Вера Ветковская - Танец семи покрывал

— Готово, — крикнул ему с веранды Родион.

Чон поднялся к нему на второй этаж. Вместе обошли комнатки, заглянули на кухоньку, на чердак. Родя азартно потирал руки.

— Не найдешь! Не найдешь!

— А я разве что-то потерял? — рассеянно обернулся к нему Чон. — Ах да, жену… Ну ее теперь вряд ли отыщешь…

Они спустились на первый этаж. В зале Стефан включил тихую музыку. Чон обошел спальню, музыкальную комнату, заглянул к Терре, вышел на кухню и остановился перед чуланом. Неуверенно толкнул дверь, и его обдало затхлым запахом и мраком. Чон включил на кухне свет и снова заглянул в чулан.

Среди пыльных старых кукол стояла фигура в подвенечном уборе с опущенной на лицо фатой. Чон, отчего-то чувствуя страх, приблизился к ней и откинул фату. На него из-под низко опущенного на лоб венка из гвоздик смотрело лицо Стаси. Она была неподвижна, как кукла. Он не слышал ее дыхания из-за шума в голове. Чон осторожно покрыл ее голову фатой и отступил обратно на кухню. Щелкнул выключатель, свет погас. Чон сделал несколько шагов к свету, льющемуся из залы, и вдруг рухнул навзничь на пол, ударившись затылком.

Несколько минут спустя он пришел в себя. Встревоженная Зара в белом платье сидела у его ног. Пока Чон был без сознания, Стефан и Саша перенесли его на диван.

— Что с тобой? — спросила его Зара.

Чон утомленно прикрыл глаза.

— Там, в чулане, — Стася, — прошептал он.

— О господи, опять! — простонала Зара. — Да нет там никого и не может быть!

— Пойди и посмотри, — слабым голосом отозвался Чон.

— Это галлюцинация, — сказал ему Саша, — со мною тоже недавно была галлюцинация…

Вместе с Родионом они распахнули дверь чулана. Зара тоже подошла к ним, опасливо заглянула вовнутрь.

— Ну что? — спросил Чон, приподнимаясь на локте. — Видели?

— Там сидят старые куклы. Ты выпил больше, чем надо, Павел.

— Она будет преследовать меня всю жизнь, — убежденно проговорил Чон.

Родион с Сашей переглянулись и пожали плечами. Стефан стоял отвернувшись, барабанил пальцами по столу в такт тихой музыке.

За две недели до начала конкурса на звание лучшего хореографического ансамбля Зара не могла ни о чем другом думать и говорить, как о предстоящем показе «Иосифа Прекрасного».

После репетиции ансамблевых номеров — танцев «египтянок», «евреек», «рабов» и «воинов» — Лобов снова и снова проходил с Зарой и ее дублершей Лизой отдельные номера — танец обольщения и танец с воинами, когда семь юношей поднимали царицу Таиах на щите, и полет царицы «рыбкой» с высокой площадки вниз на руки семи «воинов».

Стефан наконец уехал, и Зара ощутила большое облегчение — она не верила его дружелюбному спокойствию, которое он безукоризненно разыгрывал, и все время опасалась с его стороны взрыва чувств или какой-нибудь каверзы, вроде баркаролы, записанной, как она была уверена, именно им на кассету Чона.

Целый день она проводила в репетиционном зале. Ей хотелось пройти все работы, связанные с постановкой балета. Лиза, стройная длинноногая блондинка, удивлялась рвению солистки номер один, которая, не жалея сил, помогала гримироваться «египтянам» и «арабам». Коричневой и желтой пудрой, разведенной в воде, Зара помогала им гримировать тела, хотя пудра сильно пачкала руки и отмыть эту краску было не так просто.

Час-два она затрачивала на поиски собственного грима. Лицо Таиах должно было быть властным, но во время сцен с Иосифом оно дышало страстью. Гримерша занималась Зариными глазами, бровями, скулами, но Зара сама искала нужные тени, тушь, помаду, грим, затрачивая на эти опыты метры лигнина и целые тюбики вазелина, потому что грим, предложенный гримершей, казался ей грубоватым для этой роли.

Декорации воздвигались по рисункам Бориса Эрдмана, которые сохранились со времен постановки Голейзовского. Это были поистине грандиозные сооружения, очень похожие на эрдмановские, но удобные для быстрого сбора и разборки. На высокой пирамиде была установлена небольшая площадка, на которой восседали фараон Потифар и царица Таиах. На подмостках в виде ступеней лестницы группировались придворные, воины и рабы. У подножия пирамиды исполняли свои танцы «египтянки», «еврейки» и «арабы». Костюмы женского состава труппы были в основном «египетские» — маленькие юбочки с легким узлом спереди и лиф с одной бретелькой. Мужчины танцевали в трико, обнаженные по пояс, и в набедренных повязках. Костюм царицы состоял из парчового бюстье и трусиков, а Иосифа — из трико и легкой греческой туники.

Вечерами, когда Зара возвращалась домой, ноги ее гудели от усталости. Юрий подвозил ее до дома. Но тело все равно требовало движения. И Зара «в полную ногу», не щадя себя, показывала Чону и переселившемуся к ним Саше некоторые движения и ракурсы «египтянок» и «евреек» с антивыворотным положением ног. Она была уверена, что одноактные балеты, подготовленные другими коллективами, например, «Теолинда» и «Сильфида», не идут ни в какое сравнение с «Иосифом».

Уступая просьбам Саши, Зара показала, но не «в полную ногу», свой танец обольщения. Зара извивалась перед своими двумя зрителями как змейка, закидывала тело в арабесках, касаясь головой пола, взлетала в прыжках и мягко, как кошка, приземлялась.

Саша скрыть не мог своего восхищения. Прежде никто ему даже не рассказывал о таланте Зары. А сейчас эта девушка казалась ему почти гениальной. Теперь он понимал Чона, который поторопился со свадьбой, но не понимал его теперешнего безразличного отношения к Заре. Впрочем, Саша относил его на счет потрясения, пережитого Павлом, после того как тот увидел в чулане призрак. Саша теперь не сомневался, что это был тот самый призрак, который он видел на даче Родиона.

Наконец, наступил день генеральной репетиции со светом, музыкой и в костюмах. Зара по опыту знала об опасности генеральной репетиции, которая всегда проходит лучше, чем первый спектакль. Но что делать! Музыка, свет и костюм — это могучие стимулы для вдохновения, и все они вместе сочетались впервые.

Сквозь полумрак в глубине зала она видела Лобова, сидевшего в десятом ряду. Зара так хорошо изучила своего наставника, что по малейшему его движению угадывала, хорошо идет репетиция или не очень. Лобов то подавался вперед, сцепив руки под подбородком, что означало его полное удовлетворение тем или иным номером, то садился боком, подперев щеку ладонью, — это свидетельствовало о том, что данной сценой он доволен и не ожидает в ней никаких промахов. Скверным знаком было, когда он прикрывал растопыренной пятерней глаза. Но пока позы Юрия выражали одобрение спектаклем.

Закончив танец обольщения, Зара снова метнула взгляд в сторону Лобова: он сидел напряженный, подавшись вперед и уткнувшись подбородком в переплетенные пальцы рук. Ликование охватило Зару. Теперь ей предстоял еще один сольный номер, но его она страшилась меньше. Во втором номере главное было не промахнуться, летя вниз головой на руки семи юношей. Но все это было отрепетировано сотни раз.

Заиграли воинственные фанфары, к ним подключилась мелодия гобоя. И вдруг струя непонятной тревоги прошла под сердцем Зары. Тревога никак не могла возникнуть из-за предстоящего прыжка. Когда на сцене появился Иосиф и начался танец воинов, краем глаза она заметила, как дверь репетиционного зала распахнулась и какая-то фигура, скользнув по проходу, остановилась у срединных рядов. Тем временем юноши со щитом приблизились к Заре, и она, распластавшись на щите, извиваясь всем телом, потянулась к Иосифу. Ее движения теперь были резки и темпераментны. Она соскочила со щита, и юноши сбежали по лестнице вниз, к подножию пирамиды. И в тот момент, когда Зара стала готовиться к прыжку, неясная фигура сдвинулась с места. Зара невольно обратила на нее взгляд. Она видела яркое белое пятно в полумраке: наверное, это был букет цветов. Фигура в длинном одеянии шла прямо к сцене и не остановилась на негромкий окрик Юрия. Наконец она подошла к тому месту, на которое падал свет софитов.

Зара уже сложила руки, чтобы ринуться вниз, но не смогла удержаться и вновь кинула взгляд в сторону освещенной светом фигуры.

Прямо на нее смотрело запрокинутое вверх лицо Стаси…

Зара, балансируя на краю площадки, покачнулась и упала вниз, чуть в стороне от приготовившихся поймать ее юношей. Все, кто был в зале, вскрикнули.

Лобов, перемахнув через несколько рядов, бросился на сцену к распластанной на полу девушке.

Воспользовавшись общей суматохой, таинственная незнакомка, рассыпав по полу белые розы, незаметно выскользнула из зала…

Письмо Зары с известием о предстоящей свадьбе пришло в Майкоп одновременно с телеграммой, посланной по просьбе Чона, извещавшей, что с его женой произошло несчастье и что она находится в больнице с переломом ноги. В этот же день позвонила сестра Зары Света. Трубку поднял Саша Руденко: Чон отказался подойти к телефону.

Саша рассказал то, что было ему известно со слов Юрия Лобова: Заре сделали операцию, как будто удачную, но танцевать теперь она не сможет. Саша солгал, что Павел находится у Зары в больнице. Света сказала, что она сегодня же вылетает в Москву.

Саша передал этот разговор Чону. Павел, до этого безучастный ко всему, в том числе и к полученному еще вчера от Юрия известию о беде, происшедшей с Зарой, тут же поднялся с дивана и быстро стал собирать вещи.

— Ты что делаешь? — недоуменно спросил его Саша.

Чон молча поднялся на второй этаж. Саша, немного помедлив, последовал за ним и застал Павла, упаковывающего свой рюкзак.

— Куда ты собрался?

— Большинство моих жен будет теперь в сборе, — ответствовал Чон, запихивая в рюкзак спальный мешок, — так что мне здесь нечего делать…

— Твоих жен?

— Света, с которой ты только что беседовал, сестра Зары, была моей первой женой. Хорошая, кстати сказать, женщина. Я бы не прочь повидаться с нею, но не при таких обстоятельствах. Я еду в Конаково.

Саша возмущенно выхватил у него из рук рюкзак.

— Ты что, сбрендил? Зара лежит в больнице, ей сейчас необходима твоя поддержка, а ты хочешь рвать когти?..

— Именно, — отозвался Чон. — Хочу унести ноги, пока Светлана мне их не переломала в порыве гнева. Вообще-то она человек спокойный, но кто знает, что можно теперь ожидать от нее? Чего доброго, мы с Зарой окажемся рядышком в травматологии, а мне не хотелось бы обременять Свету заботой еще и обо мне.

— Как ты можешь шутить в такую минуту, — продолжал возмущаться Саша.

— Я вовсе не шучу. Тебе разве не говорили, что я малость не в себе после смерти второй моей жены? Вот и передай первой, что Павел, дескать, совсем помешался, вследствие чего не может принять ее. Света существо благородное, она поймет.

Чон с невозмутимым выражением лица отобрал у Саши рюкзак.

Саша, не зная, что предпринять, спустился вниз и позвонил Родиону.

— Не удерживай его, — услышал он в ответ. — Пускай себе едет. Куда он, кстати, решил направить свои стопы?

— В Конаково, — ответил расстроенный Саша.

— Вот и пусть едет в Конаково, проветрится, — бодро отозвался Родион. — А ты, брат, оставайся, сторожи дом, тебе не привыкать…

Пока они говорили, Чон упаковал свой рюкзак и спустился к Саше.

— Ну, брат, прощай. Не сердись на меня. Не могу всего тебе объяснить. Я и сам не все понимаю. Чувствую только, мне надо исчезнуть из этого дома. Скажи Роде, что я захватил с собою одну Стасину картину, которую нашел в шкафу. Она будет и там освещать мое жилище.

Он протянул Саше руку. Как ни оскорблен был Саша, он был вынужден пожать протянутую руку. Парень не умел демонстрировать свое возмущение.

Терра бегала по саду. Чон свистом подозвал ее, взялся обеими руками за ошейник и чмокнул собаку в нос.

— Прощай и ты, старушка.

Терра завиляла хвостом и побежала за ним. У калитки Чон сказал:

— Дальше тебе нельзя.

Саша стоял на крыльце и смотрел ему вслед поверх забора. Он видел, как Чон, не оглядываясь, на ходу вскинув на плечи рюкзак, уходил по шуршащей сухой листвой дорожке. Саша прищурился на солнце, необычайно яркое и теплое для конца октября, и стал прикидывать, с чего ему начать уборку дома к приезду Зариной сестры.

Чон сел в электричку с чувством давно забытой молодой, беспечной легкости, которая накатывала на него во времена знаменитых сборищ в мастерской скульптора.

Москва убегала назад, и он был рад этому. «Век бы тебя не видеть», — пробормотал Чон, когда скрылись из виду последние дома новостройки.

Электричка мчалась мимо чахлой березовой рощи. Вблизи от железнодорожного полотна стояли сухие, с обглоданной корой скелетики берез. Поодаль на верхушках деревьев еще желтела листва. Чон чувствовал, что с того момента, как поезд вылетел из города, с ним произошла какая-то перемена, но не мог определить, в чем она состояла.