Он посмотрел на Боннера, чье лицо отражало его собственный страх. Тогда он посмотрел на шофера, стоящего у двери. Старик. Охраняет хрупкую женщину.

— Даже не думай об этом, Дэнни, — сказала она. — Насилие не спасет тебя на этот раз. Сделай, как я тебе говорю, и ты выйдешь отсюда реабилитированным человеком.

— Иди ты к черту.

— Я предлагаю вам выполнить просьбу леди, — внезапно сказал шофер, удивляя Дэнни.

— А тебе нечего вмешиваться.

— Я так не думаю, — сказал Маннинг, медленно направляясь к Дэнни. — Итак, я знаю, что происходит в твоей голове прямо сейчас, парень. Я могу читать тебя, как детскую книжку. Ты думаешь, что она все это сочиняет и ты можешь тешить себя надеждой, что легко избавишься от этого. Ты думаешь, она безумна и она не сможет навредить тебе. Так вот, парень, не только она может причинить тебе вред, но и я тоже.

Дэнни фыркнул.

— Ты! Что ты можешь сделать, чтобы навредить мне?

— Ну, — спокойно сообщил Маннинг, — я могу дать тем репортерам ответ на вопрос, который они задавали тебе. Вопрос о том, что случилось с Билли Бобом Магдален.

Дэнни прищурился. Полиция уже задавала ему этот вопрос, и он сказал им, что купил автобус честно и юридически законно у Билли Боба и оставил пьяного старого проповедника в городе, где Билли Боб решил остаться. И полиция поверила ему — не было никакой причины, чтобы не поверить.

— Ты ничего не знаешь о Билли Бобе, — заявил Дэнни.

— Ты думал, что Билли Боб Магдален был стар, когда ты знал его, — сказал шофер Беверли. — Но ему было только сорок три года, когда вы присоединились к нему. Это было тридцать четыре года назад, а значит, ему сейчас приблизительно семьдесят семь лет. И его настоящее имя было не Магдален, а Маннинг. Ну же, разве вы, два красавца, не узнаете меня?

Могильная тишина заполнила комнату. Боннер медленно поднялся на ноги, его рот открылся. Дэнни уставился на старика широко открытыми глазами.

— Вы, парни, оставили меня умирать в пустыне, — продолжал Билли Боб. — И я чуть не умер в той пустыне. Но какие-то заблудившиеся туристы нашли и подобрали меня как раз вовремя. Они поместили меня в больницу в Одессе, и там я оставался в течение шестнадцати лет, почти потеряв рассудок от слишком большого количества солнца и отсутствия воды. А затем однажды, как по мановению волшебной палочки, моя память возвратилась, и первые осознанные слова, которые я произнес, были «Дэнни Маккей».

Случайно моя небольшая история оказалась в маленькой газете, и мисс Хайленд услышала об этом благодаря пресс-службе, услугами которой она пользуется. Она приехала в ту больнице и долго разговаривала со мной. Она спасла меня из той тюрьмы и дала мне стимул жить — жить достаточно долго, чтобы увидеть день, когда вы заплатите за то, что вы сделали.

Ошеломленный, Дэнни оступился и упал на стул.

— Вот видишь, — сказал Билли Боб, становясь позади Беверли, — это все правда. Каждое слово из этого. Она следила за тобой всю твою жизнь, парень, следовала за каждым твоим гнусным ходом. Сынок, ты даже не пукал без того, чтобы она не знала об этом!

Кондиционер включался и выключался; звуки из соседней комнаты проникали сквозь закрытую дверь приглушенным ревом; вдалеке звонили телефоны; внизу на бульваре Вилшир вопила сирена. Беверли терпеливо сидела в кресле и прижимала сумку с драгоценным содержимым к груди. Она никуда не торопилась; она ждала уже достаточно долго, теперь могла подождать еще несколько минут.

Наконец с пересохшим горлом и бледным лицом Дэнни прошептал:

— Рейчел, не делай этого со мной.

— Ты должен сделать это лучше, Дэнни.

— Господи, ты действительно хочешь, чтобы я умолял?

— Да, Дэнни, — ответила она, и на сей раз ее голос был холодным и жестким. — Как я когда-то умоляла тебя. Подумай о той невинной девочке, лежащей на столе подпольного акушера. Вспомни ее испуганное лицо, услышь ее голос, умоляющий тебя, чтобы ты позволил ей сохранить ребенка. А теперь сделай то же самое для меня. Дай мне увидеть твой страх, дай мне услышать, как ты просишь меня спасти твою жизнь.

Рука Дэнни метнулась к телефону у его стула.

— Сделай это, — сказала она, — и ты будешь уничтожен прежде, чем выйдешь из этой комнаты!

Его рука опустилась.

— Пожалуйста, Рейчел, — прошептал он. — Пожалуйста, не делай этого со мной.

— Этого недостаточно, Дэнни.

— О господи, — заплакал он. — Не делай этого со мной!

Она медленно поднялась и посмотрела на него сверху вниз.

— Я ждала этого момента тридцать пять лет. Я жертвовала и отказывала себе во всем только ради этого момента. Я не позволю, чтобы меня обманули, Дэнни.

Он сложил вместе руки и упал на колени.

— Пожалуйста, Рейчел. Пожалуйста, спаси меня.

— Позволь мне увидеть слезы, которыми ты так знаменит. Ты вызываешь их достаточно хорошо для телекамер. Теперь вызови их для меня.

— Господи, ты не можешь сделать этого со мной! Пожалуйста, Рейчел. Пожалуйста!

— Боже, — спокойно произнесла она. — Меня от тебя тошнит.

Он плакал теперь всерьез.

— Я сделаю все, Рейчел. Все что угодно. Только вытащи меня из этого. Не позволяй им мучить меня! Я не могу выносить это. После всех этих лет! Я не могу переносить позор. Я не смогу жить с этим!

Она пристально глядела на него сверху вниз еще какое-то мгновение, затем пошла к двери. Коснувшись дверной ручки, она сказала:

— Боюсь, тебе придется жить с этим, Дэнни.

— Что ты хочешь от меня? Я умоляю тебя, разве этого не достаточно?

— Нет, Дэнни, этого недостаточно. Я никогда не намеревалась спасать тебя. Я только хотела посмотреть, как низко ты можешь пасть. Бумаги, находящиеся в этой сумке, — мое последнее заявление прессе, обвиняющие тебя и всю твою деятельность. Если бы ты навредил только мне, я могла бы тебя простить. Но ты навредил стольким людям, и ты убил моего ребенка. За это не может быть никакого прощения.

— Господи!

— И еще одна вещь, Дэнни. Детектив О’Мэлли едет сюда, чтобы арестовать тебя.

Он потянулся к стулу и стал на ноги.

— О чем ты говоришь? Он не посмеет арестовать меня!

— Боюсь, что посмеет, Дэнни. Он обязан сделать это. Помнишь время, когда ты приходил навестить меня у Хейзел? Ты напился и хвастался, что тебя арестовали по обвинению в аморальном поступке, а потом ты сбежал с каторжных работ?

Он и Боннер уставились на нее.

— Ты думал, что срок давности истек и что вы свободны. Но ты ошибался, Дэнни. Я послала Билли Боба в Техас, чтобы изучить это дело. Знаешь, что он обнаружил? Что все еще есть ордер на твой арест за уголовное преступление — побег с принудительных работ, Дэнни, для которого нет срока давности и выпуска под залог. Всего через несколько минут, Дэнни, тебя уведут отсюда в наручниках. И это, — она нажала ручку, и дверь открылась, — то, ради чего я жила тридцать пять лет, чтобы наконец увидеть.

Он бросился к ней. Но Беверли открыла дверь как раз тогда, когда он подбежал к ней, крича: «Ты, гребаная сука!», отчего толпа людей повернулась в их сторону и застыла в молчании.

Она вошла в многокомнатный номер, когда детектив О’Мэлли прибыл с парой полицейских, одетых в форму. Увидев детектива, репортеры и телевизионщики последовали за ним из вестибюля и теперь толпились в коридоре рядом с номером Дэнни Маккея.

Они слышали крики Дэнни и теперь шумели вокруг Беверли, задавая вопросы и фотографируя их. Беверли подняла руку, прося тишины, затем вручила свою сумку Билли Бобу.

— Все, что я могу сказать прессе, изложено в этом письменном заявлении. Тем самым я лишаю Дэнни Маккея своей поддержки, финансовой, политической и личной.

Рев в коридоре усилился, когда журналисты загородили ей дорогу к лифту. Когда она достигла двойных дверей, она услышала голос Дэнни, перекрикивающего все остальные:

— Ты сука! Ты грязная сука! Я этого так просто не оставлю! Я достану тебя! Вот увидишь! Я тебя…

Она вошла в лифт и обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как Дэнни Маккей борется с полицейскими, которые надевают наручники на его запястья. Потом двери закрылись, и она оказалась в тишине.


«Роллс-ройс» ехал на большой скорости по пустынному шоссе вдоль Тихоокеанского побережья. Боб Маннинг сидел за рулем, Беверли — на заднем сиденье. Слева отвесные скалы спускались вниз на сотни футов к Тихому океану, воды которого плескались в серебристом лунном свете. Справа возвышались холмы, подобно темным гигантам, стремящимся коснуться звезд. Автомобиль мчался сквозь ночь, подобно серебряной пуле — тихо и торопливо.

Беверли заметила фары позади нее. Они появились вскоре после того, как они с Билли Бобом оставили отель «Сенчури Плаза», и все еще двигались за ними. Один раз она повернулась и посмотрела назад. Это был коричневый седан, силуэт водителя вырисовывался в ярком свете. Когда Билли Боб ехал быстрее, коричневый автомобиль тоже ехал быстрее. Когда он замедлял скорость, тот тоже притормаживал. И теперь они ехали со слишком близко расположенными бамперами по извилистому, опасному прибрежному шоссе.

Билли Боб тоже заметил автомобиль сзади и часто смотрел в зеркало заднего вида. В то же время он пытался следить за опасными поворотами.

Затем направление света фар изменилось, и Беверли оглянулась как раз вовремя, чтобы увидеть, что коричневый автомобиль поровнялся с «роллс-ройсом». Она потянулась за ремнем безопасности, пристегнулась и сказала:

— Боб…

Его нога переместилась на педаль тормоза.

Через несколько секунд «роллс-ройс» летел в воздухе подобно красивой серебряной дуге, ударяясь о скалы и погружаясь в океан.

52

Все закончилось.

Клуб «Бабочка» был закрыт; Лонни, сказочный ковбой, больше не существовал.

Джессика стояла на балконе, который выходил из спальни хозяев на бульваре Сан-Сет. Был теплый июньский вечер, она глядела вниз на белое сухое основание плавательного бассейна. В нем появились значительные трещины, поэтому его осушили. Завтра будет проведен осмотр. Когда Франклины решили строить бассейн, Джессика просила Джона позволить Труди сделать это. Она уверяла его, что Труди хороший специалист И она сделает им качественный бассейн. Но Джон не любил Труди Штэйн, думал, что она легкомысленная особа, и поэтому нанял другую компанию для строительства бассейна, возглавляемую человеком, с которым он познакомился в баре. Теперь, тремя годами позже, у них появились проблемы.

Но Джессику это не волновало. Она пристально глядела вниз на сухой пустой котлован на территории их сада и думала о шаге, который собиралась предпринять.

Восемь лет назад Джессика ушла из дома своего отца прямо в дом своего мужа. Теперь пришло время, чтобы выйти в мир и посмотреть, что это такое.

Она отвернулась от бассейна и вошла в спальню, где все, что ей оставалось сделать, это закрыть замки чемодана. Сделав это, она остановилась, чтобы посмотреть на огромных размеров кровать, где она провела в одиночестве так много ночей, даже когда Джон находился рядом с нею. Затем она взяла свой чемодан, свитер и сумку и вышла из спальни.

— Мне нужен отпуск, — сказала она своему партнеру, Фреду Мортону. И он согласился. За все время, когда они организовывали практику, Джессика ни разу не была в отпуске. — Я собираюсь уехать на некоторое время. Ты сможешь справиться без меня?

Он мог: незадолго до этого они наняли трех младших адвокатов и помощника с неполным юридическим образованием в свою растущую фирму.

Джессика сказала это сначала Фреду, затем Труди, которая в этот момент ходила на яхте вокруг острова Каталина со своим возлюбленным, Биллом. Наконец, она сказала своим родителям, что уедет на некоторое время, чтобы кое о чем поразмыслить. На их вопрос, едет ли Джон с нею, Джессика ничего не ответила. Теперь оставалось сказать только одному человеку.

Они с Джоном не разговаривали друг с другом со Дня памяти, когда она уехала с ярмарки Ренессанса, оставив его там. Последующие дни были холодными, несмотря на теплый циклон, пришедший в Лос-Анджелес. Джон и Джессика спали отдельно, ели отдельно, не интересовались друг другом, подобно двум фантомам, бродящим по дому в двух разных плоскостях. В тот день на стоянке для автомобилей за воротами ярмарки был перейден Рубикон — окончательно и бесповоротно. Слишком много было сказано, слишком много раскрыто. Их отношения уже не могли быть прежними, и не осталось никакой надежды, что они когда-либо улучшатся. Джессика знала, что в глазах Джона она совершила непростительное преступление: она спровоцировала его на недостойный поступок — ударить женщину. До конца жизни он цеплялся бы за мысль, что это была ее вина, только ее, и что любые шаги к примирению или прощению должны быть предприняты ею.