Сесилия Ахерн - Там, где ты

Хелена, как всегда, инстинктивно поняла, что я чувствую.

– Так здорово было впервые за долгие годы рассказать Иосифу о моей семье, – тихо проговорила она. – Мы проговорили о родителях, пока меня не сморил сон, и они снились мне до самого восхода солнца. Я видела мать, и ее организацию, и отца, и как он искал меня… – Она опустила ресницы. – Сегодня утром я проснулась, толком не соображая, где нахожусь, потому что во сне несколько часов провела там, где выросла.

– Простите, если огорчила вас, – извинилась я. – Не совсем понимаю, как сообщить людям, что именно их близкие хотели бы им передать.

Мы шли по дороге, и я крутила часы вокруг запястья, словно пытаясь повернуть время вспять, но оно продолжало равномерно тикать у меня на руке.

Хелена шире раскрыла глаза, и я увидела, что у нее на нижних ресницах дрожат слезинки, медленно собираясь в одну большую.

– Не принимайте это на свой счет, Сэнди. После ваших слов на меня снизошло умиротворение – а как могло быть иначе?! – Ее лицо просияло. – Я проснулась, зная, что у меня есть мать, которая по-прежнему беспокоится обо мне. Сегодня я чувствую себя защищенной, словно укутанной в невидимое одеяло. Знаете, вы не единственная, кто получил ответы на вопросы, мучавшие вас всю жизнь. Я как будто вижу их на фотографиях. Целый фотоальбом – и всего за одну ночь.

Я просто кивнула. Что тут скажешь?!

– Вы сумеете поговорить с ними. Я знаю, у вас получится даже лучше, чем просто хорошо. Сколько там осталось до встречи?

Я взглянула на запястье.

– Полтора часа.

– Ну вот, значит, ровно через девяносто минут они все будут здесь, мечтая, что проживут маленький кусочек своей жизни, подзывая с балкона Ромео, или убегут от обыденности, изображая великих лицедеев.

Я усмехнулась.

– А все, что они услышат сверх того, будет бонусом, и не важно, как вы это сформулируете.

– Спасибо, Хелена.

– Не за что. – Она ободряюще похлопала меня по руке, и я попыталась окончательно справиться со страхом.

Потом сосредоточилась на своей одежде.

– Есть еще одна проблема. Я уже несколько дней хожу в этом спортивном костюме, так что мне бы надо переодеться. Можно у вас что-нибудь одолжить?

– Об этом не беспокойтесь, – ответила Хелена, направляясь к деревьям. – Подождите, я вернусь через минуту.

– Куда вы?

– Минутку… – Голос ее исчез в темноте, а вместе с ним черные волосы с проседью и трепещущая лимонная шаль.

Я нетерпеливо постукивала ногой, пытаясь угадать, куда она ушла. Нельзя сейчас потерять Хелену. Далеко впереди я углядела огромную фигуру Иосифа, выходившего из леса с поленьями в одной руке и топором в другой.

– Иосиф! – позвала я.

Он заметил меня и помахал топором: не сказать, чтобы жест был очень ободряющим. Впрочем, он зашагал ко мне. Лысая голова сияла, словно полированный черный мрамор, а безупречная кожа делала его моложе своих лет.

– Все в порядке? – озабоченно спросил он.

– Да, думаю, в порядке… А вообще-то не знаю, – смущенно добавила я. – Хелена только что исчезла в лесу, и…

– Что? – Его глаза потемнели.

– Нет-нет, я вовсе не хотела сказать, что она исчезла. – Я осознала свою ошибку. – Она ушла, пошла между деревьями пару минут назад.

Здесь никто никогда не исчезал, поэтому неудивительно, что Иосиф встревожился.

– Она велела мне ждать ее.

Он положил топор и взглянул на лес.

– Она вернется, девочка-кипепео. – Его голос звучал ласково.

– Что это значит?

– Это значит, что она придет сюда, – улыбнулся он.

– Нет, я не об этом. Что значит это кенийское слово?

– Это вы, – лениво протянул он, не отрывая взгляда от деревьев.

– То есть?

Не успел он ответить, как снова появилась Хелена, таща за собой что-то похожее на дорожную сумку.

– Вот, нашла для вас. Ой, привет, любимый. Мне казалось, что я слышу, как ты где-то там стучишь по деревьям. На чемодане написано «Барбара Лэнгли из Огайо». Будем надеяться, что вам повезло, и у Барбары из Огайо длинные ноги. – Она опустила чемодан возле меня и отряхнула руки.

– Что это? – изумилась я, изучая багажную бирку на ручке. – Это должно было улететь в Нью-Йорк больше двадцати лет назад.

– Класс, у вас будет отличный наряд в стиле ретро, – пошутила Хелена.

– Не могу носить чужие вещи, – запротестовала я.

– Почему бы и нет? Вы же собирались надеть мои, – усмехнулась Хелена.

– Но вас я знаю!

– Зато не знаете человека, который носил их до меня, – поддразнила она, увлекая меня за собой. – Пошли, пошли. Сколько времени у нас осталось? Пора уже двигаться на прослушивание. – Она объяснила Иосифу, в чем дело, и он торжественно кивнул, а потом снова взял топор в руки.

Я подняла руку. Часы пропали.

– Черт, – проворчала я, ставя чемодан на землю и высматривая их под ногами.

– Что случилось? – Хелена и Иосиф остановились и повернулись ко мне.

– Снова часы свалились, – пробормотала я и пошла назад, разглядывая дорогу и траву рядом с ней.

– Опять?

– У них замок сломан. То и дело расстегивается, и часы сваливаются. – Мой голос звучал приглушенно, потому что я опустилась на колени и внимательно осматривала почву поблизости.

– Да ладно, они были у вас на руке минуту назад, так что никуда не делись. Просто поднимите чемодан, – спокойно посоветовала Хелена.

Я заглянула под чемодан.

– Забавно. – Хелена подошла поближе ко мне и нагнулась к земле, высматривая часы. – Вы куда-нибудь отходили, пока меня не было?

– Нет, никуда. Я ждала прямо здесь, вместе с Иосифом. – Я растянулась на земле и стала шарить руками в пыли.

– Они не могли пропасть, – сказала Хелена, абсолютно не взволнованная случившимся. – Отыщутся. Мы всегда находим вещи. Здесь.

Мы не двигались с места и внимательно осматривали пятачок, который я не покидала в течение пяти минут. Не было здесь такого уголка, куда часы могли закатиться. Я встряхнула рукава, вывернула карманы и проверила чемодан – может, зацепились. Пусто. Абсолютно ничего, нигде.

– Да куда же, черт возьми, они могли завалиться? – пробормотала Хелена, пристально изучая землю.

Иосиф, который едва ли вымолвил хоть слово с тех пор, как присоединился к нам, стоял на месте, не двигаясь. Его черные как уголь глаза, казалось, вобрали в себя весь свет. И все это время они были направлены на меня.

Он просто смотрел.

Ближайшие полчаса я провела на дороге, стараясь найти свои часы, скрупулезно повторяя проделанный путь снова и снова, – мой обычный метод. Прочесала густую траву по краям необработанного поля, руками обшарила рыхлую лесную почву. Часов не было нигде, но этот факт странным образом успокоил меня. На какое-то время улетучились мысли о том, где я очутилась и что вообще произошло, и я снова стала самой собой, как всегда, устремленной к четкой и однозначной цели. Найти. Как в десятилетнем возрасте, когда я в любой момент чувствовала готовность начать охоту за носком, который в моих глазах имел ценность редчайшего бриллианта. Впрочем, на этот раз все обстояло иначе – часы все-таки стоили побольше носка.

Иосиф и Хелена озабоченно смотрели на меня, пока я с корнем выдирала траву, а потом переворачивала дерн. Я искала свою драгоценность, проболтавшуюся на моем запястье последние тринадцать лет. Неспособность этих часов долго находиться на одном месте точно соответствовала неустойчивости моих отношений с человеком, их подарившим. Сколько раз они, щелкнув замком, улетали в сторону, противоположную той, куда перемещалась я сама, но мне и в голову не приходило махнуть на них рукой. Я не собиралась с ними расставаться, они были нужны мне. Опять-таки полное совпадение с нашими отношениями.

Хелена и Иосиф не притворялись заинтересованными, как это обычно делали родители, когда я выходила на охоту. У них на лицах действительно была написана озабоченность, и для этого имелись все основания: они утверждали, что здесь никогда ничего не пропадает, так что теперь им, похоже, предстояло взять свои слова обратно. Так, по крайней мере, думала половина моего разума, преследуемая навязчивыми идеями. Вторая, рациональная, половина допускала, что причина их озабоченности кроется во мне самой – стоящей на четвереньках, перепачканной влажной землей, с налипшими на одежду травинками.

– Послушайте, наверное, хватит искать. – Хелену, судя по всему, ситуация начала забавлять. – В Доме коммуны вас ждут люди – много людей, а вам еще надо принять душ и переодеться.

– Подождут, – возразила я, продираясь сквозь траву и чувствуя, как под ногти набивается грязь.

– Они уже достаточно долго ждали, – решительно заявила Хелена. – Да и вы, честно говоря, тоже. Хватит уклоняться от неизбежного. Пошли!

Я прекратила ползать по полю. Это слово – «уклоняться» – так часто звучало в устах Грегори. «Перестань уклоняться, Сэнди…» Но разве я когда-нибудь уклонялась? Как я могла, если полностью концентрировалась на чем-то одном и отказывалась бросить начатое? Это всегда было выше моего понимания. Ведь уклоняться значит двигаться в другую сторону. Если кто и уклонялся, то как раз они – Грегори, мои родители, теперь вот и Хелена с Иосифом. Это они не желали взглянуть в лицо фактам и признать, что вещь пропала и ее невозможно найти. Я покосилась на Хелену, которая рядом с огромным Иосифом походила на куклу.

– Но мне действительно нужно отыскать эти часы.

– И найдете. – Такое спокойствие было в ее голосе, что я сразу поверила. – Здесь вещи всегда находятся. Иосиф обещал поискать, и, может, Бобби что-то разузнает.

– Кто этот Бобби, о котором я только и слышу? – спросила я, поднимаясь на ноги.

– Он работает в бюро находок, – объяснила Хелена и протянула мне чемодан, который я бросила посреди дороги.

– Бюро находок, – засмеялась я и покачала головой.

– Удивляюсь, почему вас до сих пор не выставили в тамошней витрине, – съехидничала Хелена.

– Вы имеете в виду Амстердам? – ухмыльнулась я.

Она наморщила лоб.

– Амстердам? О чем это вы?

Отряхиваясь, я покинула место поисков.

– Вам еще предстоит многое узнать, Хелена.

– Особенно приятно слышать это от человека, который последние полчаса ползал на четвереньках в грязи.

Мы оставили Иосифа посреди дороги. Он стоял подбоченившись и, опустив на землю бревна и топор, пристально вглядывался в пыльную тропинку.

В Дом коммуны я явилась в наряде Барбары Лэнгли из Огайо. Похоже, у нее были не такие уж длинные ноги, к тому же она питала явное пристрастие к мини-юбкам и легинсам, которые я даже не решилась примерить. Еще среди вещей, которые она, к сожалению, не надела, собираясь лететь в Нью-Йорк, оказались полосатые свитера с подплечниками, щекотавшими мочки ушей, и пиджаки, украшенные значками с символами мира, эмблемами инь и ян, желтыми смайликами и американскими флагами. Я и в первый-то раз ненавидела восьмидесятые, так что переживать их заново мне хотелось меньше всего.

Хелена расхохоталась, увидев меня в обтягивающих вареных джинсах, едва доходивших до лодыжек, белых носках, моих собственных кроссовках и черной майке с улыбающейся желтой рожицей.

– Как по-вашему, Барбара Лэнгли была членом клуба «Завтрак»[8]? – спросила я, нехотя покидая ванную комнату, словно ребенок, которого ради воскресного обеда со скучными родственниками заставили поменять привычную и удобную одежду на ненавистное нарядное платье.

Хелена растерялась.

– Понятия не имею, в каких клубах она состояла. Хотя я встречала здесь людей, которые носят такую одежду.

В результате я дошла до того, на что, как думала, никогда не решусь: стыдясь самой себя, набрала несколько более-менее приличных тряпок, лежавших вдоль дороги, по которой мы шли в поселок.

– Потом мы сможем зайти к Бобби, – попыталась подбодрить меня Хелена. – У него куча одежды, и всегда можно что-то выбрать. Да и портные у нас есть.

– Возьму пару-тройку вещей секонд-хенд, – предпочла я. – Не оставаться же здесь, пока мне сошьют полный гардероб.

В ответ она только хмыкнула, что мне совсем не понравилось.

Дом коммуны оказался величественным зданием из дуба с широкой двустворчатой входной дверью, похожей на другие. Ее тоже украшала резьба: многочисленные фигуры людей с развевающимися на ветру волосами и одеждами держались за руки, касаясь друг друга плечами. Хелена распахнула двери высотой не меньше двенадцати футов, и вырезанная из дерева шеренга расступилась, чтобы пропустить нас.

В дальнем конце зала длиной футов сорок возвышалась сцена. С трех сторон вокруг нее стояли ряды прочных дубовых кресел; такие же кресла разместились на балконе. Красный бархатный занавес, сейчас поднятый, по бокам перехватывал толстый золоченый канат. Задником служил туго натянутый холст, покрытый отпечатками ладоней, обведенными черной краской. Разного размера – от младенческих ладошек до рук взрослых мужчин – они тянулись рядами: не менее сотни по горизонтали и столько же по вертикали. Над ними виднелись надписи на разных языках. Найдя английский текст, я поняла, что все они означают одно и то же: «Сила и надежда». Знакомые слова.