После одного такого конфликта, вспыхнувшего из-за того, что я имел неосторожность попросить Джессику отправить мое письмо, я пулей вылетел из дому. Мне было отчаянно необходимо мужское общество, и уже через несколько минут мы с Генри радостно хлопали друг друга по спине, как будто никогда не ссорились. В моей старой комнате теперь жил Роберт Литтлтон. Он приехал в Оксфорд после Итона через год после нас и хорошо знал семью Генри. Мы стали проводить много времени вместе. Мы ходили в «Браунз», в «Кингз Армз», но чаще всего в «Парсонз. Плэже», потому что эта забегаловка считалась чисто мужской, и я знал, что Джессика ее терпеть не могла.

Отсюда, конечно, не следует, что мы с Джессикой перестали жить вместе. Наши крайне эксцентричные и причудливые отношения, замешанные на ненависти и похоти, продолжали развиваться своим, весьма оригинальным путем. Привязанность Джессики давала мне все большую власть над ней, и я даже получал своеобразное удовольствие, наблюдая, как она отчаянно старается не обращать внимания на мои многочисленные связи и мстить, заводя собственных любовников. Кроме того, у меня было еще одно немалое преимущество перед Джессикой. В отличие от нее, меня такие отношения полностью устраивали, и я не собирался ничего менять.

Поэтому когда однажды, вскоре после выпускных экзаменов, я предложил пригласить мисс Энгрид погостить в Оксфорде, то был удивлен собственным решением не меньше всех окружающих. Генри же, судя по выражению его лица, был просто потрясен.

– Ты только представь себе, – сказал я, прежде чем он успел что-то возразить, – как эта старая крокодилица будет расхаживать по Оксфорду и напоминать всем, чтобы они не кусали ногти и аккуратнее заправляли рубашки. Да это будет просто отпад!

– А где она остановится?

– Наверное, у нас с Джессикой.

Честно говоря, я не задумывался над этим вопросом и, лишь увидев, как расширились глаза Генри, понял, что такая идея вряд ли была удачной. Это и подтвердилось чуть позже, когда Джессика открытым текстом заявила, что не собирается целыми днями выносить присутствие старой кошелки, и ехидно поинтересовалась, зачем мне понадобилось ее приглашать. Может быть, я испытываю особую слабость к кастеляншам?

Если до этой выходки Джессики у меня еще оставались сомнения, стоит ли приглашать мисс Энгрид, то после нее я в тот же вечер сел и написал письмо в Фокстон. На следующей неделе пришел ответ, в котором мисс Энгрид сообщала, что с удовольствием приедет, и просила заказать для нее номер-люкс «в этой милой истгейтской гостинице», где она останавливалась в прошлый раз. Если я, конечно, могу себе это позволить.

При ежегодной стипендии в четыреста двадцать фунтов и шестисотфунтовом содержании, которое нам выплачивали родители, мы с Генри легко наскребли нужную сумму. И уже в следующую субботу я встречал мисс Энгрид на вокзале. Я ужасно нервничал и мысленно проклинал Джессику за то, что по ее вине оказался втянутым в эту историю. А тот факт, что при виде мисс Энгрид, выходящей из поезда, мое сердце оборвалось и ушло куда-то в пятки, разозлил меня еще больше. Однако, как ни странно, положение спас «мерседес». Подойдя к машине, мисс Энгрид не произнесла ни слова, а лишь выразительно поджала губы и посмотрела на меня поверх новых очков таким знакомым взглядом, что мне захотелось сжать ее в объятиях и пуститься в пляс прямо здесь, на автомобильной стоянке.

Генри ждал нас в гостинице. Увидев мисс Энгрид, он вскочил на ноги и изогнулся в таком изысканном поклоне, что невозможно было не рассмеяться.

После обеда мисс Энгрид достала подтрепанный путеводитель, и мы отправились на: экскурсию по городу, не пропуская ни одного памятника, музея, колледжа или библиотеки. Следует отметить, что ее знание города произвело на нас изрядное впечатление. Но наконец все закончилось – мы достигли Баллиола, и она попросила Генри показать ей его комнату.

Я чуть не поперхнулся, когда увидел выражение лица Генри. Казалось, время повернулось вспять. Состояние комнаты ужаснуло мисс Энгрид, что, впрочем, было совершенно понятно. Генри что-то мямлил про слугу, бывшего как раз в отъезде, и мы облегченно вздохнули, почувствовав, что ответ, судя по всему, удовлетворил мисс Энгрид.

Вечером мы ужинали вместе. Я задержался несколько дольше, чем рассчитывал. В присутствии мисс Энгрид я, как никогда остро ощущал, насколько чужда мне Джессика, насколько она неуместна в моей жизни. Но возвращение домой, так же как и гнев Джессики, все равно было неизбежно, и я оставил мисс Энгрид и Генри с бренди и воспоминаниями, а сам отправился восвояси. Джессики не было. Как, впрочем, и всех ее вещей. На кровати, правда, лежала какая-то записка, но я настолько был уверен в скором возвращении Джессики, что даже не стал ее читать.

На следующий день Генри участвовал в соревнованиях по гребле, и я повез мисс Энгрид в Магдаленский олений парк.

– Значит, в конце месяца вы отсюда уезжаете?! – скорее утвердительно, чем вопросительно, сказала она, когда мы подходили к мосту. – Угу.

Заметив в плоскодонке, плывущей под мостом, нескольких знакомых, я небрежно помахал им рукой.

– И что же вы собираетесь делать потом?

– Пойду в юридическую академию.

– А Генри?

– То же самое.

– Вы все еще хотите заниматься уголовным правом? – спросила мисс Энгрид, облокачиваясь на перила моста и глядя в воду.

– Да.

– Ну и как теперь относится к этому ваш отец? Мне казалось, что после той истории…

– Не возьмусь утверждать, что он особенно счастлив, но мы, по крайней мере, больше не спорим на эту тему.

– Как он себя чувствует? Я читала в газетах о его болезни. Кажется, что-то с сердцем, да?

– Думаю, ему уже лучше. Доктор ведь предупреждал его, чтобы он не воспринимал все окружающее слишком всерьез, но вы же знаете моего отца!

– А. как поживает ваша мать?

– О, с ней все в порядке. Особенно в последнее время, после того как у Люсинды родился ребенок и маме есть чем себя занять.

– Ах да, конечно! Я совсем забыла, что у вас есть сестра. Кажется, она вышла замуж за француза?

– Да, за Этьена. А теперь у них сын. Можете не задавать следующий вопрос. Я и так отвечу. Конечно же, в свое время его отдадут в Фокстон. Думаю, что Этьену не удастся настоять на французском образовании.

Мисс Энгрид рассмеялась:

– Ну, хорошо, тогда расскажите мне о себе. Кто такая эта Джессика, о которой мне вчера поведал Генри?

– Генри говорил с вами о Джессике?

– Да. Правда, я и сама догадалась, что у вас кто-то есть, иначе бы наверняка вы жили вместе с Генри. Итак, какая она? Почему вы нас не познакомили?

– Джессика давно собиралась съездить к своей бабушке на эти выходные.

Мисс Энгрид посмотрела на меня подозрительно:

– У вас это с ней серьезно?

Я как можно небрежнее пожал плечами и поспешно перевел разговор на последние события в Фокстоне. Мистер Лир теперь был заместителем директора, а мистер Эллери, к моему большому удивлению, женился на молоденькой учительнице английского, которая появилась в Фокстоне вскоре после моего отъезда. Сообщив мне эти новости, мисс Энгрид с осуждением добавила, что их команда по регби уже третий год подряд проигрывает школе Мокрофтского аббатства.

– Такое впечатление, что после вашего отъезда они разучились играть. А вы, я слышала, получили голубую ленту.

– О, да вы в Фокстоне стараетесь держаться в курсе всех событий! – рассмеялся я и, оттолкнувшись от перил, пошел дальше. Мисс Энгрид последовала за мной. – А как поживает та, другая кастелянша? Я уже забыл ее имя.

– Мисс Остин? Она по-прежнему работает в Фокстоне.

Мы перешли мост и по ступенькам, ведущим к реке, спустились к самой воде. Я оглянулся и заметил, что мисс Энгрид больше не идет за мной. Она стояла, слегка склонив голову набок, засунув руки в карманы кардигана и внимательно глядя на меня.

– Что-то случилось? – спросил я и, не дождавшись ответа, посмотрел на часы. – А, знаю! Сейчас как раз время пить чай. Кстати, здесь неподалеку прекрасная чайная. Правда, боюсь, что там не найдется тостов с маслом, но их вполне заменят великолепные лепешки с домашним джемом и свежим…

– Александр, – перебила меня мисс Энгрид, – почему бы вам прямо не спросить меня о том, что вас интересует? Ведь именно ради этого вы пригласили меня сюда, разве не так?

Я отвел взгляд. Конечно, она была права. Хотя до этой минуты я сам не отдавал себе в этом отчета. Все осталось так далеко в прошлом. Я даже не был уверен, что смогу ясно вспомнить лицо Элизабет. Так почему же сейчас мое сердце учащенно забилось? Почему внезапно вспотели ладони?

Я заставил себя повернуться к мисс Энгрид. Она по-прежнему наблюдала за мной.

– Конечно, я могу вернуться в Фокстон, ни разу не упомянув ее имени, если вы уверены, что так будет лучше. Все зависит только от вас.

Я молча сел на траву и подтянул колени к подбородку. Мисс Энгрид присоединилась ко мне. Но, задавая следующий вопрос, я так и не смог заставить себя посмотреть ей в глаза.

– Она давала о себе знать?

– Да, как-то я получила от нее открытку. Я на всякий случай захватила ее с собой. Хотите прочитать?

Порывшись в сумочке, мисс Энгрид достала открытку, к которой, впрочем, я так и не притронулся.

– Как давно вы получили ее?

– Чуть больше года назад.

– Вы не знаете, где она сейчас?

– Нет.

– Разве она не написала этого в открытке?

– Нет.

Я горько рассмеялся:

– Прекрасно. Значит, все, что нам известно, – это то, что год назад она была еще жива.

Мисс Энгрид молчала, и я снова заговорил, чувствуя, что срываюсь, на крик:

– А что еще я могу сказать? Она ушла из нашей жизни четыре года назад. Она прекрасно знает, где нас искать, и будь у нее хоть малейшее желание связаться с нами, она бы это сделала. Слава Богу, меня уже давно перестали мучить бессонницы по этому поводу!. – Конечно, я произносил совсем не те слова, которые хотел, но другие почему-то не приходили на ум.

Вздохнув, мисс Энгрид протянула мне руку, и я помог ей подняться.

– Не обманывай себя, Александр! Я же все вижу по твоим глазам, несмотря на прошедшие годы. Я, правда, надеялась, что ошибаюсь, но здравый смысл подсказывал мне, что, если ты действительно забыл ее, меня бы сейчас здесь не было.

Я отвернулся, чтобы, мисс Энгрид не видела моего лица, а она тем временем продолжала:

– Она была совершенно необыкновенным человеком. И, пожалуй, никто из нас тогда не понимал, как много она значит для тебя. Ведь вы оба были так молоды! Теперь же послушайся моего совета и перестань мучить себя. А заодно и всех окружающих. Прошло достаточно много времени, чтобы ты наконец смог примириться с происшедшим. Лишь. тогда пройдет боль, а вместе с болью уйдут и воспоминания.

Я резко обернулся к ней:

– Но никакой боли давно нет! Слышите, нет! Господи, ну что мне сделать, чтобы доказать это? Да, она действительно очень много значила для меня. Но ТО было так давно! Я ведь был еще школьником. Сейчас же все совершенно по-другому. И главное заключается в том, что я теперь совсем другой.

Мисс Энгрид снова вздохнула и, грустно посмотрев на меня, слегка покачала головой. Это почему-то пробудило во мне такую ярость, что захотелось ее ударить. Ну почему они все не могут оставить меня в покое? Почему продолжают мучить и не верят тому, что я давно все забыл? Черт побери, да я уже больше года живу совсем с другой женщиной! А это что-нибудь да значит!

Я очень обрадовался, когда Генри наконец присоединился к нам и, мгновенно почувствовав напряжение, постарался тотчас же разрядить его. И он почти преуспел в этом. Единственное, что мешало мне окончательно расслабиться, – это понимание того, что Генри придерживается точки зрения мисс Энгрид. После чая я отвез ее на станцию и посадил в поезд. Когда я уже закрывал за ней дверь вагона, она вдруг быстро обернулась и сунула мне в руку какой-то листок. Сев в машину, я развернул его и невольно улыбнулся, увидев небольшой отрывок из Шелли:

Жизнь наша меняется, но, как океан, она неизменна.

И пеной морской исчезает надежда – но вечна, как пена;

И правда погаснет, но, словно огонь маяка,

продолжает светиться…

Любовь как волна —

захлестнет и отхлынет, но вновь все равно возвратится.[1]

Снова разозлившись, я ударил кулаком по рулю. Черт бы ее побрал! Ну что я должен еще сказать или сделать, чтобы все наконец поверили, что я больше не люблю Элизабет и вообще люблю совсем другую женщину? Джессика, конечно, стерва, но я тем не менее не могу прожить без нее. Мы просто созданы друг для друга, а все эти окружающие умники пусть отправляются ко всем чертям! В этот момент я окончательно решил, как именно поступлю, чтобы доказать всем: Элизабет больше для меня ничего не значит! Абсолютно ничего.