— Все очевидно, — пытаюсь не выдать непонимания.

Это не Никита, так кто же?! Где я слышала эти чуть капризные нотки?

Мамочки…

— Вадик.

— Блин, как ты догадалась?! — кажется, он восхищен, ну или крайне удивлен.

— Это очевидно, — повторяю с усмешкой, а сама сжимаюсь в струну. — Развяжи мне глаза, если уж в секретности нет необходимости.

Зачем он меня связал и притащил сюда? Что он будет делать?

Его подкупил Никита?

Наверное, своей местью Герасимову я завела какую-то цепную реакцию, поэтому всё, что происходит в моей жизни сейчас: драки, смерти, кровавые драмы и игры со связыванием — всё в черных тонах.

Повязку Вадик всё-таки стаскивает, не сильно заботясь о том, что она врезается в кожу и оцарапывает сначала веки, а затем щеки. Я смаргиваю слезы, перед глазами с непривычки к свету плывет. Различаю недовольно надутые губки Вадика, конечно, ведь мальчик хотел разыграть шоу, а оно не удалось.

— Ну и зачем ты меня сюда притащил?

Говорю, а сама осматриваюсь. Это деревенский дом (опять деревенский дом!), разве что, в отличие от дачи Герасимова, обжитый и уютный. И занавески с оборочками, и скатерка новая, чистенькая, и пол прибранный. И вообще тут чувствуется жизнь, пусть не постоянно, но сезонная. Вон, на нитке под потолком сохнут травы, а на подоконнике разложены грибы.

— Ты богата, — вместо ответа ворчит Вадик и отходит к окну.

— Кто тебе такое сказал?

— Есть люди, — он неоднозначно пожимает плечами. — И пока ты купаешься в бабках, я прозябаю с мамкой и слушаю её вечное нытье. Мне бы перебраться в свою квартирку, — он нервно трогает занавеску, — где я был бы хозяином. Вот, например, хата твоей бабушки — неплохое местечко, а? Пусть и у черта на куличиках.

Ага, то есть бабушка моя, а на «хату» зарится он. Интересное дельце.

Пытаюсь усесться поудобнее, в сведенных руках колет.

— Можешь пытать меня, но квартиру я тебе не отдам.

— Да тебе и не придется. — Вадик, обернувшись, подмигивает, достает зажигалку и смотрит на слабый язычок пламени. — Она и так перейдет по наследству моей мамке, а уж та отдаст её мне. Ну а кому ещё?

Чего-чего? Не рано ли меня хоронить? Впрочем…

Мне становится так страшно, как никогда до сегодняшнего дня. Все догонялки с Никитой были детскими забавами, в отличие от этого. Глаза Вадика воровато бегают, но спина его прямая. Он уверен в том, что собирается сделать.

А что, собственно, он собирается сделать?!

— Ты убьешь родную сестру ради квартиры? — сталкиваюсь с ним взглядом.

Вадик сникает.

— Так надо.

— Кому надо? — с трудом не срываюсь на крик. — Тебе?

Как же мне повезло с родней! Мать безразлична к родной дочери и постоянно мечтает получить с меня какую-нибудь выгоду, братец — будущий убийца. А сама я отравила существование тому, кого люблю больше всего на свете. О нас можно писать книжку и озаглавить её: «Семейка Адамс».

— Нам. Ты не злись, но так для всех будет лучше. От тебя одни неприятности, мамка уже спать боится — вдруг ты среди ночи нагрянешь? И вообще, меня твоя подруга подговорила за неплохие отступные, я не сам… — оправдывается он, зардевшись как школьник.

Подруга?

Сердце ухает к пяткам. Какая, черт возьми, подруга? Богатая Лера, давно просящая продать фирму по-хорошему?! Или Ира, исчезнувшая при странных обстоятельствах?! Других подруг у меня отродясь не водилось.

— Как её зовут?

Вадик качает головой.

— Подруга, с которой вы работали. Так что я не один такой, тебя даже друзья ненавидят. — Он улыбается, будто бы пытается убедить самого себя, что убийство — это нормально. — Ты это… извини…

Он вновь зажигает огонек, и я восклицаю:

— Идиот! Тебя первого обвинят в убийстве. Чей это дом, ваш с мамой?

— Да, наш. Скажу, что ты приехала без разрешения, ну и подожгла нечаянно себя. Такое бывает, у нас недавно бабка знакомая так померла.

— Идиот! — повторяю с усмешкой. — А типа соседи твою тачку, подъезжающую к дому, не видели? И типа у меня ключи были от вашей дачи? И адрес я знала, да?

У меня начинается истерика. Я смеюсь, а Вадик смотрит большими водянистыми глазами и хлопает ресничками.

— Ты меня не путай, у нас все просчитано. — Он угрожающе надвигается. Большой ребенок, возомнивший себя вершителем судеб.

— А я и не путаю. Свою квартирку ты, Вадик, непременно получишь. Лет этак на пятнадцать или сколько дают за убийство человека?

Неведомо как, но у меня получается ослабить стягивающие запястья путы. Ещё чуть-чуть, и я сниму их. В метре, прислоненный к стене стоит старенький топорик. Вот бы дотянуться до него. Убивать брата я, конечно, не стану, но припугнуть — с удовольствием.

— Вы с моей «подругой» молодцы, — продолжаю, незаметно потирая запястья друг о друга, — отличный план придумали. А точнее — она молодец. И от меня избавится, и от исполнителя, потому что все улики будут указывать на тебя.

— Да?

Глуповато почесывает макушку.

— Разумеется, тем более что совсем недавно мы сильно повздорили. Меня будет искать мой жених, и поверь, он догадается, что я не могла забраться в дом, где ни разу не бывала. Поэтому дважды подумай, гнаться ли тебе за призрачной наживой? Если хочешь, я на тебя «Ли-бертэ» завтра же перепишу, будешь полноправным хозяином.

Почему-то я сама верю в свои слова. Возьму и перепишу, и пускай разбирается с исчезновением денег, смертями, удалением базы клиентов и прочими неприятностями. А сама продам бабушкину квартиру и переберусь в какую-нибудь глухую деревеньку, где заживу спокойно.

— Ты меня полиции сдашь.

— Не-а, клянусь.

Кажется, он начинает мне верить, даже тянется к ножницам, лежащим на столе. Но потом резко мотает головой.

— Хватит морочить мне голову!

С этими словами бросается к занавескам и одним нажатием поджигает их. А сам убегает, заперев дверь на замок. Я умудряюсь стащить веревку с рук и вскакиваю. Занавески пылают. Дым, едкий и черный, забивается в ноздри. Пламя перескакивает на стену, обшитую рейкой, переползает на мебель.  Я ломлюсь в запертую дверь, но всё впустую. Хватаю топорик и ударяю в стекло. То осыпается по центру мелкими осколками. Удар, второй. Воздуха не хватает. Перед глазами всё меркнет. Топор падает из ослабших рук.

Уже теряя сознание, я вспоминаю: надо было намочить тряпку и приложить её ко рту.

И вдруг, когда кислород должен закончиться, в нос ударяет свежий воздух, такой морозный и сладкий, что я вновь задыхаюсь. Я закашливаюсь и понимаю, что лежу на чьих-то руках.

— Живая! — Доносится мужской голос, и мне не нужно открывать глаза, чтобы всё понять.

Я умерла или пребываю в предсмертном бреду, потому что этот человек никак не мог появиться в горящем доме.

— Никита! — шепчу из последних сил. — Прости меня за всё, я очень тебя люблю. Теперь мы всегда будем вместе.

На губах растягивается блаженная улыбка. Всё-таки уготовано мне местечко в Раю.

— Угу, будем, — недовольно доносится сверху, — но сначала я убью того ублюдка, который решил тебя поджечь.

48.

Никита неотрывно следовал за «десяткой» сначала по городу, после – на оживленном шоссе. Гнать не пришлось, машина похитителя лениво плелась в правом ряду, не петляла и совершенно не пыталась скрыться из виду.

Конечно, Никита мог, как в боевиках, газануть, подрезать на повороте и преградить «десятке» путь, но к чему бы это привело? Спугнул бы или навредил Саше – ведь ту похитили, а с пленниками редко церемонятся. Нет уж, лучше дождаться, когда похититель приедет, и отловить его там. Если, конечно, в пункте назначения его не ждет десяток сообщников.

Нет, не думать о плохом!

Они отъехали на пятьдесят километров от города, когда «десятка» резко свернула с трассы на отворотке. Никита последовал за ней, в последний момент успев вывернуть руль, чтобы не промчаться мимо. На раздолбанной дороге, там, где верная «Мазда» начинала буксовать, старушка-«десятка» разогналась. Никита еле поспевал за ней.

В зеркалах заднего вида отразились мигающие огни: синий и красный. ДПС.

Только не это!

— Черт-черт-черт, — ругнулся Никита и почти затормозил у обочины (сыграла сила привычки), но в последний момент газанул. Плевать ему на гаишника! Хочет – пусть преследует. Так сказать, приедет Никита к Саше с сопровождением.

С каждой минувшей секундой нарастала тревога. Машина ДПС плелась где-то позади, не выключая огней, «десятка» похитителя вырвалась вперед и скрылась за поворотом. У Никиты пересохло в горле, и слезились глаза. Только бы найти Сашу, только бы тут не было десять развилок, ведущих к сотням деревень! Никита молил всех богов об одном: успеть.

Он плутал. Дорога извивалась, сужалась, обрывалась с асфальта на гравий. ДПС где-то заплутали, их огни больше не маячили в зеркалах заднего вида. Никита потерял много времени впустую и уже не надеялся на чудо. Ему вдруг стало смертельно страшно: так, что взмокла спина, и похолодело в груди. Где же Саша?!

Он въехал в очередное садоводство и медленно колесил по линиям. Хотел бы быстрее, но мог упустить из вида что-нибудь важное.  И когда увидел похожую на искомую машину, выезжающую из ворот одного из участков, чуть не разрыдался от счастья. Но что делать дальше: следовать за «десяткой» или идти в дом?

Огонь, показавшийся в окнах, подсказал Никите верный ответ. Он вбежал во двор, перемахнув через невысокий забор, и ломанулся к двери. Заперта!

В задымленном окне на секунду показалась тень, жутко похожая на Сашу, дважды или трижды чем-то ударила в стекло с внутренней стороны. Но тут же исчезла. Никита, не раздумывая, схватил с веранды какой-то садовый инструмент и со всей дури саданул им по образовавшейся трещине. Ещё раз и ещё. Он влез в дом, стараясь не дышать едким дымом, и, увидев на полу хрупкую фигурку, схватил её в охапку. Лезть обратно вдвоем было сложнее, поэтому пришлось сначала аккуратно вытолкнуть из окна Сашу, а уже затем на последнем дыхании перебраться самому. Перед слезящимися глазами всё слилось, но главное – Саша была с ним.

Но только он уложил её на заднее сидение, как показалась машина с мигалками. Надо же, доехали, не прошло и года! Усатый гаишник быстренько вылез и в удивлении уставился на горящий дом.

— Видимо, ваш? – только и спросил он, словно оправдывая Никитину спешку.

— Мой! – соврал Никита, понимая, что Саше может стать хуже, и ему некогда размениваться на болтовню. – А это моя девушка, и она надышалась дыма. Её нужно срочно отвезти в больницу!

Гаишник смотрел то на дом, то на лежащую Сашу. Между кустистыми бровями залегла глубокая морщина.

— Поехали! – вдруг решился он. – Следуй за мной!

И вот так, в сопровождении доблестного защитника правопорядка, Никита и вёз Сашу в больницу, выжимая максимальную скорость. Саша вскоре ожила и непонимающе выпучилась на Никиту с заднего сидения – он видел её полубезумный взгляд в зеркале заднего вида.

— Привет, — улыбнулся. – Как ты?

Она закашлялась.

— Всё хорошо. Ты… меня… спас?

Не сказала — просипела.

— Можешь не благодарить. Лучше ляг и не двигайся, тебя должен осмотреть врач.

— А как ты меня нашел? – допытывалась эта вредная девчонка вместо того, чтобы, как подобает хорошим девочкам, исполнить просьбу.

— Всё потом, ладно? И про то, зачем тебя сюда привезли, тоже расскажешь потом. Пока – отдых.

Саша ещё пыталась что-то расспросить, например, про гаишника, несущегося впереди, но Никита отмалчивался. Он, между прочим, безумно волновался за её здоровье и никак не мог сосредоточиться на мокром от внезапно хлынувшего дождя шоссе.

У десятого километра в кювете лежала искореженная серебристая «десятка», около которой уже собрались зеваки. Никита проводил их долгим задумчивым взглядом, но Саше ничего не сказал. А вот гаишник затормозил – видимо, чтобы проверить, жив ли водитель. Ну и ладно, не придется отвечать на лишние вопросы!

В больницу он её практически втащил и, пообещав медсестре в окошке регистрации любые деньги, долго не мог объяснить, что произошло.

— Пожар, — невинно сообщила Саша сипящим голосом. – У меня может быть отравление.

— Может, — подтвердила медсестра. – Но сейчас уже поздно для приема пациентов...