— Она умерла в первую нашу с ней ночь, стукнулась головой о столбик кровати. Ты когда-нибудь слышала о таком? О чем-нибудь более нелепом?

Лиза отрицательно покачала головой, в это и правда было трудно поверить, но Алексей страдал, а, значит, это было правдой.

— Я помню ее лицо, ее тело, мое стремление навстречу к ней, ее покорное принятие меня.

Лиза и не думала, что сможет так отчаянно ревновать, слушая признания Алексея.

— Она называла меня своим стареньким мужем и покорно отдавала себя, — Корнилов горько усмехнулся. Лиза негодовала, как могла эта девчонка так говорить, так думать?! Как она могла отвергать то, что Алексей с радостью ей отдавал?!

— Она была в моих руках, горячая, живая, а потом словно стала тряпичной куклой, я думал, это очередные ее невинные шутки или просто неприятие меня, но я даже представить не мог, что она была уже мертва.

Лиза почувствовала, как по ее коже пробежали мурашки. То, что рассказывал Корнилов, не укладывалось в голове, звучало как забракованный сценарий второсортного фильма.

— Я помню ее волосы, зацепившиеся за столбик кровати, отметину от удара на ее виске.

Алексей молчал, только тер ладонью усталые глаза. Лиза придвинулась ближе, обняла его так крепко, как могла, из ее глаз текли слезы, она положила голову на плечо Корнилова и намочила слезами его футболку. Она ревновала, разрывалась от сострадания к Алексею и гнева на глупую девчонку, которая причинила ему столько боли.

— Еще минуту назад Саюри была рядом со мной, и вот ее уже не было ни со мной, ни с кем-то другим. Я думал, Сюнкити уничтожит меня, и был к этому готов, но он отпустил меня. Только потом я понял, что мое собственное чувство вины было лучше любой сиюминутной мести.

Лиза вспомнила мрачного Алексея, каким она увидела его впервые в чайном доме, а несколькими днями позже и в кинотеатре, — тогда он был человеком, уже поддавшимся разрушающему чувству вины.

— Мне хотелось наказать себя еще больше, заставить почувствовать, что потерял. Так пришла идея чайного дома — ненастоящая, суррогатная японка в традиционном обличье, правда не чистая девушка, а доступная гейша казалась отличным продолжением истории моего самобичевания. Появилась Кейко, иллюзия, ширма, вроде бы беспринципная девица, к которой меня отчего-то странно тянуло, и это было еще хуже. Даже узнав настоящую нежную Саюри и погубив ее, я испытывал страсть к дешевке, которой пытался ее заменить.

Лиза не могла понять, что чувствовала в этот момент — снова ревность, раздражение, злость или спокойное принятие того, что, увлекаясь Кейко, Корнилов отдавал должное ей.

— А потом я познакомился с тобой, — продолжил Алексей. — Ты и Кейко, вы были крайностями, находящимися на разных полюсах, и меня тянуло к вам обеим. Я понимал, что, встречаясь с тобой, должен прекратить походы в чайный дом, но сделал это совсем не сразу. И даже, когда узнал про передачу акций «Весны» тебе, решил поехать к Кейко после разговора с тобой. Ты была сложной, Кейко — простой, ты была элегантна, а она почти вульгарна, но я хотел вас обеих. И до сих пор не понимаю, как я мог не узнать тебя, — Лиза и сама этого не понимала. — Я видел только то, что ты показывала мне. Но и ты, и Кейко, вы были одинаково ласковы и нежны. Кейко ласкала меня, когда я пришел с разрывающей сознание головной болью, а ты утешала меня на берегу в Марбелье. В то утро в Марбелье я окончательно выбрал тебя.

Алексей чуть расслабился и обнял Лизу.

— После того, как узнал про Кейко и весь этот маскарад, я улетел в Токио, и начался весь этот ад с покушениями, сначала на маму с Мариной, потом на тебя. Было очевидно, что за всем этим стоит Сюнкити. Я должен был что-то делать, но не сделал до сих пор. Невозможно бороться с якудзой напрямик. Но я хочу, чтобы ты верила мне, Сюнкити почти разорен, а скоро решится проблема и с ним самим. — Лиза вздрогнула от этих слов. — Я должен был обезопасить тебя, я не находил себе места, и это при том, что не знал, что ты беременна. Я помню, как удивлялся твоему распорядку дня, всем этим прогулкам и поездкам в больницы, но, конечно, ни о чем не догадался. Если бы тебя продолжали охранять люди Василия Петровича, они бы о обо всем мне донесли, но они оказались никудышними охранниками, а эти новые, у них была одна задача — ты и твоя безопасность, вот я и не знал ни о чем, — что ж теперь Лиза понимала, как получилось так, что Корнилов столько времени был в неведении о ее состоянии. — А в Японии Саюри открылась мне с новой стороны, Сюнкити постарался, — Алексей перевел дыхание и продолжил, — Невинность и наивность были умелой маской. Подумай только, она легко использовала меня — путалась с одним из подручных своего отца и даже была беременна от него, а за мой счет хотела вырваться из строгих тисков семьи.

Корнилов устало замолчал, в недлинном в общем-то рассказе была история всей его жизни последних лет: то, что он считал любовью, горем, виной и огромным разочарованием под занавес неумело срежисированной пьесы. Лиза была рядом, слушала и жалела его. Обычно жалости он избегал, считая ее недостойным, не мужским чувством, но сочувствие Лизы было совсем другим.

— И, поняв, кем в действительности была Саюри, я понял весь замысел Сюнкити — показав мне сущность своей дочери, он хотел еще сильнее заставить меня страдать, отнимая женщину, которая по-настоящему дорога мне, взамен той, что не стоила ни гроша.

Лиза так хотела утешить Алексея, разделить его чувства, но чувства к бывшей жене были совсем не теми, что можно разделить с будущей матерью своего сына. Она была растеряна, зла и странно рада, слыша, как Корнилов говорил о том, что она дорога ему. И пусть это было сказано не прямо, Лиза прекрасно умела читать между строк.

— Я был зол на тебя и все равно думал о тебе, а, узнав о том, что было с тобой в прошлом, думал все больше, — Алексей обнимал Лизу, чувствуя, как ее тепло понемногу наполняет и его. Он так надеялся, что Лиза поймет все то, что он хотел ей сказать.

— Я тоже думала о тебе, даже когда хотела начать все заново в Милане, — тихо произнесла Лиза. — Даже, когда надеялась, что в будущем смогу быть с кем-то другим, все равно думала о тебе.

Алексея больно резанули ее слова о другом мужчине, но чего он хотел, когда сам пустился в интрижку с Настей, а до этого позволил себе несколько бурных ночей в Сингапуре.

Казалось, та ночь была переломной в отношениях Лизы и Алексея, и хотя она не сказала ему в ответ почти ничего, только слушала и была рядом, он знал, что Лиза поняла и приняла абсолютно все. На первый взгляд, все было, как день или неделю назад, но изменилось что-то внутри них — подозрение сменилось надеждой, сожаление — прощением, а недомолвки и догадки — прямыми вопросами о том, что беспокоило его или ее. В один из дней Алексей зашел в спальню и, дождавшись, когда Лиза откроет глаза, молча протянул ей MacBook, на экране был договор дарения 90 % акций «Весны». Корнилов дождался, когда Лиза осознает увиденное, забрал у нее компьютер и вернул ей его, открыв другой файл — план помещения с нанесенными на нем пометками и непонятными цифрами.

— Я хочу, чтобы ты реализовала все свои идеи, — коротко объяснил Алексей. — Сделай «Весну» настоящим бриллиантом, а здесь, — он указал на экран, — Создай что-то невообразимое, это, кстати, в гостинице «Украина».

Вот так Лиза приобрела свое модное дело, когда все мысли были не об объемах продаж или фэшн-трендах, а о частоте схваток и пользе грудного вскармливания.

За окном медленно догорали сумерки, а в камине потрескивал огонь — Лиза боялась, что Корнилову будет некомфортно так близко от обжигающего пламени, всю силу которого он ощутил на себе, но Алексей был спокоен и время от времени шевелил поленья старой кочергой. Она прочно обосновалась на диване в гостиной, не желая ни гулять, ни сидеть, ни ходить, только внимательно прислушиваться к себе и быть рядом с главными мужчинами в своей жизни. Алексей встал с кресла и пересел поближе к Лизе, двумя руками накрыл ее живот.

— Как думаешь, он слышит нас? — спросил Корнилов.

— Точно знаю, что да, — лениво ответила Лиза. — Тебе есть, что ему сказать?

— Мне очень многое хочется ему рассказать, но я боюсь забивать голову малыша своими фанабериями.

— А ты не бойся.

— Первое, что я помню из рассказов своего отца, — это путешествия, волшебные острова и неведомые страны. Корабли, бороздящие океаны, пенные волны и таящие опасность закаты, — улыбнулся Алексей.

— Хорошо, что ты не стал моряком, — Лиза ласково взъерошила его волосы. — А то где бы я тебя сейчас искала?

— Думаю, я бы сам нашелся, — сказал Алексей.

— Хотелось бы мне в это верить, — сложив губы бантиком, проговорила Лиза. — А ты помнишь… — она не успела закончить фразу, когда зазвонил телефон. Корнилов ответил, разом помрачнел и вышел говорить в другую комнату. Его не было целых десять минут, долгих десять минут, за которые она успела построить гипотезы одна страшнее другой. Наконец, Корнилов вернулся, его глаза горели холодным хищным огнем.

— Землетрясение у восточного побережья Хонсю и сильнейшее цунами, — коротко сказал Алексей. Лиза вздрогнула, она не знала, что это значит лично для них. Они не включали телевизор и не выходили в Интернет, отгородившись от всех и вся. — Сильнейшие разрушения по всей стране, порт почти разрушен. Самолет Сюнкити смыло со взлетной полосы в аэропорту Сендай, — он замолчал, словно сказанного было достаточно, чтобы Лиза все поняла.

— Это очень плохо для бизнеса, — полувопросительно произнесла она.

— Катастрофически плохо, — со странной радостью в голосе подтвердил Алексей.

— И? — удивленно подняла брови Лиза.

— И, вот мне интересно, когда ты, наконец, собираешься выйти за меня замуж? — совсем невпопад спросил Корнилов.

— Что? — не поняла Лиза.

— Не что, а когда, — еще больше развеселился Алексей. Новость о трагедии в Японии, об освобождении от Сюнкити словно смыла с него прошлое, как та огромная приливная волна, что сейчас бушевала на так любимых им раньше островах, островах, которые он считал неведомыми и волшебными.

— Когда, — заторможено повторила Лиза. — Может быть, когда я смогу надеть что-то более нарядное, чем кружевной халат и не буду пугать гостей мыслью о том, что невеста начнет рожать как раз, когда жених будет надевать ей кольцо, — странное настроение Алексея передалось и ей, наполняя ее радостью, словно пузырьками шампанского или парами двадцатилетнего виски. Боже, они не имели никакого права чувствовать себя счастливыми, когда за тысячи километров в криках и страхе гибли люди, но они были счастливы здесь и сейчас.

Эпилог

Солнце медленно клонилось к закату, пахло яблоками и корицей, на клумбах цвели пышные розы, томные лилии и трогательные примулы. Был один из тех дней, когда в Англию влюбляешься раз и навсегда: высокое прозрачное небо, теплый ласковый ветерок и нега в каждом вздохе, в каждом жесте. Возле небольшого пруда со склоненными над ним ивами был раскинут шатер, расставлены столы и стулья. Белоснежные скатерти, Веджвудский фарфор, красно-белые розы в пузатых вазах. Радостно звенели детские голоса, раздавался приглушенный мужской смех, женские лица озаряли улыбки. Праздник готов был начаться с минуты на минуту, гости были готовы, виновник торжества тоже, не было только хозяйки.

— Слушай, Лиза не опаздывала на вашу свадьбу, так что имей терпение и не смотри на часы каждую минуту, когда мы отмечаем всего лишь твой День рождения, — Дорофеев похлопал Алексея по плечу и раскурил сигару, с улыбкой наблюдая, как Катя устраивает за столом их трехлетних сына и дочь.

— Лиза вообще не опаздывает никогда, — с тревогой проговорил Алексей. Они были женаты уже больше года, а он все равно каждую минуту, каждую секунду беспокоился о ней.

— Папочка, — послышался детский голос, маленький Артем вырвал свою ладошку из рук бабушки и кинулся к отцу. Алексей подхватил его на руки и прижал к себе, коснулся губами темной макушки — их с Лизой непоседливое чудо, подарок, который судьба протянула ему в самый тяжелый год его жизни.

— Папочка здесь, а вот мамочка гуляет где-то, — сказал Алексей и наклонил голову, уклоняясь от ручек сына, который в последние так и норовил ткнуть ему пальцем в стекла очков.

— Мамочка уже тут, — Лиза подошла к мужу, обняла его, улыбнулась Сергею и поцеловала сына. — Заберу именинника на две минуты, — она потянула Алексея за собой.

Спустя полчаса День рождения, наконец, начался. На эстраде играли джаз, официанты разносили горячее, в бокалах пенилось шампанское. Часто большие торжества впадали в две крайности — были или пафосно-чопорными или, наоборот, разнузданно веселыми, в доме у Корниловых с самого начала все было иначе, они умели устраивать яркие, сдержанно-интеллигентные праздники с удивительной атмосферой любви и тепла.