– …в воскресенье вечером. Мы редко собираемся в таком количестве. Благодарю вас за то, что вы все сюда пришли. Для нашей сегодняшней встречи есть всего несколько оснований…

Бобби снова пихнул меня, и наушники свалились.

– Это Ихиро Такасе, – прошептал Бобби. – Он председатель палаты представителей. Они сменяются каждые несколько месяцев.

Я кивнула и снова водрузила наушники на голову.

– …Ханс Ливен хочет рассказать вам о планах по строительству нового ветряного двигателя, но до того как мы займемся этим вопросом, давайте разберемся с причиной, по которой многие из вас сегодня здесь. Об этом вам сообщит ирландский представитель Грейс Бернс.

Женщина, которой можно было дать лет пятьдесят, встала со своего места и подошла к микрофону. Длинные волнистые волосы рыжего цвета, острые, словно вырезанные из камня, черты лица, строгий черный костюм.

Я сняла наушники.

– Всем добрый вечер! – Судя по акценту, она была откуда-то с севера Ирландии, из Донегола.

Многие из англоговорящих – неирландцев снова надели наушники, так как им понадобился перевод.

– Я буду краткой, – заявила она. – На этой неделе многие представители ирландской коммуны обращались ко мне с сообщениями по поводу того, что новичок из Ирландии располагает информацией о семьях разных жителей поселка. Несмотря на циркулирующие слухи, ничего удивительного в этом нет, если учесть размеры Ирландии. Мне также сказали, что вещь, принадлежащая этому лицу, – как я поняла, часы – пропала, – проговорила она своим четким деловым тоном.

На лицах людей, понимавших английский, выразилось крайнее изумление, и они ахнули, хотя все эти слухи большинству наверняка уже были известны. Через пару секунд, когда перевод услышали остальные, по залу прошла вторая волна ахов и охов. Раздались голоса, и представительница Ирландии подняла вверх руки, призывая к тишине.

– Я понимаю, что эти новости оказали определенное воздействие на все поселение. Подобные происшествия подрывают наши попытки наладить нормальную жизнь, и мы готовы сделать все необходимое, чтобы слухи прекратились.

Мое сердце забилось чуть-чуть спокойнее.

– Мы позвали вас сегодня на собрание, чтобы сообщить: у нас все под контролем, и мы со всем разберемся. Как только мы это сделаем, сообщество будет немедленно проинформировано: так мы всегда поступали и будем поступать впредь. Полагаю, это вновь прибывшее лицо сегодня здесь, среди нас, – продолжила она, – и я хотела бы к нему обратиться.

Сердце заколотилось с новой силой. Люди вокруг меня начали озираться и возбужденно гомонить на разных языках, бросая друг на друга подозрительные взгляды. В полном шоке я посмотрела на Бобби. Он повернулся ко мне.

– Что я должна делать? – прошептала я. – Как они узнали про часы?

Он пожал плечами и отвел глаза. Все-таки ему было только девятнадцать лет.

– Мы все считаем, что лучше решить этот вопрос спокойно, в частном порядке, чтобы данное лицо могло сохранить анонимность.

В толпе поднялся гул недовольства, кто-то захохотал, и у меня по коже побежали мурашки.

– Не вижу повода драматизировать, – продолжила Грейс своим официальным, лишенным эмоций голосом. – Если новичок готов предъявить нам вещь, предположительно потерянную, тогда мы вычеркнем из памяти этот инцидент, и собрание сможет посвятить свое ценное время полезным вещам, как у нас принято. – Она непринужденно улыбнулась, и в зале раздались смешки. – Если означенное лицо возьмет на себя труд прийти завтра утром ко мне в офис и принести часы, вопрос будет решен оперативно и конфиденциально.

Над аудиторией снова поднялся неодобрительный гул.

– Я задам ему несколько вопросов, а пока мы можем заняться гораздо более важным вопросом строительства ветряного двигателя.

Похоже, она сознательно делала вид, что дело не стоит выеденного яйца. Весь поселок пришел сюда, чтобы услышать информацию обо мне, о том, почему я знаю столько интимных подробностей о здешних жителях и их родственниках. А она в нескольких фразах отмахнулась от их озабоченности, едва ли не вслух назвала ее полной ерундой. Люди недовольно переглядывалась, и я почувствовала, что назревает буря.

Многие подняли руки, и представительница кивнула одному из просивших слово. С места поднялся мужчина:

– Миссис Бернс, я полагаю, несправедливо решать этот вопрос в частном порядке. Думаю, что по количеству собравшихся сегодня можно понять, насколько данная проблема важнее, чем может показаться, если судить по тому, как вы ее изложили. Все это смахивает на сознательную попытку замолчать ее.

Несколько человек зааплодировали.

– Предлагаю, чтобы это лицо, которое, как я знаю, является женщиной, предъявило нам свои часы прямо сейчас, прямо здесь и сегодня, чтобы мы могли увидеть их собственными глазами и сознательно отказаться от дальнейшего обсуждения вопроса, забыть все это, выбросить из головы.

Предложение встретили довольно громкими аплодисментами.

Представительница слегка растерялась и обернулась за поддержкой к коллегам. Некоторые закивали, другие качали головой, кто-то выглядел озабоченно, а кто-то пожимал плечами, оставляя все на ее усмотрение.

– Я беспокоюсь лишь о благе обсуждаемого лица, мистер О’Мара, – обратилась она к мужчине. – Мне кажется несправедливым вынуждать женщину, которая появилась здесь всего пару дней назад, пройти через все это. Вы наверняка согласитесь, что жизненно важно сохранить ее анонимность.

Это заявление не встретило серьезной поддержки присутствующих, однако там и сям в зале раздались десятки хлопков, и я мысленно благословила их и одновременно прокляла Грейс за то, что она проговорилась насчет моего пола.

Пожилая женщина, сидевшая рядом с только что выступившим мужчиной, выкрикнула с места:

– Миссис Бернс, наше благополучие важнее, как и благополучие всех жителей поселка. Если снова возникли слухи насчет пропажи чьих-то вещей, разве мы не имеем права знать, правда это или нет?

Толпа зашумела, выражая свое согласие. Грейс Бернс поднесла ладонь ко лбу, чтобы защитить глаза от яркого света рампы и разглядеть говорившую.

– Но, Кэтрин, мы обязательно сообщим вам это завтра, после того как данное лицо придет ко мне. И каким бы ни был результат, мы отреагируем на него должным образом.

– Это касается не только ирландского сообщества, – выкрикнул какой-то южноамериканец.

Все начали озираться. Голос принадлежал мужчине, стоявшему в конце зала.

– Вспомните, что произошло в последний раз, когда поползли слухи, будто вещи пропадают!

Зазвучали одобрительные возгласы, многие закивали.

– Все здесь помнят типа по имени Джеймс Феррет? – снова закричал он, обращаясь к залу.

Многие крикнули «да», другие опять кивнули.

– Несколько лет назад он рассказывал о том же, якобы случившемся с ним. И представители отреагировали точь-в-точь как сегодня, – обратился он к той части толпы, которой этот факт был неизвестен. – Мистеру Феррету предложили действовать так, как сегодня этой неизвестной женщине, а в результате он просто исчез. То ли присоединился к своим пропавшим вещам, то ли это работа наших представителей – точнее мы уже никогда не узнаем.

В ответ в зале поднялся гомон, но он перекричал его:

– Так что давайте сегодня займемся этим человеком, пока она тоже не пропала и не лишила нас возможности понять, что же все-таки происходит. Ей от этого никакого вреда не будет, а мы просто обязаны знать!

Его выступление приветствовала буря аплодисментов. Зал взорвался. Они не могли упустить еще одну возможность отыскать дорогу назад. Представительница хранила молчание, пока люди вокруг нее бушевали. Потом помахала рукой, призывая к тишине, и зал смолк.

– Очень хорошо, – громко произнесла она в микрофон, и эти два слова заметались у меня в голове и продолжали стучаться в виски, пока мне не захотелось то ли упасть в обморок, то ли рассмеяться. Только никак не удавалось решить, какой из вариантов выбрать.

Я взглянула на Бобби.

– Ущипни меня, пожалуйста, – попросила я, – все это настолько смехотворно, что мне кажется, будто я вижу один из тех жутких кошмаров, над которыми, проснувшись, долго хохочешь.

– Это совсем не смешно, Сэнди, – предостерег он. – Ничего не говори им.

Я постаралась придать лицу серьезное выражение, а мое сердце грохотало, как барабан. И тут раздался голос представительницы.

– Сэнди Шорт, – объявила она. – Будьте любезны, встаньте.

Глава сорок четвертая

Покинув дом, где жили родители Сэнди Шорт, он поехал в местный Армейский паб. Несмотря на раннее время, здесь было темно: зал освещало всего несколько запыленных настенных фонариков, а темно-красные окна из витражного стекла не пропускали свет с улицы. На неровном, мощенном камнями полу стояли деревянные скамьи, покрытые пестрыми подушками, из швов которых лезла наружу набивка. В баре находилось всего трое мужчин, причем двое сидели у противоположных концов стойки с пинтовыми стаканами в руках и, вытянув шеи, наблюдали за скачками на экране маленького телевизора, подвешенного на кронштейне к потолку. Бармен стоял за стойкой, положив руки на краны, и тоже прилип глазами к экрану. На лице каждого из троих мужчин отражалось тревожное ожидание, и было совершенно ясно, что результат забега имеет для них финансовый интерес. Комментатор с сильным коркским акцентом на огромной скорости сообщал быстро меняющиеся данные, и все присутствующие невольно сдерживали дыхание, что еще больше сгущало атмосферу тревожного ожидания.

Когда Джеку удалось привлечь внимание бармена, он заказал пинту «Гиннесса» и устроился в уютном углу в дальнем конце зала, в стороне от всех. Ему предстояло сделать нечто важное.

Бармен оторвался от телевизора, предпочтя потехе дело, и полностью сосредоточился на наполнении стакана. Он придвинул его к крану точно под углом в сорок пять градусов, чтобы на поверхности не образовались крупные пузыри. Потом полностью открыл кран и заполнил емкость на семьдесят пять процентов. Поставил стакан на стойку, чтобы дать осесть пене и позже долить недостающее пиво.

Джек вынул из сумки полицейское досье Донала и положил его перед собой на стол, перелистывая страницы еще один, последний раз. Это было его прощанием. Конец, финальный взгляд на то, изучению чего он посвятил весь прошедший год. Завершение поисков и начало второй половины жизни. Он хотел в последний раз поднять стакан за своего брата, в последний раз выпить с ним. Пробежался по страницам полицейских отчетов – результату многих часов тщательной работы профессионалов, и каждая страница напомнила ему о взлетах и падениях, надеждах и разочарованиях прошедшего года. Он был долгим и тяжким. Джек просмотрел все показания свидетелей, записи допросов всех друзей Донала, которые были с ним тогда. Страдания и слезы, бессонница и горечь просочились в отчаянные попытки вспомнить все, даже самые смутные подробности той ночи.

Джек положил фотографию Донала на стоящий перед ним высокий табурет. Последняя, прощальная пинта пива с братом. Он улыбнулся лицу на фото. «Я сделал все, что мог, Донал. Клянусь тебе, я сделал все, что мог». Впервые он поверил в это. Больше ничего нельзя было сделать. При этой мысли он испытал огромное облегчение. Еще раз прикоснулся к лежащим перед ним листам. Лицо Алана О’Коннора глядело на него с маленькой фотокарточки на паспорт, приклеенной в углу страницы. Еще один сломанный человек, еще одна почти разрушенная жизнь. Алану пока далеко до того рубежа, которого сегодня достиг Джек. Он потерял брата, которого знал не так хорошо, как должен бы, тогда как Алан утратил самого близкого друга. Он еще раз взял в руки документы, прочитанные им тысячу, если не больше, раз. Аланово полное и подробное описание той роковой ночи полностью совпадало с показаниями Эндрю, Пола и Гэвина, а также трех девушек, встреченных друзьями в ресторанчике фастфуд, хотя всем им было трудно припомнить начало этого вечера, не говоря уж о ранних утренних часах следующего дня. Рассказ Алана был записан корявым, высокопарным и как будто неродным языком. В нем не хватало эмоций, излагались лишь сухие факты, назывались адреса и время, кто где был и кто что сказал. Слова не могли передать тех чувств, которые разрывали души друзей после случившегося. Одна ночь, резко изменившая столько жизней.

«Эндрю, Пол, Гэвин, Шейн, Донал и я покинули «Клохесси» на набережной Хаули приблизительно в 12.30 ночи в пятницу. Мы перебрались в ночной клуб «Син-Бин» в том же здании…» Джек пропустил детали происшедшего в клубе и стал читать дальше. «Эндрю, Пол, Гэвин, Донал и я ушли из клуба примерно в 02.00 ночи и направились двумя кварталами дальше, в «Супер-Мак» на О’Коннел-стрит. Шейн встретил в ночном клубе никому из нас не известную девушку, с которой отправился домой…» Он пропустил еще несколько строчек. «Мы все разместились в отсеке на правой стороне ресторана, ближе всего к стойке, и ели бургеры и чипсы. Мы заговорили с тремя девушками, которые находились в том же ресторане. Мы предложили им присоединиться к нам, и так все мы стали сидеть в одном отсеке. Нас было восемь: я, Эндрю, Пол, Гэвин, Донал, Колетта, Саманта и Фиона. Донал сидел на внешней стороне диванчика, на краю, рядом с Фионой и напротив меня. Мы планировали отправиться домой к Фионе и устроить там вечеринку…» Джек пропустил фрагмент, чтобы побыстрее добраться до самого важного. «Я спросил Донала, пойдет ли он на вечеринку, и он ответил «да», и это было последним нашим разговором в ту ночь. Донал не сказал мне, что уходит из ресторана. Я заговорил с Колеттой, а когда снова посмотрел по сторонам, Донал уже ушел. Это было приблизительно в 03.00 ночи».