Вера Ветковская - Танец семи покрывал

— Теперь можно на «ты»?

— В общем-то не совсем… Ты что, никогда не пила на брудершафт?

— Нет, никогда.

— Отлично! — Стефана невероятно обрадовало это обстоятельство. — Теперь надо поцеловаться…

Он поднялся из-за стола и протянул девушке руки.

Она тоже встала и приблизилась к нему.

Они долго смотрели друг другу в глаза, прежде чем Стефан, смежив ресницы, коснулся губ девушки.

Это был первый в его жизни поцелуй, и он едва удержался на ногах.

Полуоткрытые губы девушки были горячи, как и его собственные.

Поцеловавшись, они снова отстранились друг от друга. Оба выглядели смущенно, как школьники.

— Ну вот, — прошептал Стефан.

— Здорово, — мечтательно выдохнула Зара. — Спасибо.

— Разве за это говорят спасибо?

— Говорят. Я ведь много в жизни испытала, а такого со мной еще никогда не было.

Какой-то непонятный холодок пробежал по спине Стефана.

— Много испытала? Ты шутишь?

Зара скорбно усмехнулась:

— Да, эти испытания пронеслись как ураган сквозь мою душу, но не изменили ее. Я была замужем.

— Ты? — Стефан смотрел на девушку во все глаза. — Ты шутишь!

Она печально покачала головой:

— Нет. Отец выдал меня, когда мне не было и шестнадцати лет. Мой муж был очень суровый человек, адыг из старинного рода, отцу очень хотелось породниться с ним… Муж запер меня в доме, а сам жил так, как ему хотелось… И однажды я решила сбежать. К отцу побоялась вернуться. Мама втайне от него отдала мне мои документы, немного денег… Я с детства занималась акробатикой… И вот приехала в Москву, сразу поступила в училище… Что ты на меня так смотришь, Стефан? Я разочаровала тебя?

Стефан сам не мог понять, почему признание Зары так сильно поразило его. С одной стороны, да, он почувствовал себя разочарованным, с другой — ощутил, что любовь проникла в него еще глубже, прошла сквозь его поры, пронзила до мозга костей. Он вдруг заметил, что по щекам Зары заструились слезы. Стефан промокнул их своими ладонями — и поцеловал ладони.

— Ты целуешь мои слезы?

— Все твое, — отозвался Стефан. — Я люблю тебя. Я очень полюбил тебя, Зара, как увидел… Но давай поговорим об этом позже. Ты слишком переполняешь меня… Расскажи мне про этот твой танец, тебе не страшно? Ты не боишься этих ножей?

— О, нисколько! Тут нужна сноровка… Мы долго репетировали. Лобов, который придумал этот номер, он ведь поразительный танцор! И постановщик тоже. Он увидел меня в училище на выпускном экзамене и сразу предложил мне работать вместе, — с наивной гордостью сказала Зара. — Это огромная честь для начинающей танцовщицы. Мы сделали этот номер, теперь работаем над другим…

— Надеюсь, вокруг тебя не будут плясать мужчины с топориками?

— Нет. У меня будет всего один партнер.

— Без ножа?

— Ты что-нибудь слышал о танце семи покрывал?

Стефан порылся в памяти.

— Что-то библейское?

— Верно. Это танец Саломеи, дочери Иродиады, которая очень им угодила своему отчиму, царю Ироду. Он обещал исполнить любое ее желание.

— Да-да. Она требовала голову Иоанна Крестителя. Ее надоумила мать. И ей подали голову пророка на блюде… Тебе тоже что-то принесут на блюде? Моя голова не подойдет для этой цели?

Зара рассмеялась:

— Нет, никаких голов. Просто танец. Под музыку Иоганна Штрауса. Тут важна идея и цветовая гамма. Семь покрывал. Первое, розовое, символизирует наивность человека, видящего мир сквозь розовые очки…

— Эту роль исполняет твой партнер?

— Он просто помогает воплотить идею. Он незаметно подает мне покрывала, под которыми я буду танцевать… Следующее — голубое, затем — зеленое, цвет самой природы, которая венчает молодую пару…

— Три, — подсчитал Стефан. — Она их меняет, как маски, твоя героиня…

— Четвертое — белое, цвет невинности, венчальный цвет…

— Хорошо бы, чтобы на этом дело и кончилось, — заинтригованный, проговорил Стефан.

— В жизни бывает иначе, — возразила Зара. — Пятое покрывало — цвета счастья, алого цвета.

— Цвета крови…

— Любовь и кровь рифмуются, — заметила Зара.

— Шестое?

— Желтое. Цвет измены, цвет разлуки…

— Становится страшно, — насмешливо проронил Стефан, хотя ему в действительности сделалось немного не по себе. — И последнее?

— Черное, — молвила Зара. — Я танцую под черным покрывалом и в конце номера накрываю им юношу.

— Оба погибают? Такова идея?

— Нет, юноша падает под черным покрывалом, а девушка продолжает танец с остальными шестью в руках как ни в чем не бывало…

Стефан немного помолчал.

— Этот Лобов… Что он за человек?

— Он — гений, — пожала плечами Зара. — Да, гений. И этим все сказано.

В доме Марианны горел свет.

Чон отворил ветхую калитку, прошел по влажной от густого тумана дорожке между старых берез и позвонил.

Марианна открыла ему дверь, кивнула, посторонилась, давая Чону пройти.

— Твой дом меньше, чем Стасин, — сразу определил Чон.

— Мой отец был рангом ниже Стасиного деда, — объяснила Марианна. — Проходи, садись в кресло. Рада, освободи гостю кресло.

Большая черно-рыжая кошка лениво спрыгнула с кресла и улеглась у ног Марианны.

Но Чон уже подошел к стене, увешанной фотографиями и старинными афишами.

— Посмотреть можно? — обернулся он к Марианне.

— Смотри на здоровье.

— Этот бравый военный твой отец?

— Похож? Он самый.

— А дама в мехах — мама?.. А это кто… Знакомое лицо…

— Это Надежда Андреевна Обухова, величайшая певица.

— Знаю, — отозвался Чон. — А это?

— Это современная великая певица, Виктория Николаевна Иванова, божья дудка, сопрано.

— А кто эта великая женщина? — продолжал расспросы Чон.

— Ты не ошибся, это тоже великая женщина. Зара Александровна Долуханова.

— А эта великая женщина?

— Эта — не великая, — ответила Марианна.

— Наконец-то! — обрадовался Чон. — Кто же она?

— Это я в роли Полины.

— Понятно. Эта зловещая физиономия принадлежит Германну?

— Да, это Нэлепп. Горжусь тем, что пела с ним вместе. А это — Ирина Архипова в роли Лизы.

— А это кто?

Марианна мельком взглянула на снимок и замялась. Этой секундной заминки оказалось достаточно для того, чтобы Чон внимательно принялся изучать лицо женщины на снимке.

— Одна знакомая.

— Страдальческое лицо, — определил Чон. — Сквозь такие лица просвечивает судьба. У этой женщины, наверное, была на редкость несчастная судьба?

— Да, сложная… А это Владимир Федосеев дирижирует Шестой симфонией…

Но взгляд Чона приковался к снимку женщины.

— Эта женщина, часом, не родственница Стасе?

Марианна сглотнула и быстро покачала головой.

— Нет? — проговорил Чон. — А что-то общее есть в выражении глаз… и наклоне головы… И взгляд… Стася так иногда смотрит, точно видит что-то жуткое в темноте и не может отвести от этого взгляд.

— Тебя не было три дня, — перевела разговор на другое Марианна. — Стася волновалась.

Чон удивленно обернулся.

— Как? Я же предупредил ее — нам с Пашкой подвернулась халтура в районном клубе, мы бодро собрались и поехали в Калужскую область…

— Наверное, Стася тебя неправильно поняла…

— Да нет же! Я ясно сказал ей… — убежденно проговорил Чон.

— Она часто не слышит то, что не хочет услышать, — согласилась Марианна.

— Это точно. — Чон помолчал. Потом, что-то вспомнив, вытащил из внутреннего кармана плаща пачку денег. — Это тебе. Возьми, Марианна.

— Зачем?

— Ведь ты ведешь хозяйство. А Стеф последнее время жил на широкую ногу. Думаю, вы сидите на мели.

— Да, Стефан как-то сошел с рельсов, — промолвила Марианна. — Ты не в курсе, что с ним случилось?

— Догадываюсь, но пусть он сам расскажет… Почему ты не берешь деньги?

— Не знаю, могу ли взять их у тебя.

— Проконсультируйся со своими кошками. — Чон поднял с пола Раду. — Сколько нахлебниц кормишь. Бери деньги.

Марианна спрятала пачку в ящик стола.

— И еще вот что… В клубе, который мы с Пашкой приводили в божеский вид, денег нет, но нам обещали заплатить натурой. Тебе привезут картошку, капусту, морковь. Подвал имеется?

— У Михальских.

— Сухой?

— Прежде мы все там хранили.

— Отлично, — сказал Чон. — Ну, живность, брысь. Пока, Марианна, пойду к Стасе.

Терра встретила Чона радостным лаем.

Чон отворил Террину калитку, и собака, бросившись к нему, положила лапы ему на плечи.

— Здорово, псина, — поприветствовал собаку Чон. — Ты позволишь пройти через твою комнату?

На пороге зала, освещенного пламенем камина, Чон остановился, прислушиваясь к нежному голосу, льющемуся со старой, хрипящей пластинки.

Тихо, так тихо по глади вечерней,

Тихо качаясь, плывет наш челнок.

О, как на сердце легко и спокойно,

Нет ни волнений, ни бед, ни тревог…

— Кто это так хорошо живет без бед и волнений? — входя в залу, спросил Чон.

Стася сидела в кресле перед камином в длинном льняном платье с ожерельем из крупного, разных оттенков янтаря на груди. Янтарный отблеск огня играл на ее лице. Стол был сервирован на троих; посередине его в чаше, полной расплавленного воска, теплился огарок свечи.

— Ты меня ждала? — снимая плащ и расстилая его у ног Стаси, спросил Чон.

— Нет, не тебя… Я уж думала, ты совсем пропал…

Чон потерся щекой о Стасину щеку и уселся у ее ног, положив голову ей на колени.

— Ты все забыла, дитя. Я предупреждал тебя, что три дня меня не будет. Нам с Пашкой подвернулась работа.

— Ах да! — Стася хлопнула себя по лбу. — Я и забыла, прости. Волновалась, плакала даже, думала, ты меня бросил.

— Неправда. Этого ты не думала. Так для кого накрыт стол, если не для нас троих — Стефа, тебя и меня?

— Стефан сегодня приведет свою возлюбленную, чтобы нас познакомить.

Чон напрягся.

— Вот как? Кого? Кто эта счастливица?

— Толком не знаю. Какая-то артистка.

Чон поднялся на ноги, отошел к дверям террасы.

— Ты недоволен?

— А? — рассеянно спросил Чон. — Нет, как я могу быть недоволен. Просто не ожидал такой прыти от Стефа. У него совсем недавно умер отец, месяца не прошло.

— Ему уже двадцать, — вздохнула Стася. — И он здорово влюблен. Может, эта любовь утешит его…

— Да уж, — проронил Чон. — Утешит… Я, кажется, знаю, о ком идет речь. Я сам повел его в ночной клуб, где она выступает, эта артистка.

— Ты ее знаешь?

— Нет, но Стеф попросил, чтобы ее пригласили за наш столик. Это случилось в один из тех мрачных дней, когда ты уехала в Петрозаводск. Кстати, все не имел возможности спросить, что ты там делала?

— Да так. У меня там знакомые… А тебе понравилась эта девушка?

Чон поцеловал свесившуюся с подлокотника Стасину руку.

— Мне нравишься ты, — сказал он.

— Это очень кстати, — кивнула Стася, — поскольку и ты мне очень симпатичен.

— Рад это слышать. Так когда явится эта парочка?

— Сними пластинку с проигрывателя, — сказала Стася. — Она уже давно закончилась. Только осторожно, она очень старая.

— Перешла тебе по наследству?

— Отец прятал ее у себя в столе, не знаю почему. Ты знаешь эту баркаролу?

— Знаю, конечно, Шуберт… Кстати, стол накрыт рукою художника, — похвалил Чон. — В ход даже пошел кузнецовский сервиз, если меня не обманывают глаза.

— Они говорят тебе правду. Кузнецовский.

— Кто научил тебя так красиво закручивать салфетки?

— О, я многое умею! — оживилась Стася. — Когда у отца бывали гости, еще при жизни мамы, я помогала ей сервировать стол! Я и готовить сносно умею! Правда, Марианна не одобряет моей стряпни. Говорит, не столько вкусно, сколько красиво. Лучше смотреть, чем есть.

— Ты сама такая, — усмехнулся Чон. — Тебе самой интереснее смотреть, чем есть… Не как всем людям. Ты питаешься как будто из чувства долга.

Во дворе ожесточенно залаяла Терра.

— Что это она? — удивилась Стася. — Не узнала шаги Стефа?

— Он ведь не один, — с непонятной интонацией проговорил Чон.

— Ты как будто не рад гостям, — упрекнула его Стася ласковым голосом.

Чон пожал плечами.

— Пойду загоню Терру. Кстати. — Он обернулся в дверях. — Это Обухова пела баркаролу?.. Так я и думал.