Сесилия Ахерн - Там, где ты

Он вернулся к столу.

Она подалась к нему и заговорила шепотом. Мужчина понял намек и вернулся к своему журналу.

– Обычно это занимает всего несколько дней. Самый длинный перерыв составил почти две недели, но это было еще в начале. И он оказался намного длиннее всех остальных, – еле слышно проговорила она. – Когда вы отыщете ее, скажите, чтобы она вернулась к… – она грустно посмотрела на дверь кабинета, – ладно, просто скажите ей, чтобы возвращалась.

Она произнесла все это очень быстро и так же быстро замолчала, взяла часы со стойки, положила в ящик и повернулась к компьютеру.

– Кеннет, – пригласила она, перестав обращать внимание на Джека, – доктор Бартон сейчас примет вас. Заходите.

Тяжело налаживать отношения с человеком, о котором тебе раньше ничего не позволялось узнать.

До сих пор наше общение строилось исключительно вокруг меня, и неожиданный переход к системе двух полюсов вместо одного дался мне нелегко. Встречаясь раз в неделю, мы говорили о том, что я чувствовала, чем я занималась всю эту неделю, о чем я думала и чему я научилась. Он в любой момент имел доступ к моим мыслям. Собственно говоря, его единственной целью и было проникновение в мои мысли и стремление раскусить меня. При этом он всячески мешал мне понять его.

Более серьезные, более близкие отношения, как оказалось, – это нечто прямо противоположное. Не забывать расспросить его о нем самом и помнить, что теперь ему положено знать далеко не обо всем, что творится у меня в голове. Какие-то вещи – ради самозащиты или самосохранения – следовало скрывать. В общем, друга, которому можно рассказать абсолютно все, я в некотором роде потеряла. Чем ближе мы становились, тем меньше он знал обо мне и тем больше я узнавала о нем.

Час в неделю сильно удлинился, а наши роли поменялись. Кому бы пришло в голову, что у мистера Бартона есть жизнь вне четырех стен старой школы? Выяснилось, что он знаком с какими-то людьми и делает некие вещи, о которых я абсолютно ничего не знаю. Меня вдруг во все это посвятили, не спрашивая, хочу я того или нет. И разве в таких условиях у человека, по природе не способного делить с кем бы то ни было не только постель, но и мысли, может не возникнуть желание сбежать?! Что ж удивительного, если время от времени я на несколько дней исчезала?

Нет, разница в возрасте тут ни при чем, она никогда не имела значения. Проблема не в годах: во всем виновато время. Эти новые отношения развивались не под тиканье часов. Большая стрелка, которая могла бы подать сигнал о конце разговора, отныне отсутствовала, и никакой пресловутый бой курантов не собирался спасать меня. Он в любую минуту имел доступ к моей душе. Как тут было не сбежать?!

Любовь и ненависть разделяет тонкая линия. Любовь освобождает душу, но одновременно способна перекрыть ей кислород. Я продвигалась по этой туго натянутой проволоке с грацией слона, и голова склоняла меня в сторону ненависти, а сердце тянуло на половину любви. Это была напряженная работа, меня все время раскачивало, и иногда я терпела неудачу. Порой сдавалась надолго, но никогда – слишком надолго.

И никогда так надолго, как в этот раз.

Я не прошу, чтобы меня любили. Никогда не стремилась понравиться и не просила понять меня. Впрочем, меня никогда и не понимали. Когда я так себя вела, когда покидала его постель, вырывалась из объятий, вешала телефонную трубку и закрывала за собой дверь его дома, мне самой с трудом удавалось понимать себя и нравиться себе. Но такая уж я есть.

Такой я была.

Бобби стоял в дверях складской комнаты, скрестив руки на груди, и угрюмо изучал меня.

– Как это? – Я вскочила на ноги и нависла над ним.

Теперь, когда я поднялась во весь рост, во все свои шесть футов один дюйм, он уже не казался таким самоуверенным. Опустил руки, зыркнул на меня исподлобья.

– Тебя зовут не Бобби Стэнли?

– Нет, все здесь считают, что я – Бобби Дьюк, – произнес он настороженно, с нотками вызова и обиды в голосе, немного по-детски.

– Бобби Дьюк? – Я разочарованно сморщилась. – Как это? – повторила я. – Тот самый парень из ковбойских фильмов? Почему?

– Какая разница почему. – Он покраснел. – Полагаю, проблема в другом: ты единственная, кому известно мое настоящее имя. Откуда?

– Я знаю твою маму, Бобби, – спокойно ответила я. – Никакой великой тайны, как видишь. Все просто.

Прошедшие несколько дней были полны секретов, тайн и некоторого количества невинной лжи. Пора покончить со всем этим раз и навсегда. Я хотела лишь встретиться с людьми, поисками которых занималась, рассказать им все, что знала, а потом вернуть их домой. Вот и все, что мне нужно. Погрузившись в размышления, я сразу и не заметила, что Бобби наглухо замолчал и слегка побледнел.

– Бобби? – позвала я.

Он не ответил, только сделал пару шагов от дверного проема.

– Бобби, с тобой все в порядке? – спросила я еще мягче.

– Ага, – ответил он, но не похоже, чтобы это было правдой.

– Ты уверен?

– Я это подозревал.

– Что?

– Подозревал, что ты можешь знать мою маму или типа того. Я это почувствовал. И не тогда, когда открыл дверь магазина сегодня утром и ты назвала меня мистером Стэнли. И не когда те, кто ходил на прослушивание, рассказали, как много тебе известно. Нет, я начал подозревать всякое такое, когда стал находить твои вещи. – Он заглянул через мое плечо на пол, где валялась моя потерянная жизнь. – Когда ты предоставлен самому себе, поневоле начинаешь обращать внимание на всякие знаки. Иногда придумываешь их, иногда они действительно появляются, но чаще всего ты не в состоянии отличить первые от вторых. В этот знак я поверил сразу и безоговорочно.

Я вздохнула:

– Ты точь-в-точь такой, как она описывала.

У него задрожала нижняя губа.

– Как она?

– Если не считать того, что сходит с ума от тоски по тебе, с ней все в порядке.

– С того момента, как папа ушел, мы всегда были с ней вдвоем. А теперь она одна. Ужасно, что ей приходится со всем справляться в одиночку. – Голос срывался, несмотря на отчаянные попытки держать его под контролем.

– Нет, она вовсе не одинока, Бобби. Есть твои дяди, тети и бабушка с дедушкой. Кроме того, она приглашает в дом любого, кто готов слушать ее рассказы о тебе и смотреть твои фотографии и домашнее видео. Не думаю, чтобы в Бэлдойле оставался хоть один человек, не видевший вашего финала с командой школы Святого Кевина.

Бобби улыбнулся.

– Мы бы выиграли этот матч… – Он оборвал себя на полуслове.

– …Если бы во втором тайме не покалечили Джералда Фицуильяма, – закончила я за него.

Бобби поднял голову, и его глаза загорелись.

– Во всем виноват Адам Маккейб, – ворчливо произнес он и покачал головой.

– Его нельзя было ставить на место центрального нападающего, – подхватила я, и Бобби захохотал.

У него был тот самый громкий, мультяшный смех, который я столько раз слышала в домашнем видео и о котором его родственники так много рассказывали. Тонкий, громкий, заразительно веселый хохот, который сразу же заставил меня глуповато захихикать.

– Ух ты! – Он глубоко вздохнул. – Ты ее хорошо знаешь.

– Поверь, Бобби, вовсе не обязательно хорошо знать твою маму, чтобы запомнить все это.

Джек сидел в гостиной Мэри Стэнли, пил кофе и смотрел видео с ее сыном Бобби.

– Вот, глядите, глядите. – Мэри неожиданно подскочила в кресле, расплескивая кофе из кружки на джинсы. – Ой, – вскрикнула она и скривилась, а Джек наклонился к ней, подумав, что она обожглась. – Вот с этого момента все пошло наперекосяк, – в ее голосе звучало раздражение.

Джек понял, что Мэри продолжает обсуждать фильм, и успокоился.

– Видите его? – Она показала пальцем на экран и снова облилась кофе.

– Осторожно, – предупредил ее Джек.

– Со мной все в порядке. – Она небрежно смахнула жидкость с колена. – Вот с этого момента все и начало разваливаться. Мы бы выиграли матч, если бы не он. – Она снова показала на экран. – Джералд Фицуильям. Его покалечили именно тогда, во втором тайме.

– М-м-м, – поддержал ее Джек, отхлебывая кофе и вглядываясь в скачущие на экране картинки матча, снятые любительской камерой.

Она запечатлела в основном размытую зелень травы на поле, перемежающуюся крупными планами Бобби.

– Во всем виноват Адам Маккейб, – наставительно произнесла Мэри и покачала головой. – Его нельзя было ставить на место центрального нападающего.

Бобби повел меня по узкой винтовой лестнице в свою квартиру над магазином. Я расположилась на кожаном диване впечатляющих размеров и представила, как покупатель нетерпеливо дожидается его доставки – значительно дольше положенных четырех-шести недель. Бобби принес стакан апельсинового сока с круассаном, и мой изголодавшийся желудок благодарно заурчал.

– Мне казалось, все должны питаться в столовой. – Я впилась зубами в свежий круассан, промявшийся под пальцами.

– Повариха питает ко мне небольшую, скажем так, слабость. У нее в Токио остался сын – мой ровесник. Она постоянно потихоньку подсовывает мне еду, а я регулярно ее поддразниваю, действую ей на нервы и совершаю прочие поступки, которых ожидают от сыновей.

– Прелестно, – промычала я с полным ртом.

Бобби пристально смотрел на меня, не прикасаясь к завтраку.

– Фто? – Круассан мешал мне говорить.

Бобби продолжал всматриваться в меня, заставив быстро проглотить булку.

– У меня на лице что-то написано? – поинтересовалась я.

– Я хочу узнать больше, – мрачно ответил он.

Окинув грустным взором остатки завтрака на тарелке – ужасно хотелось его доесть, – я заглянула в лицо Бобби и поняла, что ради его матери обязана немедленно перейти к рассказу.

– Хочешь узнать о маме? – Я запила круассан апельсиновым соком.

– Нет, о тебе. – Он уселся поудобнее на диване, а я удивленно уставилась на него и вдруг почувствовала себя неуютно.

– Мне сказали, что ты руководишь актерским агентством. Это там ты познакомилась с мамой?

– Нет, не совсем.

– Я так и думал.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты ведь не руководишь актерским агентством, правда? Не тот тип.

Я разинула рот и почувствовала себя глубоко оскорбленной.

– Почему? Какой такой тип людей обычно руководит актерским агентством?

– Люди, не похожие на тебя, – улыбнулся он. – Так чем ты занимаешься на самом деле?

– Ищу, – улыбнулась я в ответ. – Охочусь.

– На таланты?

– На людей.

– На талантливых людей?

– Полагаю, все, кого я ищу, обладают каким-то талантом. Вот только в твоем случае не уверена. – Бобби смутился, и я решила прекратить дурацкие шутки и открыть ему правду. – Я руковожу агентством по розыску пропавших без вести, Бобби.

Сначала он выглядел шокированным. Потом, когда осознал смысл сказанного, заулыбался, улыбка переросла в ухмылку, которая, в свою очередь, превратилась в хохот – тот самый звонкий и заразительный смех, который был мне так хорошо знаком. Я тоже не сумела сдержаться и засмеялась.

Неожиданно он замолчал.

– Ты здесь, чтобы вернуть всех домой, или просто решила нас посетить?

Я увидела надежду, засветившуюся у него на лице, и мое веселье сразу улетучилось.

– Ни то ни другое. К несчастью, я просто завязла здесь, как и вы все.

В моменты, когда неблагоприятные жизненные обстоятельства достигают пика, можно сделать всего две вещи: 1) сломаться, утратить надежду, отказаться от любых попыток что-либо предпринять, улечься на землю лицом вниз и в отчаянии молотить кулаками; 2) расхохотаться. Мы с Бобби выбрали второе.

– Ладно. Теперь запомни, как ты должна себя вести: никому об этом не рассказывай, – предостерег Бобби.

– А я и не рассказываю. Никто, кроме Хелены и Иосифа, ничего не знает.

– Отлично. Им можно доверять. Идея насчет спектакля принадлежит Хелене?

Я кивнула.

– Умный ход. – Его глаза хитро блеснули. – Сэнди, ты и впрямь должна быть осторожной. Сегодня утром в столовой были разговоры.

– А обычно в столовой молчат? – пошутила я, нацелившись на остатки круассана.

– Зря ты так, все очень серьезно. Они говорили о тебе. Те, кто был на прослушивании, вероятно, обсудили с друзьями то, что ты им сообщила. Друзья и близкие, в свою очередь, поделились новостью с еще несколькими знакомыми, и теперь все только об этом и говорят.

– А что плохого в том, что они узнали? Я хочу сказать, какой вред от того, что они узнают о моем обычном занятии – разыскивать пропавших людей?

Бобби изумился:

– Ты с ума сошла? Подавляющее большинство местных прочно здесь обосновались и не захотят вернуться ни за какие деньги. И вовсе не потому, что им не нужны деньги. Но есть довольно много и других – таких, каким был я, когда попал сюда. Эти люди еще не нашли своего места: они только и заняты поисками выхода. Вот эти-то прилипнут к тебе как не знаю кто, и ты будешь проклинать тот день и час, когда открыла рот.