И он вошел с Лореттой в комнату, которая, почувствовала она, принадлежала к его личным апартаментам.

Она была обставлена восхитительной французской мебелью, включавшей удобнейший на вид диван и кресла.

Хотя комната дышала французской изысканностью, она при этом, несомненно, принадлежала мужчине. Вся атмосфера в ней была сугубо мужской.

Фабиан усадил Лоретту на диван и вложил ей в руку свой мягкий платок из тончайшего полотна.

Она вытерла со щек следы слез, но когда подняла на него глаза, длинные пушистые ресницы оставались влажными.

Хотя она этого не сознавала, выглядела она очень бледной — слезы смыли косметику — и очень трогательной.

Фабиан молчал, пока в комнату не вошел лакей с бутылкой шампанского в ведерке со льдом и с двумя бокалами.

Он наполнил один и поставил его на столик перед Лореттой, а второй подал своему хозяину.

Затем поставил ведерко с бутылкой на стол по ту сторону камина и вышел.

— Выпейте немножко, — ласково сказал Фабиан. — Это вам необходимо.

Она была так слаба, что у нее не хватило сил возразить, и она сделала, как он сказал.

Потом, когда она еще раз вытерла лицо его платком, Фабиан сказал:

— Вы бесконечно очаровательны, но столь же бесконечно нуждаетесь в защите. Ни в коем случае ничего подобного с вами больше случиться не должно, и вот потому, мое сокровище, я должен кое-что вам сказать.

— Что… же?

Ей показалось странным, что он секунду словно не находил слов. Наконец он сказал:

— Я люблю вас, и я знаю, хотя вы не хотите в этом признаться, что вы любите меня. Мы восполняем друг друга, мы единое существо, а потому должны быть всегда вместе. Вот почему я умоляю вас, мое сокровище, уехать со мной.

Лоретта не поняла, и, заметив недоумение в ее устремленных на него глазах, Фабиан добавил:

— Некоторое время, пока ваш муж не разведется с вами, мы будем оставаться в таком же положении, как ваша подруга Ингрид и Хью Голстон, но, мне кажется, наша любовь настолько велика, что суждение света нас не тронет. Хотя не думаю, что свет станет особенно интересоваться вами или мной и теперь, и в будущем.

— Я не… понимаю, что… вы говорите… не понимаю, — еле выговорила Лоретта.

— Я уверен, что понимаете, — возразил Фабиан. — Вы так умны, что не можете не понимать неотразимой силы любви, и знаете, что когда мы обретаем истинную любовь, любовь, которую все ищем, отречься от нее невозможно.

Он умолк, взял ее руку, повернул ладонью вверх и продолжал:

— Такая маленькая ручка, и все же, мое сокровище, вы держите в ней мое сердце и все мое счастье. Если вы мне откажете, я никогда уже не буду цельным.

Лоретта на мгновение закрыла глаза, а потом сказала еле слышно:

— Как вы… с вашим происхождением, вашим… состоянием и вашим положением во Франции можете решиться… на поступок, который… вызовет такой… скандал?

Фабиан засмеялся удивительно счастливым смехом.

— Скандал? — повторил он. — Какой скандал? Болтовня завистливых людишек, злобствующих, потому что они не способны чувствовать то, что чувствуем мы? К тому же, мое сокровище, нас ведь тут не будет, чтобы слушать всякий их вздор,

Лоретта протестующе вздохнула, но ничего не сказала, и он продолжал:

— Я намерен увезти вас. Сначала в Северную Африку, где я владею обширными землями, в края, которые, я думаю, вы найдете столь же сказочными, как нахожу их я. Потом мы можем поселиться в Нормандии, в поместье, доставшемся мне от матери. Там все настолько непохоже на шато моего отца в долине Луары, что мы окажемся будто в ином мире.

Он умолк, еще крепче сжал ее руку и добавил:

— А если во Франции вам не понравится, мир велик, а с вами, я знаю, где бы мы ни очутились, я буду в той волшебной стране, которую всегда искал.

Он улыбнулся.

— В раю, который всегда ускользал от меня, пока вы не вошли в гостиную в тот первый день, и я не понял, что нашел вас, и все остальное утратило всякое значение.

— Вы… не можете думать того… что… говорите! — прошептала Лоретта.

Но Фабиан посмотрел ей в глаза, и она поняла, что слышит голос его сердца.

Каждое сказанное им слово дышало глубочайшей искренностью.

— Я знаю, о чем вы думаете, — сказал он негромко, — но знаю также, моя бесценная маленькая богиня, что вы любите меня и между нами нет нужды в объяснениях.

Его голос стал очень глубоким.

— Я увезу вас, буду защищать и любить вас до конца ваших дней. А когда мы умрем, будут другие жизни, ибо невозможно, чтобы мы вновь потеряли друг друга.

Лоретта не могла выговорить ни слова и только смотрела на него.

И даже не догадывалась, что ее глаза, казалось, заполнили все ее личико.

Тут отворилась дверь, Фабиан отпустил ее руку и сказал совсем другим голосом, невыразимо счастливым и веселым:

— Сейчас я вас накормлю, а потом отвезу домой. Вы достаточно много перенесли для одного вечера. Планами мы займемся завтра.

Пусть потом это казалось невероятным, но они сели за стол, слуги вносили кушанья, одно восхитительнее другого, а Фабиан говорил, не умолкая, так остроумно, так увлекательно, что Лоретта забывала о случившемся и даже смеялась его шуткам.

Точно танец радуг фонтана в Булонском лесу, думала Лоретта, завороженная его joie de vivre[21].

Она забыла страх, перестала чувствовать себя несчастной — ведь они были вместе, и на время все остальное потеряло всякое значение.

Но когда они кончили есть и слуги убрали со стола, Лоретта встала и отошла к камину, который не топился, а был полон роскошными цветами.

Она не заметила, что Фабиан подошел к ней сзади, и вздрогнула, когда он сказал:

— Что вас тревожит? — И, не дожидаясь ее ответа, продолжал: — В будущем тревожиться буду только я, а вы должны улыбаться и выглядеть счастливой, какой только что были, мое сокровище. Предоставьте все мне.

— Н-н-но… я… не могу это… сделать.

— Почему же? Ведь я здесь, чтобы оберегать вас.

— Я знаю… но…

— Никаких «но»! — перебил Фабиан. — Вы моя, Лора, и я убью всякого, кто посмеет еще раз вас напугать, а потому предоставьте мне заботиться о вас.

— Я… не… могу… вы не… понимаете, — сказала Лоретта.

Она подумала, что, может быть, ей следует открыть ему, кто она такая, и объяснить, как все вышло.

Но прежде чем она могла найти слова или решиться на что-то, Фабиан взял ее лицо за подбородок и повернул к себе.

— Вы так прелестны, — сказал он, — так немыслимо прелестны. И не только, но и больше, гораздо больше!

Голос у него стал очень глубоким, почти торжественным.

Но потому что он прикасался к ней, Лоретта, , как и прежде, ощутила, что ее пронизывают лучи солнечного света.

— Я боготворю вашу красоту, и я хочу, я желаю вас! Как могло бы быть иначе? — спросил он тихо, словно обращаясь к самому себе. — Но я преклоняюсь и перед вашей сияющей чистотой. Я знаю, что вы хороши душой, а таких женщин мне почти не доводилось встречать.

Лоретта потупила глаза под его взглядом, но он не отпустил ее, а продолжал:

— И это не все. Я абсолютно убежден, что вы — вторая половина меня. И наше воссоединение превратит нас в единое целое. Я уже говорил, что обрел вас после долгих поисков и никогда больше не потеряю!

В его голосе звучала решимость, заставившая Лоретту почувствовать, что он сметет со своего пути любые препятствия и будет неустанно сражаться во имя своей цели.

— Я люблю вас! Я люблю вас, и вместе мы, пусть даже люди сначала не признают этого, вместе мы — само совершенство любви.

Он обнял ее, и, прежде чем она могла опомниться, их губы слились. Она прильнула к нему всем телом, чувствуя, что жаждала именно этого. Вот по чему она томилась, не смея сознаться себе в этом.

Он целовал ее, и ей казалось, что они покинули комнату, унеслись в небеса.

Теперь солнечный свет в ее теле превратился в перламутровые радуги, и они уносили ее все выше, выше, выше, и ей уже казалось, что Фабиан дарит ей звезды.

Они засверкали в ее груди, у нее на губах.

А потом превратились в язычки пламени в ответ на огонь, который, она знала, пылал в нем.

И тем не менее он полностью держал себя в руках. И когда Лоретта почувствовала, что не в силах выдержать подобного экстаза, который он будил в ней, что она сейчас умрет, Фабиан поднял голову и сказал странно нетвердым голосом:

— Теперь ты понимаешь?

— Я… люблю тебя! — прошептала Лоретта, утратив всякую власть над собой.

— Только это и имеет значение, — сказал он негромко.

Она была настолько ошеломлена, что не успела понять, что происходит, а он уже накинул ей на плечи бархатную пелерину и увел из гостиной в вестибюль.

Они направились к дверям, и Лоретта увидела, что экипаж уже ждет.

Когда лошади тронулись, Фабиан обнял ее, притянул к себе, но не поцеловал. И она поняла, что он заглядывает вперед, в их будущее. И видел он его так ясно, словно читал ей страницы, на которых запечатлел его…

От дома маркиза до Елисейских полей путь был коротким.

Когда они доехали, Лоретта сказала торопливо и снова немного бессвязно:

— Я должна… поговорить с вами… должна объяснить…

— Сегодня больше никаких разговоров, — ответил Фабиан. — Завтра я выслушаю все, что тебе надо сказать, если это правда так важно. Ведь, мое сокровище, нам уже никакие слова не нужны.

Он поцеловал ей руку, а потом сказал:

— Моя обязанность оберегать тебя и помешать совсем измучиться после того, что тебе пришлось перенести, а потому я хочу, чтобы ты сразу же легла спать и помнила бы только то, что чувствовала, когда я тебя целовал.

Его губы прикоснулись к ее руке, и он помог ей выйти из экипажа.

Лоретта не успела опомниться, как он проводил ее в вестибюль и оставил там. Ей захотелось окликнуть его, остановить.

Но она услышала удаляющийся стук колес и поняла, что опоздала, что так и не открыла ему, кто она такая на самом деле.

Мысли вихрем кружились у нее в голове, но тут дворецкий сказал:

— Мадам одна в Серебряном салоне.

«Мне надо увидеть Ингрид!» — подумала Лоретта.

Лакей прошел вперед и распахнул дверь Серебряного салона.

Ингрид, выглядевшая необыкновенно красивой, сидела в одном из золоченых кресел, обитых синим бархатом.

Когда Лоретта вошла в комнату, ее кузина подняла голову и воскликнула:

— Любовь моя, ты вернулась рано! Я так тревожилась! Мне сказали, что ты уехала в неизвестной карете до того, как Фабиан заехал за тобой.

Лоретта глубоко вздохнула, но прежде чем она успела начать свой рассказ, в комнату вошел Хью, и Ингрид тотчас повернулась к нему.

— Ничего не случилось, Хью? — спросила она взволнованно. — Зачем этот человек хотел тебя видеть?

Маркиз молча подошел к ней и посмотрел на нее с особым выражением в глазах, которое Лоретте показалось очень трогательным.

— Моя жена умерла три дня назад. И теперь, любимая, я могу просить тебя выйти за меня замуж.

Ингрид вскрикнула от счастья, и на глаза Лоретты навернулись слезы.

Они обнялись, и Лоретта поняла, что в эту минуту им хотелось бы остаться одним.

Они даже не заметили, когда она выскользнула из комнаты.

Взбежав по лестнице, Лоретта вошла в свою спальню и тут поняла, что ей следует сделать. Немедленно вернуться домой.

Во-первых, Ингрид и Хью после всего пережитого должны побыть одни. Начинается новая глава их жизни, и все посторонние тут лишние.

Во-вторых, она сама приняла решение, определяющее ее будущее.

Лоретта позвонила, а когда вошла Мари, распорядилась, чтобы та упаковала все ее вещи, так как рано утром они уедут.

— Так скоро, миледи? — простонала Мари. — Я так счастлива в Париже. Я не хочу возвращаться в Англию.

Лоретта чуть было не сказала, что, возможно, вернуться ей придется на краткое время, но тут же испугалась, как бы не накликать беды, предвосхищая события.

Ее терзала мысль, что Фабиан, узнав, как она его обманывала, рассердится на нее.

К тому же он так мало считается с условностями и не терпит никакого принуждения, что, возможно, не согласится жениться на невесте, которую выбрал для него отец.

Он предпочтет бросить вызов свету, пренебречь всем и бежать с замужней женщиной!

Лоретта задавала себе миллионы вопросов и ночью, когда не могла сомкнуть глаз, и когда рано утром они с Мари ехали на вокзал, прежде чем Ингрид проснулась.

Ночью она написала два письма.

Первое — Ингрид, благодаря ее за доброту и чуткость.

Она добавила, как она рада, что ее кузина может наконец выйти за любимого человека.

Письмо она закончила так:

Ты не поймешь, но, возможно, придет день, когда я смогу объяснить тебе, что хочу стать женой человека, которого люблю. Это не кончится плохо, как ты полагала, а наоборот, будет хорошо, бесконечно хорошо для нас обоих.

У тебя с Хью любовь, которая побеждает все, перед которой остальное бледнеет и исчезает, и я обрела такую же… но, прошу НЕ говори Фабиану, кто я такая. Остается еще много трудностей и помех.