Независимо от погоды мы с Александром продолжали постоянно встречаться в Гайд-парке. Никто из нас не решался предложить другое место для встреч – это уже начинало походить на своеобразное суеверие. И все это время мы оба тщательно избегали каких-либо тесных контактов, даже прикосновений. Хотя иногда улыбка Александра настолько походила на ласку, что, лишь сжав зубы, мне удавалось заставить себя не броситься ему на шею, умоляя прижать меня покрепче к себе. Не могу выразить, как много значили для меня эти короткие мгновения – выходить, из машины и неторопливо идти к мостику через Серпентайн, зная, что там уже ждет Александр. А когда облегчение, которое он испытывал каждый раз при виде меня, постепенно сменялось мальчишеской, лукавой улыбкой, мне хотелось смеяться и танцевать. Я чувствовала себя самой счастливой и красивой женщиной в мире.

И вот однажды, когда мы сидели в небольшом кафе на берегу реки, укрываясь от дождя, Александр впервые за долгое время заговорил о своем отце.

– Он очень расстроился, когда я рассказал ему о нас с тобой. Так что теперь в эту неразрешимую головоломку замешан еще один человек, у которого есть веские причины винить себя за все случившееся тогда и происходящее сейчас. Что он и делает. Сейчас он понимает, как важно было хотя бы попытаться понять нас получше, когда мы оба были совсем молоды. Он надеется хоть как-то искупить свою вину. Что скажешь, Элизабет? Может быть, встретишься с ним?

– А как же Джессика?

– Джессика, если она, конечно, не участвует в очередном пикете, почти постоянно живет в студии, которую они с Розалиндой сняли в Виндзоре. Она там рисует какие-то плакаты и рекламные буклеты, а Розалинда дает бесплатные юридические консультации тем, кто считает себя незаслуженно пострадавшим от рук полиции. Кажется, они постепенно становятся силой, с которой приходится считаться. Но даже если это не так, в любом случае она неделями не бывает дома.

– А какое у тебя сложилось впечатление, когда ты видел ее в последний раз?

– Джессика не меняется. Ее шарма и обаяния хватает ровно на несколько минут нашей встречи. К тому времени, когда приходит пора уезжать, она с трудом сдерживается, чтобы не вцепиться мне в горло. Правда, надо отдать ей должное: приезжает она всегда с самыми лучшими намерениями. Ну, а в том, что им не суждено осуществиться, есть, несомненно, и моя вина.

– И в чем же она заключается?

– Ну хотя бы в том, что я перенес все свои вещи в отдельную комнату.

На следующей неделе в доме на Белгрэйв-сквер произошла наша встреча с лордом Белмэйном. Должна сказать, что мы с Александром приготовились к самому худшему и были приятно разочарованы. Александр подтрунивал над отцом, явно потрясенным тем, что перед ним оказалась уже совсем не та полуграмотная девчонка, которую он помнил по Фокстону. Я показывала фотографии его внуков, а Александр хвастался, как сильно дети на него похожи. Часы летели незаметно, и никому не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался.

На прощание лорд Белмэйн пригласил меня приехать в гости еще раз на следующей неделе. Приехав, я увидела машину с заведенным мотором, а сам лорд-канцлер, одетый, ждал меня у двери. Его срочно вызвали на какое-то заседание.

– Александр дома. Правда, он страшно расстроен из-за последнего проигранного дела. Только не говорите ему, что я вам об этом рассказал, – сообщил мне он.

Когда я вошла, Александр стоял у камина, под портретом матери. Со сцепленными за спиной руками и слегка расставленными ногами он был как никогда похож на благородного виконта, каковым, собственно, и. станет в один прекрасный день.

– Ну как ты? – улыбнулся он.

– Немножко замерзла. – Я тоже подошла к камину и стала рядом с Александром. – Твой отец сказал, что ты проиграл последнее дело.

– Я слышал. И конечно, добавил, что противник оказался мне не по зубам. Не обращай внимания. Он просто злится из-за того, что я напомнил ему о необходимости съездить на собрание.

– Ты сказал ему… – Я не сразу поняла смысл последних слов.

– Послушай, Элизабет, я просто больше не могу этого выдерживать.

Я стояла молча, чувствуя, что краснею, как девчонка. И в это время из динамика послышалась «Клятва, скрепленная поцелуем».

– Помнишь? – спросил Александр.

Он смотрел мне прямо в глаза, и я чувствовала, как с каждой секундой мой пульс угрожающе учащается. В камине потрескивал огонь. А потом, даже не заметив как, я оказалась в объятиях Александра, и мы танцевали до тех пор, пока не закончилась песня. Горячее дыхание обжигало мое лицо. Я невольно закрыла глаза, чувствуя, как сильные руки отрывают меня от пола и несут вверх по лестнице.

Глава 25

Меня разбудил чей-то страшный крик. Вскочив с постели, я с трудом нашарила в темноте свой халат и побежала к двери. Дэвид в пижаме уже стоял на лестнице, а по коридору, поспешно запихивая бигуди под сеточку для волос, быстро шла Канарейка.

– Что случилось? Что происходит?

– Кажется, кричала Кристина.

С этими словами Дэвид распахнул дверь в ее комнату. Там царила полная темнота, и кровать даже не была расстелена.

– Где Эдвард?

– Я здесь, – послышался голос моего мужа.

Мы обернулись. Эдвард поднимался по лестнице, и я с удивлением отметила, что он полностью одет – в тот вечер мы все отправились спать одновременно.

– Все в порядке. Можете спокойно возвращаться в свои комнаты.

– Но как же крик, Эдвард? – попыталась протестовать я. – Ведь кто-то же кричал?

– Кристина. Ничего страшного, просто у нее было что-то вроде шока. Теперь она уже пришла в себя.

Эдвард выглядел очень измученным, и от меня не укрылся тот многозначительный взгляд, которым обменялись они с Дэвидом.

Канарейка предложила всем спуститься вниз и выпить чего-нибудь горячего, но Дэвид обнял ее за плечи и мягко, но настойчиво повел обратно по направлению к детской, оставив нас с Эдвардом наедине.

Я спросила, где Кристина и не могу ли я чем-нибудь помочь.

– Думаю, такой необходимости нет. – Эдвард посмотрел вслед Канарейке. – Дэвид сам спустится к ней через пару минут.

Это лето мы проводили в Вестмуре. Все, кроме Шарлотты, которой было уже четырнадцать лет. Она на недельку поехала на юг Франции со своей школьной подругой и ее семьей.

За завтраком никто не упоминал о ночном происшествии, а когда ближе к обеду из своей комнаты вышла Кристина, я не заметила в ее лице ничего необычного. Поэтому я решила больше не забивать себе голову чужими проблемами, а направить энергию на то, чтобы придумать благовидный предлог для поездки в Лондон на следующей неделе.

Хотя, честно говоря, в те дни в таком предлоге даже не было особой необходимости. Эдвард все время проводил либо в своем кабинете, либо в бесконечных поездках в Каир и Лондон, а потому скорее всего даже не заметил бы моего отсутствия. Я знала лишь, что близится к завершению какая-то необыкновенно крупная сделка, которую он готовил уже несколько лет. Эдвард никогда не обсуждал со мной свои дела более подробно, да и мне, к моему великому стыду, они теперь стали совершенно безразличны. Ведь в моей жизни снова появился Александр.

В тот день я сидела в Голубой гостиной, когда вдруг услышала голоса, доносящиеся из столовой. Насколько мне было известно, Кристина и Эдвард должны были находиться на складе, за много километров от Вестмура, а потому я немало удивилась, когда поняла, что голоса принадлежат им. Я уже коснулась было дверной ручки, но застыла на месте, потрясенная тем, что услышала.

– … но, Господи, Эдвард, они же убили его!

– Ты лучше объясни мне, каким образом он там оказался?

– Они сказали, что он заснул.

– А что слышно о…

Я не разобрала последних слов Эдварда, но ответ Кристины заставил меня похолодеть.

– Неужели это единственное, о чем ты способен думать? Человек погиб, а тебя интересует лишь…

Эдвард решительно перебил сестру:

– Я слишком долго ждал, чтобы теперь позволить кому бы то ни было встать у меня на пути. Итак, что они сказали? Когда они смогут все закончить?

После этого Кристина с Эдвардом ушли из столовой, и продолжения; разговора я не слышала. Чуть позже я попыталась разыскать Эдварда, но Джеффри сказал, что он уехал и неизвестно когда вернется.

Я прождала весь день, до самого вечера, но он не только не появился, но даже не позвонил. Кристина тоже исчезла, хотя Джеффри сказал, что Эдвард уехал без нее. Несколько раз ей звонил какой-то иностранец, но не только не оставил сообщения, а даже не представился.

Я уехала в Лондон, и мы с Александром встретились в квартире, которую снимали в Челси. К этому времени мы уже три года вели двойную жизнь, что было теперь не слишком сложно, так как Джессика фактически все время проводила у Розалинды, разве что только не переехала к ней окончательно. Наша квартирка была совсем небольшой и страшно захламленной – нам нравилось покупать всякую всячину на распродажах и в антикварных магазинчиках. Стены кухни были обклеены рисунками Шарлотты и Джонатана, а их фотографии валялись вообще повсюду. Когда я приехала, Александр в фартуке стоял у плиты и готовил ужин. Я была настолько выбита из колеи всем происходящим в Вестмуре, что почти ничего не ела, и к концу ужина мое подавленное настроение передалось и Александру. Естественно, это ни к чему хорошему не привело. Мы переругались, и дело дошло даже до битья посуды. Правда, потом, в постели, состоялось примирение, но тем не менее на следующее утро я уехала в Вестмур очень рано.

Дома я застала Эдварда в таком замечательном настроении, что даже рискнула спросить его о случайно услышанном мною разговоре. Он и глазом не моргнул, лишь рассмеялся:

– А, это! Ерунда. Ты же знаешь египтян – они всегда норовят сделать из мухи слона.

– Но мне показалось, Кристина говорила, что кого-то убили, – продолжала настаивать я. – Как же это может быть ерундой?

– Очень просто. Была драка, один из дерущихся упал и ударился обо что-то головой. Второй решил, что убил его, перепугался и убежал. В результате вся трагедия свелась к тому, что какой-то араб заработал большую шишку на лбу.

– Хорошо, но тогда, может быть, ты мне скажешь, из-за чего они дрались?

– Из-за денег, конечно.

– Тех денег, которые платил им ты?

– Да. Но, как я уже сказал, все благополучно уладилось, и больше беспокоиться не о чем. А через несколько дней наконец состоится сделка, и твой муж станет обладателем одного из величайших произведений мирового искусства.

Тогда я поверила ему и не стала больше ни о чем расспрашивать. Но вскоре Шарлотта рассказала мне о разговоре, случайно услышанном ею в нашем саду после возвращения из Франции, и у меня появились веские причины усомниться в словах Эдварда.

Я наводила порядок в ее комнате, аккуратно складывая разбросанные повсюду вещи. Шарлотта вернулась из сада, присела на краешек кровати и задумчиво сказала:

– Мам, я только что такое слышала – ты не поверишь!

– И что же ты слышала, дорогая?

Шарлотта хихикнула:

– Знаешь, это было больше похоже на сцену из какого-то фильма. Только происходило все не в кино, а здесь, в нашем саду.

Оказалось, что она сидела в саду, прямо под террасой, на которую вышли Дэвид и Кристина. Шарлотта сначала вообще не слущала, о чем они говорят, до тех пор пока не появился Эдвард и Дэвид не сказал:

– Я не желаю больше ничего знать. Мне и так известно сверхдостаточно. Я возвращаюсь в дом.

Тогда Эдвард рассмеялся и обратился к Кристине:

– Значит, ты разговаривала со своим мужем и, насколько я понимаю, была счастлива узнать, что это не он.

Я перебила Шарлотту:

– Мужем?

– Так сказал Эдвард.

– Но Кристина же не замужем!

– Я знаю.

– Ты, наверное, просто не расслышала. Больше они ни о чем не говорили?

– Говорили. Эдвард спросил Кристину, куда прилетает самолет, и она ответила: как обычно, на летное поле Грега Данна. Еще она сказала, что деньги ему уже заплатила.

Я обняла дочь за плечи и попыталась рассмеяться. Правда, получилось у меня не особенно убедительно.

– Ты же прекрасно знаешь, что Эдвард постоянно получает разные грузы со всех концов мира.

– Конечно, знаю. Но на этот раз все было как-то по-другому. Не так, как обычно.

– Почему ты так думаешь?

– Ну, хотя бы потому, что Дэвид не хотел слушать, о чем пойдет речь.

Это действительно было странно, и я предложила Шарлотте просто спросить у Эдварда, какой груз он ждет. Так мы и сделали.

Эдвард и бровью не повел. Он с готовностью рассказал, что на следующей неделе ждет груз из Гонконга, и Грег Данн должен позвонить, когда тот пройдет через таможню. О «муже» мы с Шарлоттой не спрашивали, решив, что она просто ослышалась. Чего ради Кристине скрывать от всех свою семью, если она у нее есть?