— Какую ещё бумаженцию? — Сбитая с толку, Люба искоса бросила взгляд на желтоватый картонный листок в руке Марьи.

— Прежде, чем отдать тебе эту бумажечку и уйти, я хочу сказать тебе несколько слов, над которыми, хочешь ты этого или нет, тебе придётся задуматься. Кряжин — красивый лжец, отполированный снаружи и абсолютно гнилой внутри, — безапелляционно произнесла она, и на её губах появилось что-то среднее между гримасой и улыбкой. — Он — лгун, враль до мозга и костей, и, если тебе интересно, в общих словах я могу предположить, какую сказку про белого бычка он тебе тут плёл.

— Да что ты, даже так? — язвительно усмехнувшись, Шелестова с вызовом посмотрела на Марью, но в лице той не дрогнул ни один мускул.

— Так, и даже больше, — свободно выдала она, не пряча, по обыкновению, глаз в пол.

— И что же, по-твоему, он мне наговорил?

— Что женился он, конечно же, без любви, — стала загибать пальцы Марья, — что его, бедную сиротинушку, заставили это сделать трагические внешние обстоятельства, заметь, никоим образом не зависящие от его воли, и, уж конечно, что любил он все эти годы только тебя одну.

— А разве это не так? — Поражённая необычными словами и поведением Марьи, Люба почувствовала себя немного не в своей тарелке.

— Конечно, так, — пошла ва-банк Марья. — А тебя не интересует, откуда я обо всём этом знаю?

— Наверное, от Кирилла.

— Да нет, о несравненная! — желчно хохотнула Марья. — Забирая его от очередной пассии, я слышала эту трогательную историю не один десяток раз, так что за четыре года совместной жизни у меня вполне хватило времени выучить слова душещипательной песни о великой и трагической любви.

— Что ты этим хочешь сказать? — Со щёк Любы отхлынула кровь, и Марья с удивлением увидела, как могущественная соперница постепенно утрачивает самообладание.

— Я хочу сказать, что всё, что мой благоверный тебе наплёл, он уже говорил многим, и вряд ли на сей раз он смог изобрести что-то новое.

— Ты врёшь, — коротко уронила Люба.

— Давай проверим. — Чувствуя кураж, Марья развернула сложенный вчетверо лист. — Вот справка из консультации, где чёрным по белому написано, что через несколько месяцев у нас будет ребёнок, — с улыбкой проговорила она, с любопытством наблюдая за тем, как лицо Любы становится белее простыни. — Или я что-то напутала, и он тебе не говорил, что у нас с ним не может быть детей? Стра-анно, — деланно протянула она. — Обычно для большей убедительности он использует этот трюк, и, как правило, он срабатывает безотказно.

— Покажи, — требовательно протянув руку, одними губами прошептала Люба.

— Да ты уж очень-то не расстраивайся, — по-дружески посоветовала Марья, с притворной жалостью глядя в глаза ненавистной подруге.

— Значит, всё, что он мне говорил… — неохотно протянув бумагу назад, Люба медленно выдохнула.

— Всё без исключения, — подмигнула Марья и, свернув лист, поспешно убрала его под замок. — Вот это, — ткнув пальцем в бок сумки, она выдержала внушительную паузу, — это правда, а всё остальное — чепуха. Ну ладно, некогда мне тут с тобой языком чесать, устала я, сама понимаешь, — многозначительно усмехнулась она, — да и дел много. Так ты, когда мой у тебя объявится, скажи, чтоб сильно не задерживался.

Не попрощавшись, Марья с лёгкостью развернулась, но, хлопнув дверью, задрожала и, ощутив, что завод полностью иссяк, без сил прижалась к ней спиной. А с другой стороны к той же двери прижалась спиной Любаня и, задыхаясь от обиды и боли, тихо и безнадежно заплакала.

* * *

Пролетев пулей мимо рьяной вахтёрши, Марья выскочила на улицу и, громко хлопнув дверью, злорадно подумала о том, что подобное обращение с казённым имуществом непременно взмутит толстую гарпию до глубины её студенистой души.

Ретушируя контуры зданий, над Москвой повисли скорые мартовские сумерки, и невесомые искристые снежинки, теряя свою яркость, стали подёргиваться пепельно-сиреневатой матовостью. Потихоньку угасая, небо на западе постепенно наполнялось густым вишнёвым сиропом заката; разрезая холодную звень воздуха, слышались отдалённые гудки машин, а у самого парапета набережной, раздвигая темноту длинными жёлтыми ладонями, уже горели фонари.

Торопиться домой смысла не было. Последняя пара Кирилла заканчивалась без четверти шесть, так что, даже с учётом времени его прощального захода к Шелестовой, раньше восьми — половины девятого он дома объявиться не мог. В том, что эта особа сегодня выкинет Кирюшу вон, Марья не сомневалась ни минуты, а поскольку, кроме как домой, идти оплёванному Ромео будет абсолютно некуда, то его возвращение в родные пенаты — шаг просчитанный и абсолютно предсказуемый.

Сидеть дома в такой вечер не хотелось, и, поскольку Марья была почти не связана временем, она решила побаловать себя прогулкой по любимому Арбату. Сияя золотыми огнями, круглоголовые фонари заливали улицу жёлто-оранжевой карамельной патокой, и каждый камень брусчатой мостовой выделялся по краю отчётливым прямоугольным контуром. Высокие окна выступающих над брусчаткой эркеров уходили в глубокое, чёрно-фиолетовое небо. Узкие, тёмные, своим внешним видом они напоминали худые, впалые щёки чопорных английских аристократов, молчаливо сидящих за чаем с серебряной ложечкой в руке.

К вечеру на улице похолодало, но здесь, в оживлённой людской толпе, этого почти не чувствовалось. Наслаждаясь шумом голосов, Марья с удовольствием вглядывалась в освещённые витрины магазинов и, замирая от восхищения, ощущала свою причастность к кипучей жизни большого города. Остановившись у стекла, она каждой клеточкой впитывала звуки и цвета, скрупулезно запоминая всё до мелочей, чтобы когда-нибудь потом, расколов звонкое одиночество вечера на мелкие кусочки, растворить их в светлой реке испытанной радости…


— Ма-а-рья-я! — Хлопнув дверью так, что с потолка посыпалась штукатурка, Кряжин прогромыхал ботинками по прихожей и, расшвыряв их по разным углам, рывком расстегнул пуговицы. — Дрянь ты эдакая…

Процедив сквозь зубы ругательство, он схватил пальто за воротник и, не глядя, набросил его на первый попавшийся крюк. Скользнув мимо вешалки, одежда съехала на пол. Захрипев, Кряжин пнул ногой распластавшийся по полу куль и, злобно задрожав ноздрями, с силой ухватился ладонями за дверной косяк.

— Ну что, гадюка, добилась своего?! — не разжимая зубов, свистящим шёпотом, с ненавистью процедил он, и его брови, рванувшись одна к другой, застыли над переносицей глубоким острым углом. — Ненавижу! Как же я тебя ненавижу! — с хрустом скрипнув зубами, Кряжин прокатил по скулам тугие комья желваков и, напряжённо размяв пальцы рук, не отрывая глаз от лица Марьи, медленно двинулся ей навстречу.

Глядя в безумные глаза Кирилла, Марья ощутила, как, разливаясь противной дрожью, от её позвоночника по всему телу побежали цепкие мурашки сумасшедшего страха.

— Что ты задумал? — дрогнув, голос Марьи надломился.

Продолжая надвигаться, Кряжин молча прожигал её ненавидящим взглядом. Сжав губы в тонкую бесцветную полосу, он подрагивал крыльями носа, а на его шее, вздувшись и подёргиваясь от напряжения, пульсировала толстая жила.

— Ты сломала мою жизнь, — остановившись в полшаге до жены, с надрывом прохрипел он.

Сощурив глаза в узкие щёлки, Кряжин протянул руки и, коснувшись ладонями шеи Марьи, замкнул их в кольцо. Судорожно сглотнув, она испуганно дернулась в сторону и тут же почувствовала, что пальцы Кирилла сжались ещё крепче.

— Стой на месте, не дёргайся, бесполезно. — Увидев в глазах Марьи выражение панического страха, Кряжин довольно ухмыльнулся, и его губы растянулись в отвратительной улыбке, больше напоминавшей гримасу. — Ты хотела, чтобы я был с тобой? — С нажимом проводя пальцами по шее Марьи сверху вниз, Кирилл царапнул кожу ногтём, и на её молочно-белой, нежной поверхности тут же выступила безобразная малиновая полоса. — Так хотела или нет, отвечай, дрянь поганая?!! — вдруг сорвался он на крик. Оттолкнув от себя отяжелевшее тело Марьи, Кряжин что есть силы ударил ногой по журнальному столику у окна, и тот, ударившись о батарею, с грохотом упал на пол.

— Что ты делаешь! — загородившись, Марья прижала ладони к саднящей шее и почувствовала, как, соприкоснувшись с руками, кожа горячо заныла.

— Если бы ты только знала, как сильно я тебя ненавижу! — трясясь, сжал кулаки он. — Я ненавижу тебя… сильнее своей жизни! — стараясь выразить глубину своего чувства, Кряжин крепко прижал кулаки к груди.

— Уходи, — голос Марьи оборвал крик Кирилла на самом пике.

— Что ты сказала? — растягивая слова на слоги, он неторопливо расправил плечи и, не веря своим ушам, презрительно прищурился. — Это ты мне?

— Тебе, — с вызовом глядя ему в лицо, жёстко бросила она.

— Ты хорошо подумала? — глаза Кирилла полыхнули необузданной яростью.

— Лучше не бывает, — спокойно ответила Марья и вдруг увидела, как уголок его века нервически задёргался.

— А ну, повтори ещё раз, что ты сказала! — Нависнув над женой тёмной глыбой, Кряжин вплотную приблизил своё лицо к Машиному.

— Я сказала тебе собирать вещи и катиться к чёртовой матери! — звонко отчеканила она и вдруг, взмахнув рукой, с силой ударила его по щеке.

— Ты что, сдурела?! — Схватившись за щёку, Кряжин широко раскрыл глаза, и по его скулам забегали твёрдые желваки. — Да я же тебя…

— Что? Ну что ты мне сделаешь?! — Шагнув вперёд, Марья молниеносно вскинула руку, и не успел Кирилл сообразить, что сейчас произойдёт, как заполыхала огнём вторая щека. — На что ты способен, тля? Что ты можешь? Жить на чужой шее?! Всю твою сознательную жизнь тебя кормили и поили, а ты, неблагодарное животное, позволял себе хватать руку, протягивающую тебе кусок хлеба!

— Неправда! — Растерявшись от неожиданного натиска, Кряжин смотрел во все глаза на взбесившуюся, словно фурия, жену, и, жалко обмякнув, медленно пятился к стене.

— Правда, всё это — правда! — не сбавляя оборотов, продолжала наступление Марья. — Ты — ничтожество, ты — ноль, ничего из себя не представляющий ноль, с непомерным эгоизмом, громадными амбициями и тухлецой внутри. Что — ты? Что — ты? Ты — эгоист, потребленец и приспособленец, и я ненавижу тебя не меньше, чем ты меня!

Почувствовав, что он упёрся спиной в стену, Кирилл замер на месте и ошарашенно взглянул на вышедшую из-под контроля Марью.

Не ожидая ни малейшего сопротивления со стороны покорной, обычно бессловесной, к тому же ощущающей свою непростительную вину и ожидающей заслуженного наказания жены, Кряжин даже не удосужился просчитать все возможные последствия своего необдуманного выступления. Он был полностью уверен в своей победе, и теперь, понимая, что ссора зашла слишком далеко, в панике прикидывал, чем может для него обернуться разрыв с Марьей.

— Я устала от твоих непомерных амбиций и махрового эгоизма. — Холодно посмотрев на вжавшегося в стену мужа, Марья гордо вскинула голову. — Собирай свои вещи и катись, куда глаза глядят. Вот тебе Бог, а вот тебе порог.

— Куда же я пойду на ночь глядя? — не в силах поверить в услышанное, неуверенно проговорил Кирилл и, рассчитывая на жалость, попытался заглянуть в глаза жене.

— Мне на это ровным счётом наплевать, — поставив последнюю точку, Марья торжествующе улыбнулась. — С этой минуты заботься о себе сам.

* * *

В первое мгновение после неожиданного ультиматума Марьи Кириллу показалось, что земля уходит у него из-под ног. Забота о ком-либо, в том числе и о себе самом, никогда не входила в круг его добродетелей. Заниматься подобной канителью он не только не любил, но и, честно признаться, не умел, поэтому, представив, что в одночасье все хозяйственные хлопоты могут перелечь на его плечи, пришёл в состояние ступора. Однако потрясение длилось недолго. Не сомневаясь в том, что Марья пожалеет о своих неосмотрительных словах на следующий же день, если не сразу же после его ухода, и приползёт к нему на коленях умолять о возвращении, он успокоился и принялся просчитывать ситуацию.

Зарвавшаяся донельзя, Марья заслуживала наказания, и желание поставить нахалку на место было не только понятным, но и, несомненно, справедливым. Встав в позу и указав ему, как какой-то приблудной собачонке, на дверь, она совершила непростительную глупость, заставить сожалеть о которой было полностью в его силах. После визита Марьи на набережную, вернуть доверие Любы не представлялось возможным, но отомстить за такую подлость по полной программе помешать ему не мог никто.

Итак, запала у этой клуши хватит на день, самое большее — на два, это время можно будет переждать, затаившись у кого-нибудь на дому из ребят или при плохом раскладе в студенческой общаге. Конечно, местечко не из приятных, но пару дней перетерпеть будет можно. Осознав глубину своей вины, буквально завтра-послезавтра ей ничего не останется, как пойти на попятную. Но на сей раз его согласие вернуться обойдётся ей крайне недёшево: жить приживальщиком на птичьих правах он больше не намерен.