— Да какая разница, ты говори, о чём спрашивали! — нетерпеливо перебил голос из заднего ряда.

— Ну вышел я на середину комнаты, встал — руки по швам, а они все молчат, только бумажки перебирают. Я тоже молчу, жду. — Переживая всё заново, Генка нахмурился, и брови его недовольно зацепились одна за другую. — Потом один из них, который по центру, и говорит: «Вы — Карамышев Геннадий Алексеевич»? Я отвечаю: «Ну мол, я». А он: «Как же это у вас, Геннадий Алексеевич, в дипломе одни «удовлетворительно» стоят? Что же вы сможете преподать советским ребятишкам, если сами не имеете достаточной квалификации?»

При воспоминании о словах председателя распределительной комиссии Генка насупился ещё больше, и на его щеках появились красные пятна.

— Так и сказал? — во всеобщей нависшей тишине тоненький девичий голосок был похож на слабый писк комара.

— Так и сказал! — качнув белёсым чубом, сердито откликнулся Генка. — Я стою, не знаю, куда глаза спрятать, а он уставился на меня, того и гляди, слопает. Чуть со стыда сквозь землю не провалился, — глядя себе под ноги, с досадой буркнул он.

— Если бы ты почаще книгу в руки брал, не пришлось бы со стыда сгорать! — не удержалась от замечания Самсонова, но, испуганные тем, что Геннадий, обидевшись на её замечание, может уйти прочь, не рассказав самого главного, девчонки зашикали на неё со всех сторон.

— Ген, а что было потом?

— Я постарался как-то оправдаться, но, по-моему, вышло не очень убедительно, — честно сознался Карамышев. — Не успел я договорить, как старичок у окна и какая-то женщина рядом с ним зашептались, а потом, что-то пометив в бумагах, передали их в центр стола. Дальше всё пошло быстро. Игорь Кузьмич сверился с ведомостью, кивнул въедливому старичку, и тот заявил: поскольку, говорит, молодой человек, учителя английского нужны не только в городах, но и в других уголках нашей необъятной Родины, придётся вам потрудиться в Казахстане. Вот, говорит, у нас имеется запрос из села Азыр, находящегося в двадцати шести километрах от районного центра Аркалык. Место, конечно, не бойкое, но и там люди живут. Хотел я возмутиться, да кто меня с такими оценками слушать станет?! — неожиданно вспыхнул он. — Я ещё понимаю, был бы красный диплом, а тут — эх! — С досадой махнув рукой, Генка протиснулся сквозь толпу притихших девчонок и, перепрыгивая через две ступени, побежал на улицу.

— Лихо Гешу прижали!

Потерев переносицу, Николай хотел броситься вслед другу, но из общей толпы вынырнула Самсонова и ухватила его за рукав.

— И далеко ты отправился? А если сейчас позовут тебя, ты об этом подумал?

— Ты чего, не слышала? — рванувшись, Николай посмотрел вслед исчезнувшему другу. — Генку отправляют в какой-то Мухосранск.

— Ну и что из этого? — смерив Николая уничижительным взглядом, привычным жестом Самсонова убрала кудри за уши.

— У него же в Москве жена, они об этом подумали? — бросив негодующий взгляд на аудиторию, где творилась такая несправедливость, Николай сурово сверкнул глазами. — Нужно пойти и сказать им об этом. Ты же староста, вот и ступай!

Взяв Юлю за плечо, он развернул её лицом к учебному кабинету, но она, упираясь руками и ногами, отрицательно замотала головой.

— Не пихайся, Ласточкин, я всё равно не пойду просить за твоего приятеля.

— Это ещё почему? — Еле сдерживаясь, Николай сжал свои огромные ладони в кулаки.

— Кто-то же должен поехать по запросу в Казахстан, — поправляя брошь на груди, с достоинством изрекла та.

— Почему этим кем-то должен быть обязательно Генка?!

— А почему бы и не он? — приподняв брови, Самсонова вскинула вверх острый подбородок. — Если Карамышев не заслужил распределения лучше, пусть едет в свой аул. Вот я училась днями и ночами, уж, наверное, меня в такую дыру не зашлют. Вы с Генкой гуляли, а на сессиях всеми правдами и неправдами вымаливали себе трояки, так что же вы теперь хотите?

— Если бы мы были уж так плохи, зачем бы нас нужно было держать? — во весь голос возмутился Николай. — Тебя послушать — так нас нужно было гнать отсюда с первого триместра поганой метлой!

— По совести, нужно было бы! — звонко отчеканила Самсонова.

— Тогда чего ж нас держали?!

— Да потому что в группе на двадцать пять девочек было всего три парня, вы с Генкой да Кряжин, — в лоб выпалила она. — В пединститут нормальных ребят на аркане не затащишь, сюда идут только такие, как вы: или инвалиды, или женатые!

— Да что б тебя, дуру, на Колыму упрятали! — Поняв, что помощи от Самсоновой не дождёшься, Николай повернулся к ней спиной и, не желая продолжать бесполезные дебаты, отошёл в сторону.

— Ласточкин! — в дверях аудитории возникла плотная фигура заместителя декана, Анастасии Дмитриевны, и, позабыв о вредной старосте, Николай поспешил к ней.

— Да-a, девочки, неизвестно, кому что светит, — с расстановкой протянула Юля, провожая злым взглядом удаляющегося на собеседование Николая.

— А я даже выбирать не стану, куда отправят, туда и поеду, — мягко улыбнулась худенькая девушка с пышной косой. — Чего волноваться попусту? Всё равно будет так, как решит комиссия, — нервно улыбнулась она, и было заметно, что на самом деле она волнуется ничуть не меньше остальных. — По крайней мере, мы все в одинаковых условиях, — тоненько проговорила она, ища глазами поддержки у стоявших рядом девочек.

— Все, да не все, — оборвав утешительницу на полуслове, Юлия оправила на себе длинную юбку и, скосив глаза вправо, кивнула на Марью, разговаривавшую с подружками у перилл дальней лестницы. — Над некоторыми руку держат с самого поступления, так что кроме нас кандидатур на московское распределение достаточно.

— Зачем ты так говоришь, — покраснев до ушей, Нина поправила на переносице толстую дешёвую оправу школьных очков. — Маша все пять лет из-за учебников не вылезала, она окончила институт с красным дипломом, была признана лучшей ученицей курса, так что своё право остаться в Москве она отработала.

— Когда тебе в клювик всё готовое кладут, чего бы и не заниматься? — едко возразила Юлия. — Вон, Вика пять лет по электричкам моталась, а ты, ты. Разве мы не знаем, каким трудом далась учёба тебе? Вообще удивительно, как ты смогла окончить институт при таких каторжных условиях! — звонко выкрикнула она, и, привлечённые её последними словами, к ним обернулись сразу несколько студентов. — Что же Вике никто квартиры в Москве не подарил? Или, может, Кряжиной пришлось, как тебе, по ночам чужое тряпьё стирать?

— Замолчи! — прижав ладони к щекам, Нина едва заметно согнула колени и, словно защищаясь от сыплющихся раскалёнными углями слов старосты, что есть силы зажмурилась.

— А ты мне рот не затыкай! — жёстко сказала Самсонова. — Все знают, Кряжину в институт богатый дядюшка пропихнул, да вот незадача — помер не вовремя, а то бы и с распределением у неё проблем не было. Хотя, очевидно, их и так не возникнет. — Губы Юли презрительно изогнулись. — У неё куплено всё заранее, и оценки в сессию, и распределительное открепление. Это нам три года гнить в медвежьем углу, а такие, как она, будут наслаждаться столичной жизнью.

— Зачем ты говоришь за всех? — перекинув косу назад, девушка с мягкой улыбкой с укором посмотрела Самсоновой в лицо. — Если ты староста, это ещё не означает, что ты можешь говорить от лица всех. Лично я так не думаю.

— А тут и думать нечего! — накрутив себя, Юля была уже не в состоянии нажать на тормоза. — Эта деревенская выскочка останется в Москве, а нас, коренных москвичей, отправят в какой-нибудь аул, как Генку!

— Она добрая и трудолюбивая! — подала свой голос в защиту подруги Нина, от всей души желая, чтобы стоявшая у самой лестницы Марья не услышала слов Юли.

— Ага, до такой степени добрая, что Кряжин, как от чумы, удрал от неё без оглядки!

Намеренно произнеся фамилию Кирилла отчётливо и громко, Самсонова насмешливо прищурилась и демонстративно ткнула в сторону Марьи пальцем. Увидев жест старосты и услышав её последние слова, Марья снялась с места и, сжав зубы, медленно двинулась в сторону Юлии.

* * *

— Ну и как нам поступить с этим светочем знаний? — прислушиваясь к восторженным воплям Ласточкина, нежданно-негаданно получившего распределение в солнечную Одессу и во всеуслышание оповещавшего о своей радости родные пенаты, Анастасия Дмитриевна подчеркнула фамилию Кряжиной толстой чернильной полосой и, проставив напротив неё жирный вопросительный знак, внимательно посмотрела на притихшую комиссию.

— Исходя из положений законодательства, студенту, окончившему вуз с красным дипломом, при распределении должны полагаться определенные льготы, — несмело кашлянув, узенький старичок, сидящий у самого окна поправил на шее старомодный галстук.

— С точки зрения закона распределение студентов — вообще чистейшей воды профанация, и уж кому-кому, а вам, Пётр Вениаминович, это известно не хуже моего, — напирая животом на край стола, Анастасия Дмитриевна укоризненно взглянула поверх очков на пришлого старичка.

— К сожалению, Анастасия Дмитриевна, это так, — низенький старичок вытянул губы трубочкой и разочарованно покачал головой. — Некоторые из выпускников, особо одарённые, а следовательно, и особо пронырливые, знают об этой лазейке и успешно ею пользуются, и в этом случае мы бессильны.

— Уважаемый Пётр Вениаминович! То, о чём вы сейчас говорите, необычайно важный вопрос, но, к сожалению, у нас крайне мало времени, к тому же все присутствующие, — вытянув руку вперёд, Анастасия Дмитриевна уважительно обвела всех членов комиссии, — как мне кажется, прекрасно осведомлены об этой стороне вопроса. В связи с этим мне представляется нецелесообразным тратить драгоценное время собравшихся товарищей на общие отвлечённые темы.

Обведя четверых участников действа вопрошающим взглядом и получив их негласное одобрение, заместитель декана строго сдвинула брови, и, сникнув под её взглядом, сухонький старичок умолк.

— На повестке дня вопрос об одной из выпускниц нашего курса, некоей Кряжиной Марии Николаевне, окончившей в этом году нститут с отличием по всем предметам.

— А что с ней не так? — спросила низенькая пожилая женщина с черепаховым ободком в волосах.

— Постараюсь вкратце изложить суть вопроса. — Сосредоточенно нахмурившись, замдекана постучала перевёрнутым карандашом по крышке парты и, сделав глубокий вдох, ринулась в наступление. — Пять лет назад к нам в институт поступил звонок из вышестоящей инстанции, где в ультимативной форме нам предписывалось принять на курс Кряжину Марию Николаевну, уроженку Московской области, деревни Озерки. Заметьте, сделать это предписывалось в приказном порядке, без каких-либо оговорок, без экзаменов, собеседований и тому подобных, как мне было сказано, «ненужных проволочек».

— Подумайте только! — поражаясь грубому давлению на преподавательский состав, выразила общее возмущение дама с ободком.

— Решив пойти навстречу, я поинтересовалась, нуждается ли эта особа в студенческом общежитии, что, согласитесь, уважаемые коллеги, учитывая место прописки Марии Николаевны, было вполне логичным, на что получила достаточно резкую отповедь.

— Помилуйте, Анастасия Дмитриевна, да за что же было вам выговаривать? — с изумлением произнёс Игорь Кузьмич. — С моей точки зрения, пойдя навстречу этой девочке, вы проявили абсолютно бескорыстную заботу, за которую она должна была бы вам быть крайне признательна…

— В достаточно резкой, я бы даже сказала… грубой форме мне было объявлено, что по осени гражданка Кряжина будет иметь в своём распоряжении отдельную однокомнатную квартиру, — перебивая прочувствованную речь коллеги, с обидой выговорила Анастасия Дмитриевна, и её лицо напряжённо застыло. — Мало того, эта отдельная квартира будет располагаться на набережной, было сказано мне, неподалёку от метро «Киевская», где, как вы понимаете, живут люди далеко не бедные… — многозначительно добавила она.

— Да… история неприятная, — прижав ладонь к дряблой шее, старичок у окна натужно кашлянул. — Я глубоко сожалею о том, что вам пришлось пережить, и поверьте, мне понятно ваше состояние, но, Анастасия Дмитриевна, ведь не секрет, что по протекции вышестоящих органов в наши вузы поступает чуть ли не каждый десятый абитуриент, — вдруг выдал он.

Рассчитывая на полное понимание присутствующих, Анастасия Дмитриевна на какой-то момент замерла, но потом, словно опомнившись, шумно вздохнула, и, повернувшись к Петру Вениаминовичу всем корпусом, с нажимом произнесла:

— Я удивлена, профессор, вашей неадекватной реакцией, как, полагаю, и все находящиеся в этой аудитории.

— Но позвольте, вы же сказали, эта девушка окончила курс с отличием… — попытался он отстоять свою точку зрения.

— То есть вы хотите сказать, что результаты успеваемости Кряжиной полностью перечёркивают то унижение, которое мне… вернее, которое всем нам, — акцентируя последнее слово, замдекана заметно повысила голос, — было нанесено её высокопоставленным родственником? Я вас правильно поняла?