Во время антракта лейтенант Хьюит с удовольствием повествовал:

— Женщину в лиловом называют Нищей Венерой; в ложе рядом сидит Пересмешник, а с другой стороны зала — Белая Голубка.

— Вы хотите сказать, что все они?..

— Poules de luxe[13],— ответил лейтенант.

Я бросила негодующий взгляд на него, затем на Джорджа.

— А вы, полагаю, отлично в этом разбираетесь!

По правде говоря, я считала, что ему не пристало рассуждать о подобных вещах в моем присутствии, а еще больше меня возмутило, что Джордж и не подумал вмешаться.

После представления мы уже в фойе случайно встретились с мадам Беллоной. Лейтенант Хьюит поклонился, и мадам остановилась. Улыбнулась ему, а глаза блеснули, словно весь этот мир и люди в нем созданы единственно для ее развлечения. Лейтенант непринужденно представил ей Джорджа, который залился краской, как девушка. Но когда он повернулся ко мне, я пришла в бешенство. Едва кивнув мадам Беллоне, я потянула Джорджа прочь.

— Как ты смеешь позволять, чтобы меня знакомили с куртизанкой? За кого твой приятель меня принимает?

Джордж не ответил; я схватила его за руку.

— Почему ты ничего не скажешь в мою защиту?

Услышав это, лейтенант Хьюит приподнял бровь.

— A-а! Причуды любви, — проговорил он, растягивая слова.


В течение многих дней я скрывалась от миссис Ватсон и миссис Ри. Когда я исчезла, не сообщив о себе ни слова, они принялись разыскивать меня по всему Лондону. К тому времени, когда я готовилась переехать в гостиницу на Грейт-Райдер-стрит, миссис Ватсон сумела-таки меня выследить.

— Пожалуйста, одумайтесь! — просила она, но я лишь покачала головой и не пустила ее на порог.

Я собиралась перебраться в другую гостиницу, не оставив нового адреса, однако миссис Ватсон снова явилась на следующий день, уже вдвоем с миссис Ри.

Мне ничего не оставалось, кроме как пригласить их в гостиную и предложить чаю. Обе они казались сильно смущенными и посматривали друг на друга, пытаясь подбодрить взглядом. Ни одна не решалась посмотреть мне прямо в лицо.

— Очень красивый номер, — наконец проговорила миссис Ри.

— Давайте перейдем к делу, — предложила миссис Ватсон.

— И правда, — согласилась миссис Ри.

Миссис Ватсон была полная, чопорная дама, сильно похожая на своего брата. Миссис Ри нервно сплетала и расплетала пальцы, и в глазах у нее читалась искренняя тревога обо мне. Обе примостились на самом краешке стула, словно боялись подхватить какую-нибудь дурную болезнь. Ну разве они могли понять мои чувства? На миг представилось: вот я сама сижу в достойно обставленной гостиной, щеки у меня пухлые, сытые, и всем прочим чувственным наслаждениям я предпочитаю пудинги и пирожные. Не приведи господь. Вспомнились роскошные куртизанки в театральных ложах. Уж им-то всякие дуэньи ни к чему. Если я сейчас не проявлю твердость, мною так и будут командовать другие.

— Так в чем же дело?

Я обратилась к миссис Ри, поскольку миссис Ватсон явно пеклась об интересах брата. А миссис Ри в свое время спасла меня из Монтроза; прежде чем отправиться в школу в Бате, я недолгое время жила у нее.

Она замешкалась с ответом, и на вопрос откликнулась миссис Ватсон:

— Вы губите свое будущее.

— Какое будущее? — вскрикнула я.

— Если ты будешь настаивать на том, чтобы… м-м… чтобы остаться в этом затруднительном положении, тебе будет закрыт вход в приличное общество, — запинаясь, неловко выговорила миссис Ри.

— И станете не лучше проститутки на панели, — добавила миссис Ватсон.

— Ш-ш! — остановила ее миссис Ри. — Не надо так говорить.

— Лучше выражаться прямо, — стояла на своем миссис Ватсон.

Миссис Ри повернулась ко мне:

— Еще не поздно.

— Я не дам себя заживо похоронить в Шотландии!

— Поедем со мной в Эдинбург, — проговорила она умоляюще.

На миг я заколебалась. Она всегда была ко мне добра; однако я уже не ребенок.

— Я не могу оставить Джорджа.

— Очень хорошо, — процедила миссис Ватсон.

Миссис Ри пришла в еще большее смятение.

— Ох, Элиза, — вздохнула она сокрушенно.

— И что мы должны сообщить вашему мужу? — осведомилась миссис Ватсон.

— Что хотите. — Я пожала плечами. — Мне все равно.


Мы с Джорджем быстро влились в лондонское общество. По большей части мы успешно скрывали наши отношения: для окружающих я была почтенной замужней дамой, а он всего лишь меня сопровождал в театр и на обеды. Мы каждый вечер выезжали в свет — в ресторан или театр, а днем я в ландо, запряженном двумя белыми лошадьми, отправлялась на прогулу в Гайд-парк.

От трех до пяти часов парк был полон роскошных экипажей — модное общество разъезжало по аллеям. Также я видела женщин, которые в одиночестве катались на лошадях, затянутые в узкие костюмы для верховой езды; другие сидели в экипажах, украшенных гербами их покровителей. Эти grandes horisonatales[14] выезжали в свет с большим шиком. Я посматривала на них краем глаза, со смесью отвращения и любопытства.

Нередко я ловила на себе мужские взгляды. И не сомневалась, что окружающие читают по моему лицу малейшие подробности того, что происходит в нашей с Джорджем спальне. От желания быть с любимым у меня то и дело мурашки ползли по коже; я думала о нем постоянно. От его прикосновения я растекалась, будто свежий мед. Джорджу лишь стоило коснуться моей шеи или погладить руку, как я уже была готова для любовных ласк. Я просто жить без них не могла.


В марте Джордж снял для меня прелестную квартиру. Она занимала второй этаж трехэтажного дома, который был выкрашен в нежно-голубой цвет, а фасад украшен лепкой в виде белых лент и цветов. Это было чудесное гнездышко, и, едва я его увидела, мне захотелось переселиться туда немедля.

Спустя несколько дней после переезда ко мне явилась миссис Ри. Еще не пробило полдень, и я ходила полуодетая — босиком, в одной лишь сорочке и нижней юбке. Джордж прибыл, всего на несколько минут опередив мою добрую тетку. Я попросила горничную сказать, что никого не принимаю, однако миссис Ри не ушла, а принялась звать меня прямо из прихожей. Джордж так и подпрыгнул; я твердо вознамерилась не разговаривать с гостьей и заперла дверь на ключ.

Когда мне твердили, что я — падшая женщина, меня это одновременно угнетало и возбуждало. Так произошло и сейчас: я вдруг с особой силой ощутила влечение к Джорджу; оно оказалось совершенно неодолимым.

Расстегнув пуговицы на сорочке, я молча поманила Джорджа. Он подошел, и я расстегнула его одежду.

Миссис Ри принялась стучать в запертую дверь:

— Элиза, я забочусь только о тебе!

Джордж прижал меня к стенке. Я нащупала его мужскую плоть; под моими пальцами она сделалась упругой и тугой. Джордж уткнулся лицом мне в шею; я чувствовала его быстрое дыхание, слышала биение сердца.

— Ну же — погуби меня, — прошептала я, обвивая его ногами.

Из преград всего-то была одна нижняя юбка, однако от волнения Джордж не сразу до меня добрался. Ощутив внутри себя его мужскую плоть, я на миг представила слепой жадный рот морской анемоны, захвативший добычу; точно так же и я держала в своем лоне Джорджа.

Мы бы упали, не будь рядом стены.

Миссис Ри продолжала взывать из-за двери:

— Мужчины могут вытворять что угодно, однако расплачиваются за это женщины!

— Погуби меня, — снова шепнула я.

Больше Джордж не дал говорить: он неистово целовал меня в губы, и я уже не могла вымолвить ни слова.

Миссис Ри громко стучала в дверь.

— Он оставит тебя ни с чем!

Я крепче обвила ногами бедра Джорджа. По телу прокатывались волны удовольствия. Несколько раз мы едва не упали.

— Элиза, Элиза!

Наконец я услышала удаляющиеся шаги. Когда со стуком закрылась входная дверь, мы повалились на пол. Джордж вскрикивал все чаще. Меня затопило восхитительное тепло, которое поднималось от бедер вверх и кружило голову. Я тонула в море блаженства.

— Я умерла, — вырвалось у меня со вздохом. — Умерла…


Однажды, проезжая по аллее в Гайд-парке, я вдруг услышала женский вскрик:

— Элиза!

Глянув на даму в чрезвычайно элегантной белой карете, я не поверила собственным глазам.

— Неужели ты?!

Я не видела Софию шесть лет, с той поры, когда мы учились в школе сестер Олдридж в Бате. И вот сейчас на меня смотрели знакомые миндалевидные глаза, так же вились блестящие волосы, однако щеки моей подруги утратили детскую округлость; лицо стало холеное, четко очерченное. Да и в выражении лица появилось нечто новое — некая искушенность и одновременно язвительность, и мне даже показалось, что София теперь способна быть жестокой. Костюм синего бархата сидел на ней как влитой, и выглядела София, как настоящая герцогиня.

Оказалось, что мы живем буквально в двух шагах друг от друга, на соседних улицах. Не прошло и часа, как мы уже сидели в моей гостиной и пили чай.

— Ты замужем? — поинтересовалась я.

— А ты? — ответила София вопросом на вопрос.

Я обрисовала свое положение.

— То есть ты — его любовница.

Впервые я услышала это оскорбительное слово в свой адрес.

— Мы любим друг друга, — изрекла я чопорно. — И однажды поженимся.

София громко засмеялась.

— Милая моя Розана, — проговорила она, назвав меня старым школьным прозвищем. В то, что Джордж на мне женится, она не поверила ни на миг.

Затем рассказала о себе. Она — любовница герцога Аргилльского, который имеет поместья в Беркшире, в Шотландии и Вест-Индии. Она и прежде имела многочисленных поклонников; ей не раз предлагали руку и сердце, но все это были люди, которых София считала ниже себя.

— Твоя мать права: не стоило бросаться на шею простому лейтенанту, — подвела она неожиданный итог. — О чем ты только думала?

Я отвела взгляд.

— Видишь ли, я была наивна и совсем не знала жизнь.

София казалась совершенно довольной своим положением; по-моему, она не видела в нем ничего постыдного.

— Но ты находишься на содержании, — сказала я.

— Мои друзья поддерживают меня средствами, вот и все, — возразила она беспечно.

— Теперь на тебе никто не женится.

— Жена — несчастная женщина, пленница собственного брака; ее содержит муж, а она вынуждена ему повиноваться и подчиняться условностям. А я поступаю как душе угодно. Если мой покровитель вздумает меня оставить, я с легкостью найду себе другого.

— А как же любовь? — спросила я.

— Любовь гаснет.

— Только не наша с Джорджем.

— Надеюсь, ты права.


В течение нескольких месяцев я счастливо обитала в квартире с зашторенными окнами, в сумеречном, блаженном мирке, который принадлежал только нам двоим. Джордж часто приезжал ранним утром и оставался со мной до полуночи. Лаская любимого, я до мельчайших подробностей изучила его юное тело: чуть приметный шрамик у губ, изгиб нижнего ребра, нежный пушок на животе, ниже становившийся длиннее и жестче, его мужскую плоть, туго наливающуюся в моей руке.

На людях Джордж по-прежнему представлял меня как миссис Джеймс. Он и в спальне называл меня так же: видимо, ему нравилось думать, что он похитил чужое сокровище и безраздельно им обладает.

Однажды мы ласкали друг друга, когда он вдруг остановился. Я попросила продолжать; он уступил, но двигался медленно, всматриваясь мне в лицо. И неожиданно огорошил вопросом:

— А каков был в постели лейтенант Джеймс? Он делал то-то и то-то?

Я так и застыла. Он не отставал, задавая все новые вопросы. В конце концов я оттолкнула его и завернулась в простыню.

— Зачем ты спрашиваешь? Я к нему не вернусь. Ни за что. Теперь ты — мой муж.

— Возвращайся лучше сюда. — Улыбаясь, Джордж попытался освободить меня из простыни.

— Я в самом деле намерена с ним развестись, — продолжала я.

Улыбка погасла, Джордж нахмурился.

— Не говори глупости!

Сорвавшись с постели, я решительно принялась одеваться. Как он смеет так разговаривать? Впервые у меня мелькнуло слабое подозрение, что Джордж относится ко мне куда с меньшим уважением, чем я воображаю.


Теперь, оставаясь одна, я беспрестанно тревожилась. На ум шли слова миссис Ри. Что со мной станется, если Джордж меня покинет? Без него жизнь не имеет смысла. Если ему приходилось зачем-нибудь уехать из Лондона, я с ужасом думала: а если он не вернется? Зато когда мы были вместе, я непрерывно его желала; тревога смешивалась со страстью, усиливая ее стократ. Лишь в миг абсолютной близости я чувствовала себя уверенно и спокойно. Я вновь и вновь заставляла Джорджа обещать, что он никогда меня не оставит. Я нуждалась в нем все сильнее и сильнее.