— Да, я в этом не сомневаюсь. Однако мистер Де Марко не облегчает мне задачу, ведь так?

— Раз он понимает, что вы хотите уйти, он даст вам развод, я уверена.

— О да! Он даст мне развод, — подтвердила Талли.

— Знаете, — начала Милли осторожно, — мне кажется, хорошо, что он хоть на какое-то время уедет отсюда. То, что он живет здесь, сводит мистера Де Марко с ума.

— О да! Это всех сводит с ума. Мистера Де Марко. Меня. Шейки. Мою мать, которая с радостью снова назвала бы меня шлюхой, если бы не боялась, что ее выгонят из дому, — сказала Талли.

Милли робко высказала предположение, что Хедду мало волнует собственное будущее.

— Думай как хочешь, но я так не считаю. Она до сих пор злится на меня.

— Но вы же не хотите сказать, что желаете ее смерти? — спросила Милли.

— Нет, нет, — поспешно ответила Талли, — конечно, нет.

Талли пила чай и смотрела в окно. И вспоминала бесконечные вечера, когда они с Робином сидели в этом дворе за столиком, жевали гамбургеры и смотрели на Бумеранга, который прыгал вокруг них. Ей вспомнились их зимние воскресенья: они лепили снеговиков, снежных баб и снежных детей и, хохоча, валялись в снегу. Она закрыла глаза и спросила:

— Милли, как мне избавиться от всего этого?

— Избавиться, Талли?

— Все так переплелось, — сказала Талли и умолкла. «Что, если Джек не вернется? — думала она. — Что, если он решит не возвращаться? — Она смотрела на свою малышку, с чмоканьем сосавшую бутылочку. — Он вернется. Он вернется к Дженнифер».

— Я умоляю вас поступить разумно, миссис Де Марко, — сказала Милли.

— И что значит, по-твоему, «разумно»?

Милли задумалась:

— Разумно — это значит извлекать уроки из прошлого, — серьезно сказала она.

У Талли стало закрадываться подозрение, что Милли чересчур много беседует с Хеддой.

— Прекратите разговоры с моей матерью, Милли. Это не доведет до добра, — сказала она.

— Хотите верьте, хотите — нет, но ваша мать любит вас.

— Ну и что с того, Милли? И потом, за что меня любить? Я стала такой неприятной. И как только Робин до сих пор терпит? Чего это ему стоит?

— Ему, конечно, приходится нелегко, миссис Де Марко.

Талли бросила на нее пристальный взгляд: «Что она имела в виду? Она согласна, что я действительно стала неприятной?» Но трудные вопросы быстро улетучились из ее головы. Она думала о Бумеранге.

Прижимая маленькую Дженнифер к груди, она тихо сказала:

— Милли, я боюсь, он не позволит мне забрать Бумеранга.

— Миссис Де Марко. Талли, — опустив глаза, Милли поглаживала полированное дерево столешницы. — Его жизнь и так сломана. Зачем вам добивать его?

— А я? Ты думаешь, я смогу жить без Буми? — спросила Талли громким и резким голосом. — Ты думаешь, я смогу уйти без моего мальчика? Разве смогу я жить с кем бы то ни было, где бы то ни было, пожертвовав своим сыном?

Милли стала собирать со стола чашки.

— Миссис Де Марко, я знаю, что это тяжело. Мать нельзя разлучать с ее ребенком. Но тогда вы должны остаться здесь. Остаться ради Бумеранга.

Талли вздрогнула.

— Милли я не могу остаться, — сказала она испуганно. — Я не могу бросить Джека.

Милли вздохнула.

— Миссис де Марко. Авраам был готов принести в жертву своего единственного сына ради любви к Господу.

Талли вскочила.

— Я не хочу жертвовать никем. Точка. Никем.

— Попробуйте, — буркнула Милли себе под нос.

Талли услышала ее слова, но решила не реагировать. В сущности, и решать-то не пришлось — она попросту была не в. силах продолжать этот разговор.

Это не было решением.

Она отнесла Дженнифер наверх, уложила ее и сама вытянулась рядом. «Мой жертвенный агнец, — подумала Талли. — Мой ягненочек».

— Все хорошо, мое сокровище, все хорошо, моя маленькая, — шептала она, прижимая к себе дочь. — Может быть, хоть тебя мне не придется приносить в жертву.

Талли лежала долго — до тех пор, пока не пробило три и из школы не вернулся Робин-младший. Талли накормила сына и помогла ему сделать уроки. В четыре все вместе — Талли, Дженни и Бумеранг — отправились гулять. Бумеранг долго возился в своей хижине, а потом, пока Дженнифер спокойно спала в коляске, они с Талли гоняли футбольный мяч.

— Мам, папа сказал, когда мне будет восемь лет, он научит меня играть в регби.

— Он так сказал? Только через мой труп.

— Мам! Он предупреждал меня, что ты так скажешь Это мужская игра, мам.

— Да, тупая мужская игра.

— Мама! Папа говорит, что ты просто не понимаешь.

— Все я понимаю. Ты видел, каким твой папа приходит домой после матча? Хорошо он выглядит?

— Нет, но он выглядит как мужчина, мам. И он же играет полузащитником. А им всегда достается. А я хочу быть защитником. Я буду звездой.

— Иди поиграй в мяч, Бумеранг. Я поговорю с отцом, когда он придет домой.

— Робин, мам. Я хочу, чтобы меня называли Робин.

— Робин, сынок. Робин.

Бумеранг побежал за мячом, а Талли, тихонько качая коляску Дженни, смотрела на своего восьмилетнего сына, и сердце ее становилось все меньше и меньше, а тяжесть вокруг него — все больше и больше.

Робин пришел домой около шести. Они еще гуляли. Он вышел во двор через кухню. Услышав, как хлопнула дверь, Талли обернулась. Бумеранг подбежал к отцу.

— Папа, ты все угадал, ты все угадал! Мама не хочет, чтобы ты учил меня играть в регби! — закричал он.

— Конечно, не хочет, Буми, — сказал Робин, ероша сыну волосы и глядя на Талли. — Она твоя мама. Она не хочет, чтобы тебе делали больно.

Талли, отвернувшись, глядела в опускавшуюся темноту. Через несколько минут все пошли в дом. Талли села за стол и смотрела, как Робин роется в холодильнике. Она и раньше любовалась мужем, когда тот приходил с работы, — он всегда был так безупречно одет. А сегодня в двубортном синем костюме от Пьера Кардена он выглядел особенно хорошо.

— Тебе нравится мой костюм, Талли? — спросил Робин, заметив ее взгляд.

— Очень.

— Хочешь, чтоб я продал такой для него? За сходную цену?

Талли встала из-за стола и, не сказав ни слова, вышла из комнаты.

Позже, когда Бумеранга уложили спать, Талли спустилась якобы к телевизору. На самом деле ей хотелось поговорить с Робином. Но он сказал:

— Я устал. Я ложусь спать.

— Но сейчас только девять часов! — воскликнула Талли.

— Я хочу спать, — сказал Робин, смотря на нее в упор.

Она прилегла на диван и включила телевизор.

— Хорошо, только не кури в постели.

Через несколько часов Талли поднялась в спальню. Услышав ее, Робин проснулся.

— Робин, — позвала она, присев на его части постели и теребя в руке одеяло. Он сонно посмотрел на нее. — Робин, — продолжала Талли, — он уехал. Он вернулся в Калифорнию.

— Хорошо. Изумительно. Хочешь, чтобы я захлопал в ладоши.

— Ты думаешь о том нашем разговоре?

— О чем ты? Каком разговоре? У нас с тобой было так много разговоров, — раздраженно сказал он.

Талли оказалась в трудном положении — она не привыкла просить, тем более умолять.

— Робин, ты думал… — Она не в силах была продолжать.

— О чем?

— Ты думал о Бумеранге?

Взгляд Робина стал холодным, он оттолкнул ее.

— Я думаю о Бумеранге каждый день.

— И что ты решил?

— Талли, я тебе уже дал ответ. Я не изменю своего решения. Это невозможно.

Она сползла с постели и встала на колени.

— Робин, пожалуйста, — прошептала она. — Ты знаешь, что я не могу уехать без него.

— Я не знал, что ты скоро уезжаешь.

— Совсем нескоро. Но я не могу уехать без него.

— Так не уезжай.

— Послушай, Робин. У тебя много денег. Ты сможешь приезжать к нему каждую неделю, если хочешь… Ты будешь приезжать на выходные.

— Талли! — закричал он, вскакивая, будто ошпаренный. Талли отскочила. Он шагнул к ней и заглянул в лицо: — Талли, мне кажется, ты меня не понимаешь.

— Этот разговор закончен. Бумеранг — это все, что у меня есть. Я повторяю, что никогда, слышишь, никогда не отдам его.

— Для меня Бумеранг тоже все, что у меня есть, — пролепетала Талли, пряча лицо в ладонях.

— Но это же неправда, Талли. У тебя много чего есть. У тебя есть Джек. У тебя есть Дженнифер. У тебя будет Калифорния. Вы с Джеком и Дженнифер будете жить в Калифорнии. Видишь, сколько у тебя всего.

— Без Бумеранга у меня ничего нет.

— Хорошо. Тогда оставь Калифорнию Джеку. А сама оставайся здесь с Бумерангом, Дженни и со мной.

— Робин, пожалуйста, не надо, — жалобно попросила она.

— А, понимаю, тогда у Джека ничего не будет. Бедный Джек.

«Нет, — подумала Талли, бессильно сидя на полу, тогда у меня не будет Джека».

Робин присел на край кровати.

— Только подумай, Талли, что ты мне предлагаешь. Ты хочешь забрать у меня все. Что я тебе сделал? За что ты так жестока ко мне?

— Прости меня, — произнесла Талли убитым голосом.

— Так, значит, ты приняла решение. Ты уезжаешь. Когда?

— Я не приняла никакого решения, — сказала Талли. Это была неправда. Но что было делать. Она не видела выхода.

— Нам еще многое нужно обговорить.

— Например, как быть с твоей матерью.

— Например, как быть с моей матерью, — повторила она. — Робин, — снова начала Талли, — мы можем обратиться в суд.

— Да, можем. Ты этого хочешь?

— Нет.

— Правильно, нет. А знаешь почему? — спросил Робин. — Потому что ты никогда ни за что в своей жизни не боролась, Талли. Ни за что. И за это ты тоже не станешь бороться. Ты будешь ждать, что все устроится само собой. Ты и пальцем не пошевелишь. А летом ты уедешь с ним, бросив все на произвол судьбы, и потом будешь жалеть об этом, как ты жалеешь сейчас о всей своей несчастной жизни. Но бороться ты не будешь.

Талли захотелось спрятаться, заползти в какой-нибудь укромный уголок — открытое пространство причиняло ей боль.

— Робин, — сказала она, глядя в пол, чтобы он не видел ее слезы. — Ты не понимаешь. Я не могу оставить его. Я знаю, ты скажешь, что у меня будет все, о чем только можно мечтать, если я его оставлю, но если я его оставлю, все теряет смысл. Это ты понимаешь?

— Нет! — Робин встал с постели и взял подушку и одеяло… — Подавай в суд. Я буду судиться с тобой за сына, Талли, и ты сама знаешь, что выиграю я. Так что подавай в суд. — Он вышел из спальни, оглушительно хлопнув дверью.

Через несколько часов, блуждая без сна по дому, Талли обнаружила Робина спящим в кресле-качалке в комнате Бумеранга.

— Иди в постель, Робин, — устало сказала она. — Иди в постель.

2

Прошло несколько тягостных, удручающих недель. Талли и Робин почти не разговаривали. Талли жадно ловила каждое слово, сказанное Бумерангом, и не отходила от него ни на шаг. Она очень похудела. После обеда она часто сидела в «калифорнийской» комнате в окружении своих любимых пальм. Чтобы пальмы хорошо росли, здесь всегда поддерживали тепло и высокую влажность. И вот в разгар зимы Талли, сбросив там с себя почти все, воображала, что она на пляже в Кармеле-Он-Зе-Си.

Иногда Талли сидела и во дворе. Она хотела написать Джулии в Новый Орлеан, но писать было нечего, и она просто послала несколько фотографий Бумеранга с Дженни на руках. «Эти фотографии похожи на мои с маленьким Хэнком» — написала Талли на открытке.

Бумеранг увидел эту открытку на кухонном столе и вечером, когда его укладывали спать — Талли сидела у него на кровати, а позади нее в кресле-качалке покачивался Робин., — Бумеранг спросил:

— Мам, кто такой маленький Хэнк?

— Ты прочитал открытку? Хэнк — это мой младший братик.

— А-а… А где он сейчас?

— Надеюсь, в хорошем месте. Он живет с нашим папой.

— А-а… А где же твой папа?

Талли оглянулась на Робина.

— Надеюсь, с Хэнком.

— А-а… — протянул Бумеранг в третий раз и отвернулся к стенке. — Ты, наверное, скучаешь по ним, мама.

* * *

В день святого Валентина Робин пришел домой с двумя дюжинами красных роз на длинных стеблях. И что же? Талли сидела на кухне с большим букетом таких же роз в руках, — только белых. Постояв в недоумении несколько секунд, Робин повернулся, пошел в гараж, бросил розы на кучу мусора и поехал обедать в «Каса Дель Сол» в одиночестве. Там ему повезло: ждать пришлось не более двадцати минут и свои любимые фаджитос он съел среди моря улыбающихся лиц. Он сидел там, потягивая через трубочку испанский коктейль, пока ресторан не закрылся. Пора было ехать домой. Домой не хотелось, но больше идти было некуда. Войдя в темный дом, Робин увидел, что на кухне стоит не белый, а красный букет. Его розы. Талли вытащила их из мусора, расправила и поставила в вазу посреди кухонного стола. Белые розы он обнаружил в жаркой и влажной «Калифорнии». Талли была на втором этаже, в комнате Дженнифер.