Сесилия Ахерн - Там, где ты

– А теперь я могу пойти, мисс?

– В туалет?

– Нет, в комнату номер четыре.

Она удивилась, но в конце концов отнеслась к моей просьбе серьезно, и я получила разрешение покинуть класс под громкое «о-о-о-о-х» одноклассников.

Я постучалась в дверь, и гарда Роджерс открыл мне. Мужчина примерно шести футов роста. В десять лет я уже была очень высокой, наверное пяти футов и пяти дюймов, и страшно обрадовалась, встретив кого-то, кто возвышался надо мной, хотя в своей полицейской форме он выглядел устрашающе. В общем, я готова была во всем ему признаться.

– Опять урок математики? – широко улыбнулся он.

– Нет, – ответила я так тихо, что едва себя услышала, – рисование.

– О! – Он удивленно поднял густые, похожие на мохнатых гусениц брови.

– Я – ответственная, – быстро проговорила я.

– Что ж, это очень хорошо, хоть я и не считаю, будто, пропустив урок математики, сразу становишься безответственным. – Он дотронулся до носа. – Только не говори учительнице, что я это сказал.

– Хорошо, – согласилась я и глубоко вздохнула. – Но я имела в виду, что ответственна за исчезновение Дженни-Мэй.

На этот раз он не улыбнулся. Раскрыл дверь пошире и произнес:

– Заходи.

Попав в комнату, я стала озираться по сторонам. Слухам, которые распространялись в последние два дня, ровным счетом ничто не соответствовало. Джемайма Хэйс говорила, что кто-то сказал ее подруге, будто кто-то его уверял, что кому-то запретили покидать эту комнату, не пустили в туалет, и он был вынужден писать в штаны. Ничего пугающего в комнате не было: у стены стоял диванчик, посередине небольшой стол и рядом с ним школьный стул из пластика. Мокрого стула не наблюдалось.

– Садись сюда. – Он указал на диванчик. – Устаивайся поудобнее. Как тебя зовут?

– Сэнди Шорт.

– Для своего возраста вы весьма высокая, знаете ли, мисс Шорт, – усмехнулся он, и я вежливо улыбнулась в ответ, хотя и слышала эти слова миллион раз.

Он снова стал серьезным и спросил:

– Итак, скажи, пожалуйста, почему ты чувствуешь себя ответственной за исчезновение, как ты это назвала, Дженни-Мэй?

Я нахмурилась:

– А как вы это называете?

– Ну, мы не уверены… Я хотел сказать, мы не знаем, что думать… – Он вздохнул. – Просто скажи мне, почему считаешь себя ответственной.

Он знаком предложил мне продолжать.

– В общем, Дженни-Мэй не любила меня, – медленно начала я и вдруг занервничала.

– О, я уверен, что это не так, – мягко возразил он. – С чего ты взяла?

– Она обзывалась долговязой неряхой и швырялась камнями.

– А-а-а, – протянул он и замолчал.

Я снова глубоко вздохнула.

– А еще на прошлой неделе она узнала, что я сказала своему другу Эмеру, что не так она классно играет в «королеву», как все считают. Вот тогда она по-настоящему разозлилась и наорала на меня с Эмером, а потом вызвала нас на соревнование, ну, на самом деле, не нас, потому что Эмеру она ничего не говорила, а только меня. Она и Эмера не любила, но меня сильнее, а тут я такое выдала, и поэтому мы собирались сыграть на следующий день, я и Дженни-Мэй, а кто выиграет, тот и будет чемпионом навсегда, и никто уже не сможет утверждать, будто он не умеет играть, потому что выигрыш все докажет. И еще она знала, что мне нравится Стивен Спенсер, и всегда говорила про меня гадости, чтобы он не обращал на меня внимания. Но я знаю, он ей самой нравился. Это же совершенно очевидно, потому что они несколько раз целовались взасос в кустах в конце дороги, только не думаю, чтобы он по-настоящему любил ее. Может, он даже рад сейчас, что ее больше нет и она оставила его в покое. Но я вовсе не хочу сказать, будто он что-то сделал для того, чтобы она исчезла. В общем, в тот день, когда мы должны были сыграть в «королеву», я видела Дженни-Мэй. Она ехала на велосипеде мимо моего дома вниз по дороге и зло посмотрела на меня. Я поняла, что сегодня она обыграет меня в «королеву» и все станет еще хуже, чем было до сих пор, и… – Я замолчала и прикусила губу, так как не знала, стоит ли говорить то, что тогда пришло мне в голову.

– Что случилось, Сэнди?

Я тяжело задышала.

– Ты что-то сделала?

Я кивнула, и он придвинулся ко мне, переместившись ближе к краю стула.

– Что ты сделала?

– Я… я…

– Все в порядке, можешь мне признаться.

– Я пожелала, чтобы она пропала. – Я произнесла это быстро-быстро, как отдираешь от кожи пластырь, чтоб было не так больно.

– Прости, ты – что?

– Я пожелала, чтоб она пропала.

– Жлала? Это что, такое оружие?

– Нет, пожелала. Загадала желание, чтоб она пропала.

– А-а. – До него наконец дошло, и он медленно откинулся на спинку стула. – Теперь понимаю.

– Нет, не понимаете. Вы только говорите, что поняли, а на самом деле нет. Я действительно изо всех сил загадала, чтобы она исчезла, гораздо сильнее, чем когда-нибудь в жизни, даже сильнее, чем когда мой дядя Фред прожил у нас в доме целый месяц после ссоры с тетей Изабел. А он пил и курил, и в доме из-за него воняло, поэтому я по-настоящему хотела, чтобы он исчез, но не так сильно, как про Дженни-Мэй. И всего через несколько часов после того, как я это сделала, к нам пришла миссис Батлер и сказала, что она исчезла.

Он снова наклонился ко мне.

– Значит, ты видела Дженни-Мэй всего за несколько часов до прихода к вам миссис Батлер?

Я кивнула.

– В котором часу это было?

Я пожала плечами.

– Возможно, что-то поможет тебе вспомнить? Постарайся, пожалуйста. Что вы тогда делали? Рядом с тобой кто-то находился?

– Я только открыла дверь бабушке с дедушкой. Они пришли на обед, я целовала бабушку, и в этот момент она как раз проезжала мимо на велосипеде. Я тогда сразу загадала желание, – вздрогнула я.

– То есть точно в обеденное время. С ней кто-то был? – Он снова сидел на краешке стула, и его совершенно не волновали мои переживания из-за того, что я пожелала ей исчезнуть.

Полицейский Роджерс задавал вопрос за вопросом: что Дженни-Мэй делала, с кем она была, как выглядела и что на ней было надето, куда, по моему мнению, могла ехать… Множество вопросов, которые он повторял, пока у меня не заболела голова и я не утратила способность находить нужные ответы. Оказалось, я очень помогла им, потому что была последней, кто видел ее, и за это меня в тот день отпустили домой раньше положенного. Еще одна выгода от исчезновения Дженни-Мэй.

За несколько ночей до того, как полицейские пришли к нам в школу, я начала ощущать свою вину за то, что Дженни-Мэй пропала без вести. Мы с папой смотрели документальный фильм про то, как сто пятьдесят тысяч жителей округа Вашингтон начали одновременно думать о хорошем, и кривая преступлений поползла вниз. Это доказывало, что и хорошие, и плохие мысли приносят осязаемые плоды. Однако позже полицейский Роджерс сказал, что я не виновата в исчезновении Дженни-Мэй и недостаточно чего-то пожелать, чтобы так и случилось, поэтому в дальнейшем я стала относиться к подобным вещам гораздо реалистичнее.

И вот двадцать четыре года спустя я стою перед офисом Грейс Бернс, собираюсь постучать в дверь и испытываю абсолютно те же чувства, что и в десятилетнем возрасте. Тогда я ощущала свою ответственность за нечто, мне не подвластное. И уже тогда испытывала, пусть и по-детски, тайное и невыразимое желание найти место, подобное тому, в котором сейчас оказалась.

– Джек, с тобой все в порядке? – обеспокоенно спросил Алан, как только тот сел напротив него за низкий столик.

На его лице была написана озабоченность, и в душе Джека снова забрезжили сомнения.

– В порядке, – проворчал он и поставил перед собой стакан, потом, смутившись, уселся поудобнее на табуретке и постарался укротить гнев, прорывающийся в его голосе.

– Дерьмово выглядишь. – Взгляд Алана скользнул по ноге Джека, которая нервно подрагивала.

– Да нет, все нормально.

– Уверен? – Алан сощурил глаза.

– Да, да. – Джек глотнул «Гиннесса», и подсознание сразу связало его вкус с тем открытием, которое он сделал одновременно с предыдущим глотком пива, еще в Литриме.

«Алан лжет» – вот что вспыхнуло в его мозгу.

– Тогда что стряслось? – спросил Алан. – После твоего звонка… Ну… Ты так говорил, я уж подумал, у тебя прям пожар. Че случилось-то?

– Нет, не пожар. – Джек повернул голову, чтобы не встречаться взглядом с Аланом, и изо всех сил удерживал желание размахнуться и как следует врезать ему.

Он должен очень грамотно провести разговор, а для этого необходимо собраться. Нога перестала вздрагивать, он наклонился над столом и уставился в свой стакан.

– Дело в том, что последнюю неделю я опять начал активно разыскивать Донала. Понял?

Алан вздохнул и тоже сосредоточился на стакане.

– Да, знаю, я об этом думаю каждый день.

– О чем об этом?

– Что ты имеешь в виду? – вскинулся Алан.

– Хочу узнать, что за мысли крутятся у тебя в голове каждый день. – Джек постарался, чтобы его реплика ничем не напоминала допрос.

– Не понимаю, чего ты от меня хочешь. Просто размышляю обо всей этой истории, – нахмурился Алан.

– Ну а мне все время приходит в голову, что хорошо бы мне оказаться рядом с ним в ту ночь и что я должен был лучше знать Донала, потому что в этом случае, может быть… – Джек поднял руки вверх. – Может, может, может… Возможно, я знал бы, где его искать, или был знаком с местами, где он мог отсидеться, или с людьми, у которых мог попросить помощи, или… Всякое такое, понимаешь? Вдруг он убегал от кого-то. Или с кем-то не тем связался. Мы мало разговаривали о личном, и потому я каждый день повторяю себе, что если бы был ему лучшим братом, то, может быть, нашел бы его. И тогда, возможно, он сидел бы здесь, вместе с нами, и пил пиво.

Оба непроизвольно взглянули на пустой табурет, стоящий между ними.

– Не надо так, Джек. Ты был хорошим бра…

– Перестань, – прервал его Джек, повысив голос.

Алан удивленно замолчал.

– Перестать что? – спросил он через секунду.

Джек уставился ему прямо в глаза.

– Перестань врать.

На лице Алана появился страх, потом неуверенность, и Джек понял, что интуиция его не подвела. Алан тревожно озирался, собираясь с мыслями, но Джек быстро произнес:

– Не говори мне, будто я был хорошим братом, потому что я им не был. Не ври ради того, чтобы мне стало легче.

Похоже, Алана успокоил его ответ.

– О’кей, ты был дерьмовым братом, – согласился он, и оба рассмеялись.

– И сколько я ни грызу себя за то, что не находился с ним в ту ночь, в глубине души уверен, что, будь я там, скорее всего, случилось бы то же самое. Потому что знаю, ты прикрывал его. Ты ведь всегда прикрывал его.

Алан грустно улыбнулся своему стакану.

– В прошлый раз, когда мы с тобой разговаривали, ты проклинал себя за то, что не ушел вместе с Доналом в ту ночь. – Джек вытащил из-под стакана пропитанный пивом картонный кружок и стал медленно сдирать с него верхнюю наклейку. – Знаю я, что такое грызть себя, – ничего хорошего. Я тут кое к кому ходил, чтобы он помог мне из этого выбраться. – Он смущенно поскреб затылок. – Он утверждает, что винить себя в такой ситуации – это нормально. Ну, я и подумал – надо тебе об этом сказать. Вот так, за пинтой «Гиннесса».

– Спасибо, – спокойно ответил Алан, – я оценил.

– Ну да… Так вот, ты вроде бы успел поговорить с ним перед самым его уходом? Я правильно понял?

На лице у Алана читалось сильнейшее сомнение. Однако в голосе Джека по-прежнему не слышалось никакой угрозы, и Алану постепенно удалось успокоиться.

– Повезло тебе. Остальные парни даже не заметили, как он уходил.

– Я тоже не заметил. – Алан снова занервничал.

– Нет, заметил, – возразил Джек. – Ты говорил об этом на прошлой неделе.

Он сделал еще глоток и посмотрел по сторонам, стараясь, чтобы разговор оставался непринужденным.

– Сколько здесь народу! В голову бы не пришло, что в такую рань столько набьется. – Он взглянул на часы.

Было шесть вечера. Ему показалось, что со времени встречи с матерью Сэнди прошли не часы, а дни.

– На прошлой неделе ты говорил, что лучше бы ушел из кафе вместе с ним. И уверен, что в этом случае он действительно сел бы в такси и с ним ничего бы не случилось.

Алан явно чувствовал себя неуютно.

– Я не…

– Говорил, приятель, – с ухмылкой прервал его Джек. – Может, крыша у меня едет, но эти слова я запомнил. Понимаешь, мне было очень приятно их услышать.

– Да?

– Да! – радостно закивал Джек. – Потому что они означали, что он не просто ушел и потерялся. Он кому-то сообщил о своих планах, и к тому же пошел не просто куда глаза глядят, а сознательно выбрал направление. От этого тебе должно быть легче. Остальные парни, они переживают из-за того, что вообще ничего не заметили. Винят себя, что не видели, как он уходит. А у тебя, по крайней мере, одной печалью меньше.