— В таком случае, прошу вас, постарайтесь ничем ее не расстроить.

— Но каким образом?

— Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю, — сказала Ингрид. — Она приехала ко мне, так как ей нужны моя помощь и поддержка, и могу сказать лишь, что вы не тот человек, чтобы оказать их ей, и были бы последним, к кому я обратилась бы за содействием в данное время.

— Ну вот, вы опять со мной жестоки! — запротестовал маркиз. — Чем я заслужил подобную немилость?

— Вы знаете, Фабиан, что Хью и я очень вас любим, — ответила Ингрид. — Такого, каков вы есть. Но мне кажется, я должна защитить от вас мою подругу просто потому, что она вела в Англии очень спокойную жизнь и никогда не встречала людей вроде вас.

— Если у леди Бромптон появится повод быть мной недовольной, я тотчас извинюсь и искуплю свой проступок, — ответил маркиз, — но пока, право же, не могу покаяться в грехах, еще не совершенных.

Он наклонился над рукой Ингрид.

— Au revoir[16], — сказал он, — и благодарю вас за еще один восхитительный завтрак.

Затем он взял руку Лоретты, и вновь она ощутила исходящие от него магнетические флюиды, когда он посмотрел ей в глаза и сказал негромко:

— До вечера, и обещаю, что вы не будете разочарованы.

Он направился к двери, и Лоретта, глядя на его широкие плечи и узкие бедра, решила, что из присутствующих никто не может сравниться с ним атлетичностью фигуры и одновременно удивительной элегантностью.

Едва откланялся последний гость, как Ингрид сказала:

— Ну, если ты сегодня обедаешь с Фабианом, нам нельзя терять времени. Тебе нужно новое платье, и такое, какое придаст тебе уверенности.

— Ты думаешь, она мне потребуется? — спросила Лоретта.

— Тебе придется противостоять не только его словам, но и той особой исходящей от него магии, которой, как я тебе уже говорила, не способна воспротивиться ни одна женщина.

Лоретта вспомнила взволновавшие ее флюиды и поняла, что Ингрид говорит чистую правду.

Ей оставалось только надеяться, что новый туалет придаст ей сил вернее играть взятую на себя роль.

Одновременно она получит достаточно доказательств, чтобы убедить отца, насколько невозможен маркиз, как ее будущий муж.

— Во Франции, как полагаю, тебе известно, есть два главных дома моды, — сказала Ингрид, — Ворта и Лаферье. На мой взгляд, Лаферье тебе больше подойдет, чем более знаменитой и очень избалованный Фредерик Ворт.

Когда позднее они свернули с Рю де ла Пе на Елисейские поля, Лоретта была склонна согласиться с кузиной.

Никто, кроме Лаферье, не мог бы придать ей столь светски искушенный, совсем французский вид, дышащий бесподобным парижским шиком.

Она собиралась купить только одно вечернее платье.

Ингрид настояла, чтобы она приобрела их три, не считая нескольких очень элегантных дневных туалетов, которые все до того ей шли, что оказалось невозможным остановить выбор на каком-то одном.

Однако как ни зачаровали Лоретту платья, столь непохожие на все ее прежние, она внимательно выслушивала все, что Ингрид говорила ей про маркиза.

— Полагаю, в каждом столетии рождалось несколько женщин, неотразимых для мужчин, — говорила она, — и благодаря не только красоте, но и талантам, и качествам характера. И то же самое относится к сильному полу.

Она внимательно посмотрела на Лоретту и продолжала:

— Когда мы называем Фабиана «современным Казановой» или «Дон Жуаном», это по-своему комплимент, так как в нем есть что-то, чего другие мужчины лишены.

— Магнетизм! — прошептала Лоретта, но Ингрид как будто не услышала.

— Трудно найти более восхитительного, умного и обаятельного собеседника или друга, но мужем он будет совсем другим!

Положив ладонь на руку Лоретты, она добавила мягко:

— Я боюсь, любовь моя, что вопреки всем моим словам ты увлечешься Фабианом и позволишь своему отцу убедить тебя выйти за человека, который сделает тебя невообразимо несчастной.

— Я это прекрасно понимаю, — сказала Лоретта. — И трудность заключается лишь в том, как отыскать веские аргументы, которые убедили бы папу, что я не просто глупенькая мисс, шокированная тем, что у мужчины до брака было много любовниц.

— Только англичане верят, будто распутник способен исправиться, — сказала Ингрид со жгучим сарказмом. — А французы давно убедились, что леопард пятен не меняет. Поэтому француженка ожидает, что муж будет ей неверен, и, когда это случается, она подготовлена.

— И, наверное, чувствует себя глубоко несчастной.

— Да, наверное, — согласилась Ингрид. — Но поскольку брак устраивают, когда оба супруга еще молоды, очень маловероятно, что девушка хотя бы представляет себе, что такое любовь, и чего она лишена, пока не минует много времени.

Лоретта знала, что и она еще слишком молода, но это не мешало ей мечтать об идеальной любви, какую человек вроде маркиза не мог бы ей дать.

Какую Ингрид обрела только после брака.

И она, и Хью решились на огромные жертвы, лишь бы сохранить эту любовь.

«Вот такая любовь нужна и мне», — подумала Лоретта, как думала постоянно с той минуты, как переступила порог их парижского дома.

Невозможно было взглянуть на Ингрид с ее маркизом и не ощутить всю силу соединивших их флюидов.

Она заметила во время завтрака, как глаза Хью искали взгляд Ингрид, сидевшей в другом конце стола.

И выражение на его лице, подумала Лоретта, совсем не походило на выражение в глазах флиртовавшего с ней графа де Марэ.

А тот вдруг шепнул ей:

— Я должен снова увидеть вас, мадам. Мне столько нужно сказать вам. Но наедине!

В его манере было что-то такое, из-за чего Лоретте инстинктивно захотелось отодвинуться от него. Внезапно он показался ей отталкивающим, и его вкрадчивый тон особенно не понравился ей. А когда они вставали из-за стола и он прикоснулся к ее руке, она вздрогнула, как от прикосновения омерзительной рептилии. На его просьбу увидеться с ним наедине она ничего не ответила и просто отвернулась, будто не расслышала. И услышала его смешок, словно его позабавила ее уловка.

И вот теперь, когда они с Ингрид, возвращаясь от Лаферье, выехали на площадь Согласия, она сказала Ингрид:

— Ты нервничаешь, потому что я сегодня обедаю с маркизом, чего мне хочется, но я очень-очень рада, что мне ни к чему принимать приглашения графа!

— Согласна с тобой. Он довольно неприятный человек, — ответила Ингрид. — Большой волокита и имеет успех у некоторых женщин. Незачем говорить, как он завидует Фабиану. Один раз они даже дрались на дуэли.

— Дрались на дуэли! — вскричала Лоретта. — Но ведь дуэли давно вышли из моды, и теперь ничего подобного не бывает!

— Да, в Англии. Но в Париже дуэли не редкость. По традиции противники встречаются в Булонском лесу, как и сто лет назад.

— Но как нецивилизованно! — заметила Лоретта. — Надеюсь только, что из-за меня никто не будет драться на дуэли.

— Ни в коем случае этого не допускай! — сказала Ингрид поспешно. — Но предостерегаю тебя: не противопоставляй графа Фабиану, не то они потребуют друг у друга сатисфакции.

— Надеюсь, я больше не увижу графа.

Но Лоретта поторопилась. Когда они вернулись домой, лакей доложил Ингрид, что граф Эжен де Марэ ожидает их в Серебряном салоне.

— Теперь видишь, что ты натворила? — спросила Ингрид. — Я не могу вообразить, что привело его сюда второй раз за один день, если не желание снова увидеть тебя.

— Тогда скажи ему, что я сразу поднялась к себе отдохнуть, — тотчас ответила Лоретта и, не дожидаясь согласия Ингрид, быстро взбежала по лестнице.

Нет, она правда прилегла отдохнуть перед обедом, но не надолго.

Ей хотелось поскорее заняться своим туалетом, чтобы воздать должное своему новому платью. И еще она боялась, что ее кузина не успеет подкрасить ей лицо, чтобы она не выглядела jeune fille.

— Ты очаровательна, любовь моя, — сказала Ингрид, оглядывая результат своих трудов. — Даже слишком! Обещай, что будешь осторожна!

— Ты опекаешь меня, словно наседка единственного цыпленка! — поддразнила ее Лоретта. — Обещаю, что сумею позаботиться о себе.

— Потрогай дерево! — быстро сказала Ингрид. — И помни: оставить между собой и Фабианом Ла-Манш не так уж трудно.

— Я помню. Но еще я помню, что он переплывет его, едва примет папино приглашение.

Когда лакей доложил, что маркиз де Соэрден ждет ее, Лоретта медленно спустилась по лестнице.

Она чувствовала, что струящийся за ней шлейф придает ей зрелое достоинство, не вяжущееся с юной девушкой.

И волосы у нее снова были уложены в сложную прическу, другую, чем за завтраком. И не в довольно безобразный узел, модный тогда в Англии, а одевали ее головку будто венцом. И придавали ей, решила она, именно тот греческий вид, который маркиз упомянул за завтраком.

Она не думала, что он обратит на это внимание, но когда карета отъехала, он повернулся к ней и сказал:

— Само совершенство! Теперь совершенно очевидно, что вы одна из олимпийских богинь и прекрасно это знаете.

Она подняла брови, словно ожидая объяснений, и он продолжал:

— Теперь Греции принадлежит не только ваш нос, но и ваши волосы, и поверьте мне, когда я позволю себе сказать, как мало я ожидал, что женщина может выглядеть такой обворожительной!

И вновь в его голосе прозвучала искренность, которую Лоретта поспешила приписать умелому актерству.

Но если это было только притворство, то актер он был неподражаемый.

— Где мы будем обедать? — спросила она, чтобы переменить тему.

— Я не хотел бы, чтобы нам мешали мои друзья и знакомые, которые сочтут необходимым раскланяться со мной, хотя бы для того, чтобы узнать, кто вы, а потому везу вас к «Лаперузу». Небольшое местечко на набережной Сены, где мы сможем вообразить себя в приятном одиночестве.

— Я впервые переступлю порог ресторана, — призналась Лоретта.

— Я так и полагал, — сказал маркиз. — Есть столько других мест, куда я хочу свозить вас, Лора. Невозможно выразить словами, как чудесно это будет.

Она не поняла, что он подразумевает, и мгновение спустя сказала:

— Меня зовут леди Бромптон.

— Для подобных формальностей уже поздно, — ответил маркиз. — Думаю, вы, как и я, когда мы встретились сегодня, почувствовали, что мы узнаем друг друга через пространство и время.

Лоретта быстро взглянула на него, отвела глаза и только тогда сказала:

— К… как вы можете… говорить подобные… вещи?

Но думала она о том, что, как ни странно, в ту минуту ею овладело именно такое чувство.

Она тогда ощутила всю силу его магнетизма. И теперь, призналась она себе (хотя, конечно, на самом деле этого быть никак не могло), его такое необычное лицо обрело над ней какую-то особую власть и вполне подходило для героя ее грез, который до этого мгновения оставался безликим.

Тут же она попеняла себе за безумные фантазии — именно так она не должна думать! Ей надо помнить все, о чем предупреждала Ингрид.

Расстояние до ресторана, где им предстояло обедать, оказалось небольшим. Он помещался в высоком доме, и когда они поднялись по узкой лестнице, их проводили в небольшую комнату, где стояло только три столика с двумя стульями у каждого. В комнате никого не было. Их усадили за лучший столик у окна, за которым виднелась Сена и отраженные в ней огни.

Но там был и глубокий сумрак, полный, казалось Лоретте, теми же смутными вопросами, которые кружились и кружились в ее мыслях.

Официант подал ей меню, но, не заглянув в него, Лоретта сказала маркизу:

— Закажите, пожалуйста, и для меня. Я столько слышала о специальных блюдах во французских ресторанах, но я не знаю, как их выбрать.

— Я знаю, что вы предпочитаете, — сказал маркиз, — и без того, чтобы вам пришлось мне это объяснять.

Лоретте его слова показались очень странными.

Тем не менее она с какой-то боязнью подумала, что он говорит правду, и знает не только какие кушанья она выбрала бы, но и какие напитки.

«Такие мысли он внушает каждой приглашенной им женщине», — поспешила она напомнить себе.

Но было невозможно игнорировать исходившую от него жизненную энергию, и так трудно не глядеть прямо на него через маленький столик.

Он изучал меню очень долго. Затем заказал бутылку шампанского, и, сделав глоточек, Лоретта поняла, что такого прекрасного шампанского она еще никогда не пробовала. Она продолжала смотреть в окно, потому что, как она с ней ни боролась, ею овладела застенчивость.

Однако маркиз не начал осыпать ее комплиментами, как она ожидала, и не вернулся к тому, о чем говорил в карете, а сказал просто:

— Полагаю, вы уже поняли, что электричество придало Парижу новый блеск. Его теперь называют «La Ville Lumiere»[17], и вот почему я хочу показать вам «le fee electricite»[18], вы сразу поймете, откуда такое прозвище, и я знаю, вы будете восхищены.

— Париж уже меня заворожил! — сказала Лоретта тоже тоном светской беседы. — Я даже не воображала, что Елисейские поля так зелены и так живописны, и, наверное, из всех столиц только в Париже такие большие особняки, как у маркиза, стоят среди деревьев?