– Я думаю, нет танцовщицы, которая не мечтала бы о лаврах прима-балерины, – холодно сказала она.

Мадам Декок бросила на Мишель негодующий взгляд:

– Возможно, это так. Но Дениз не просто танцовщица, как вы. Моя дочь гениальна!

Мишель почувствовала, что едва сдерживается. Она плотно" сжала губы, боясь сказать в ответ что-нибудь, что еще больше разозлит эту даму. А Мишель ни в коем случае не хотела стать причиной безобразной сцены, которая испортила бы вечер мадам Дюбуа. И тут она увидела Андрэ, который направлялся прямо к ней, как будто его послало само небо. Наверное, еще никогда она не была так ему рада!

Андрэ одарил мадам Декок самой очаровательной улыбкой, на которую только был способен:

– Мадам, если позволите, я оставлю вас тет-а-тет с вашей дочерью. Я хотел бы представить кое-кому мадемуазель Вернер.

Мишель быстро вскочила со стула и крепко ухватилась за руку Андрэ. Затем обернулась к своим собеседницам и сказала сладким голосом:

– Мне доставила огромное удовольствие беседа с вами, мадам.

Отойдя на несколько шагов, Мишель наклонилась к Андрэ и шепнула ему на ухо:

– Вы просто не представляете себе, как меня выручили!

Андрэ посмотрел на нее и хитро подмигнул:

– Очень даже хорошо представляю, дорогая. Я умею читать выражение вашего лица даже через комнату. Потому и бросился вам на выручку.

– У этих двоих совсем нет сердца. Когда я впервые встретилась с Дениз, то подумала, что более холодной особы в мире просто не существует. И думала так до тех пор, пока не познакомилась несколько минут назад с ее мамочкой. О Боже!

Андрэ рассмеялся:

– Да, эти дамочки себе на уме! Я знаю Мадлен с давних пор. Еще до того, как она вышла замуж за Декока. Эта дама и тогда была такой же. Сегодня же она – сущая ведьма! – Его лицо вдруг сделалось серьезным. – Но не стоит их недооценивать, дорогая. И Боже вас упаси разозлить! Это может создать для нас с вами серьезные трудности. Мадам Декок пользуется большим влиянием в парижском свете. Так что не вздумайте нажить себе опасного врага!

– Но они так недоброжелательны и даже грубы! Вряд ли я сумею сдержаться, если они посмеют меня оскорбить!

– Терпение, дорогая, терпение. А сейчас давайте поговорим о чем-нибудь приятном. Как вам этот вечер?

Мишель неопределенно пожала плечами:

– Я только и успела что поговорить с мадам Декок и ее дочерью. А еще с отвратительным типом, который представился как Альбион Вильерс. Он говорил, что друг вам.

– А, так вы уже встретились с Аспидом! – рассмеялся Андрэ. – В былые времена мы прозвали его так за ядовитый язык.

– Подходящее прозвище, – фыркнула Мишель. – И, судя по нашей беседе, он его все еще заслуживает. Альбион назвался вашим другом, но тут же рассказал про вас такое, что я никогда не решусь повторить.

Улыбка сбежала с лица Андрэ.

– Могу себе представить, что он вам наговорил. И слишком давно знаю вас, Мишель, чтобы не догадаться, как это вас шокировало. Мы поговорим об этом позже, когда останемся вдвоем. А сейчас я хотел бы представить вас некоторым очень приятным и интересным людям. Надеюсь, это вас развлечет и поможет забыть о всех мерзостях и неприятностях.


После этого Мишель была представлена почти всем гостям салона, многие из которых вполне заслуживали лестной характеристики, данной им Андрэ. Мужчины рассыпались в комплиментах, которые доставляли ей удовольствие, хотя Мишель и не совсем им верила. При этом все рассказывали смешные анекдоты и забавные истории.

Но постепенно напудренные и нарумяненные лица, неестественный смех и манерность большинства гостей стали ей надоедать. Хотя Мишель все же было небезразлично внимание, которое ей оказывали, и очевидный всеобщий интерес к себе.

Она бойко болтала с каким-то молодым красавцем, который уверял, что скоро предстанет перед судом, когда почувствовала на себе чей-то взгляд. Продолжая улыбаться молодому человеку, Мишель осторожно повернула голову и увидела неподалеку Арно Димпьера, стоявшего у стены со скрещенными на груди руками. Их взгляды встретились. И лицо Арно осветилось улыбкой.

Мишель поняла, что он узнал ее, несмотря на бальный наряд. И тоже улыбнулась мэтру. При этом чуть дольше задержала взгляд на его фигуре. Как же он красив! Стройная талия, длинные изящные ноги… Одет в простой костюм из темно-серого бархата. На голове – скромный серый парик с маленькой косичкой на затылке.

Мишель снова обернулась к молодому человеку. Но краем глаза продолжала наблюдать за балетмейстером. Он отделился от стены и медленно направился к ним. Мишель почувствовала, как ее охватывает волнение. В первые дни их знакомства она побаивалась Арно. Но постепенно страх уступил место глубокому уважению. На нее производили огромное впечатление не только глубокие познания Димпьера в области балета, но и его широчайшая эрудиция. И конечно, Мишель восхищалась им как педагогом.

На занятиях в репетиционном зале он очень редко позволял себе заговаривать с ней, ограничиваясь, как правило, двумя-тремя словами. Да и те не выходили за рамки обычных педагогических замечаний и указаний на ошибки, допущенные при исполнении того или иного танца. При этом Мишель еще ни разу не слышала от Димпьера ни одного комплимента!

Мишель знала, что большинство занимавшихся в студии девушек ловили на лету каждое слово Димпьера и прямо-таки напрашивались на его похвалу. Но выслушивали ее очень редко. Мишель тоже жаждала услышать от Арно хоть одно доброе слово, хотя не признавалась в этом даже самой себе. И вот сейчас в гостиной салона мадам Дюбуа Они неожиданно встретились как равные! Знаменитый Арно Димпьер смотрит на нее своими глубокими черными глазами, не обращая никакого внимания на разговаривающего с ней молодого человека! Последний заметил это и умолк на полуслове.

– Мадемуазель Вернер, – сказал Димпьер, слегка наклонив голову, – как приятно видеть вас на этом прекрасном вечере.

Мишель наклонила голову, стараясь выглядеть по возможности такой же холодной и рассудительной, как и ее новый наставник:

– Я тоже очень рада видеть вас здесь, месье Димпьер.

– Вам нравится этот салон?

– Здесь очень… интересно, месье. Все так не похоже на то, к чему я привыкла у себя дома.

– Я это уже заметил.

Молодой человек, убедившись, что на дальнейшее внимание со стороны Мишель ему рассчитывать не приходится, вздохнул и с явной неохотой отошел в сторону. Арно же взял ее под руку и сказал:

– Здесь становится душно. Кроме того, от всех этих парфюмерных запахов у меня закружилась голова. Вы не возражаете против небольшой прогулки по саду? Там мы по крайней мере подышим свежим воздухом.

Не дожидаясь согласия Мишель, Арно решительно повел ее к двери.

В саду было довольно свежо. Но Мишель прохлада была приятна. Сад выглядел довольно жалко: живая изгородь и несколько цветочных клумб. По мере того как они продвигались в глубь аллеи, Мишель все сильнее ощущала присутствие рядом Димпьера. Ей причинял немалое неудобство кринолин, за которым надо было поминутно следить, чтобы не зацепиться за ограждение клумб. Тучи на небе понемногу рассеялись, и лучи заходящего солнца мягко ласкали цветы, листву деревьев и песчаные дорожки. Все это пробудило в душе Мишель воспоминания о родном доме. Ей захотелось снова увидеть живописные лужайки Малверна, совсем не похожие на подстриженные газоны и симметричные клумбы сада мадам Дюбуа.

Арно остановился и с наслаждением вздохнул. Затем вытянутой рукой описал круг в воздухе:

– Как здесь хорошо! Там, в гостиной, совершенно нечем дышать от облаков пудры и запахов духов. Кто-то сказал, что всю парижскую чернь можно накормить мукой, которой знать посыпает себе головы. Я начинаю в это верить!

Арно говорил очень небрежным тоном, и Мишель поняла, как глубоко он презирает гостей из салона мадам Дюбуа. Это еще более разожгло ее любопытство.

– Мне кажется, что вы не очень-то жалуете светскую жизнь, месье, – сказала она, скорчив довольно кислую мину.

Мишель еще не была до конца уверена в том, что может говорить на равных с этим человеком. Но Арно лишь рассмеялся:

– Вы имеете в виду светскую жизнь, которую символизирует этот салон? Да!

– Но в таком случае зачем вы сюда пришли?

– Потому что вечная борьба за выживание сделала меня трусом. Мне нужна поддержка мадам Дюбуа, других подобных ей дам или высокопоставленных особ мужского пола, без которой содержание моей труппы и балетной школы станет невозможным. Может быть, подобное подобострастие и не делает мне чести, но труппа и студия – часть моей жизни. Я сделаю все возможное, чтобы не дать им погибнуть. Видите ли, мадемуазель, мое несчастье заключается в том, что я люблю балет больше, чем ненавижу сборища знатных вельмож и их жен. Я – раб своего искусства!

В этом человеке было что-то завораживающее. И Мишель смотрела на него с восхищением. Но иногда, почувствовав непонятное смущение, отводила глаза. Заметив это, Арно взял ее за руку:

– Пойдемте. Я не должен был говорить с вами обо всем этом. Ведь это ваш первый выход в свет. Простите меня. Наверное, это старость.

– Старость, месье? Это вы-то говорите о старости? С вашей энергией и живостью? Мне кажется…

Но Арно не дал ей договорить и залился громким смехом:

– Благодарю, дорогая Мишель! Но иногда я все же кажусь себе чуть ли не стариком, ископаемым. Сколько вам лет? Семнадцать? Значит, я вам в отцы гожусь! Ну, ладно! Довольно об этом. Есть куда более приятные вещи, о которых можно поговорить. Скажите лучше, как вам нравится наш замечательный город, который все называют столицей мира? Только честно!

Мишель не могла выдержать подобного напора. Ее язык, казалось, стал заплетаться, дыхание сперло. Она почти с отчаянием смотрела на Димпьера.

– Да вы никак боитесь! – воскликнул он. – Вот уж никогда бы не заподозрил Мишель Вернер в робости!

Последняя фраза и вовсе выбила Мишель из колеи. Заикаясь и нервно потирая руки, она ответила дрожащим голосом:

– Париж очень интересен… И…

Тут Мишель постаралась взять себя в руки и ни в коем случае не показывать Арно, что с ней на самом деле происходит.

– И? – переспросил Арно.

– И вместе с тем он кажется мне каким-то странным… чужим… Парижане ведут очень расточительную и даже легкомысленную жизнь. Во всяком случае, большинство тех, с кем мне уже довелось познакомиться, не выглядят серьезными людьми. Они больше всего на свете интересуются удовольствиями… Простите, но у меня на родине отношение к жизни совсем другое.

Арно мрачно покачал головой:

– Это потому, что вы вращаетесь в кругу так называемых «сливок общества». Этих людей нельзя назвать настоящими парижанами.

– Наверное, это так. Но в Виргинии меня также окружали сливки тамошнего общества. И в то же время все они работали. Управляли поместьями, занимались делами. Безделье было им чуждо. Разумеется, в Америке нет королевского двора. А ведь именно среди приближенных монарха больше всего бездельников. Разве не так?

– Ах, вот оно что! Право, вы очень точно все подметили. И я убежден, что ваша страна в целом ведет куда более здоровую жизнь, нежели наше отечество. Это наша болезнь, несчастье нации. Мы уже перезрели и загниваем, как упавшая с дерева груша. Все началось с того самого дня, когда король Людовик взошел на французский престол. Его отец знал, что означает быть настоящим королем. Этот же думает только об удовольствиях.

– А я слышала кое от кого совсем другое мнение. Говорили, что нынешний Людовик неплохо руководит страной.

– Некоторые и впрямь так считают. Поскольку это им выгодно. Но заметьте: в отличие от отца его никто не называет «Король-солнце».

– Вы встречались с ним?

– Я был представлен ко двору и танцевал перед королем в Фонтенбло, а также в Версале. После выступлений у меня была возможность наблюдать как самого короля, так и его придворных. Признаться, нигде я не встречал такого сборища хамелеонов и распутников. Это настоящие паразиты, они не приносят никакой пользы стране, обществу, а занимаются только низкопоклонством перед королем.

– А как он выглядит, ваш король?

– Он недурен собой. Черные глаза. Нос типичного Бурбона. Чуть припухлое лицо. Впрочем, дело совсем не в лице. Гораздо хуже то, что наш король психически неуравновешен, крайне жесток и по большому счету лишен такого необходимого для любого монарха качества, как храбрость.

Любопытство Мишель достигло предела:

– В чем же проявляется его жестокость?

– Ему доставляет удовольствие причинять страдания другим. Например, он нередко жестоко обращается со своими придворными. Король Людовик питает нездоровый интерес к смерти: ему нравится наблюдать, как наступает смерть и отлетает жизнь. Кроме того, если бы он уделял управлению страной столько же внимания, сколько своим многочисленным любовницам! Боже всемилостивый… Впрочем, довольно об этом! Вам, наверное, уже стало холодно. Давайте-ка вернемся в гостиную. – И он бросил на Мишель странный взгляд. – Не знаю, зачем я завел с вами этот разговор. Честное слово, у меня не было намерения омрачить ваш первый званый вечер!