. Пять были пусты.

Первая мысль, пришедшая ему в голову, еще до того, как он решился спросить о ней у кого-нибудь, была мысль о том, что Талли уже нет.

«Она умерла из-за меня, вот сейчас. Умерла потому, что меня не было рядом, чтобы отвезти ее в клинику». Пока он сидел на скамейке, мерз и не мог решиться зайти к ней — она умерла.

Увидев доктора Бруннера, выходившего из палаты 420, он подошел и спросил:

— Она умерла?

— Конечно же, нет. Мы перевели ее в реанимацию. Мистер Де Марко, извините…

Робин отступил в сторону и, пропуская врача, подошел к двойным дверям с надписью «БЛОК ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ», вошел внутрь, миновал еще одни двойные двери и наткнулся на суровую сиделку. Робин остановился.

— Вы кто? — спросила она холодно.

— Талли Мейкер. Я пришел к Талли Мейкер, — сказал он.

— У нее уже есть посетитель. Вам придется подождать. Она все-таки в реанимации, а не в палате для выздоравливающих. Сюда вообще нельзя входить, если хотите знать. Вам надо почиститься, а то вы в таком виде…

Робин вышел обратно через двойные двери. Он так хотел увидеть Талли, но у Талли уже был посетитель.

В комнате ожидания Робин увидел Джулию.

Она обернулась, быстро поднялась и обняла его. Робин боролся с желанием немедленно сесть.

— Робин, как ты? — спросила она.

— Прекрасно, — ответил он. — Как Талли?

— Не очень. Ты уже видел ее? Ее перевели в реанимацию.

— Я знаю, — сказал он. — Я подумал, что она умерла.

Джулия с упреком посмотрела на него.

— Господи, Робин!

Он сел.

— Хочешь пойти посмотреть на ребенка?

Он встал и безвольно пошей за ней.

Джулия провела его вдоль стеклянной стены, через которую папы, мамы, дедушки и братья могли видеть спящие, плачущие, ворочающиеся кулечки, бесконечно похожие друг на друга.

Робин стиснул зубы. Он должен через это пройти, он пройдет через это, а потом поедет домой.

Джулия показала ему маленький сверточек.

— Вот она, — с нежностью в голосе сказала она.

— Это — она? — переспросил Робин.

Он ничего не видел. То ли она лежала слишком далеко, то ли у него вдруг что-то случилось с глазами. На всякий случай он сказал:

— Она хорошенькая, правда? — просто потому, что не хотел показаться совсем бездушным.

— Она прекрасна, — согласилась Джулия, беря его под руку. — Все утрясется, вот увидишь. Ты очень нужен Талли, и все будет хорошо.

— Разумеется, — сказал он и добавил: — Ты не могла бы попросить его уйти, чтобы я мог увидеть жену до того, как она умрет? Он сейчас у нее, в реанимации.

— Но она не умрет, Робин, — прошептала Джулия. — А в реанимацию они и меня не пустили. Там у них очень строго с посетителями.

— А как же тогда его пустили?

Джулия опустила голову.

— Он зарегистрирован как отец ребенка, — сказала она.

Робин уставился на сверточек за стеклянной перегородкой. Она лежала во втором ряду — слишком далеко, чтобы можно было разглядеть, что написано на регистрационном квиточке.

— Ты хочешь сказать, что она — Дженнифер Пендел? — спросил он глухо.

— Мне очень жаль, Робин.

Робин посмотрел по сторонам. Он попытался глубоко вздохнуть, но воздух, казалось, просто не проходил сквозь стиснутые зубы. И тогда он ударил в стекло кулаком. И еще раз. Противоударное стекло не поддавалось, но шум привлек внимание присутствующих.

Джулия обхватила его сзади.

— Робин, ради Бога!

Он вырвался.

— Будь все проклято! Чтоб вы все сдохли!!! — кричал он.

— Робин, ну пожалуйста! — Джулия все еще пыталась остановить его.

Он не мог вырваться, разве только швырнув ее на пол. Подбежала сиделка.

— Прошу вас! — громко сказала она. — Что тут происходит? Почему вы нарушаете распорядок госпиталя? Мне не хотелось вы вас выпроваживать!

— А мне не хотелось бы просить вас заткнуться, — так же громко сказал Робин.

— Робин, ради всего святого! — Джулия умоляюще смотрела на сиделку. — Он страшно расстроен, он плохо себя чувствует, ему плохо, извините. — Она пыталась как-то оправдать его. В конце концов она утащила его обратно в комнату ожидания.