Его отец, конечно, потребует объяснений, если Клара не приедет, подумал Фредерик. От этой мысли у него в очередной раз упало сердце. В последнее время его бедное сердце только и делало, что падало. Удивительно, что ему все еще было куда падать. Его отец будет разочарован в нем – в который раз. А он не в состоянии снова и снова доказывать, что уже вырос, остепенился и способен вести себя как человек, умеющий нести ответственность за совершенные поступки.

Он потерпел неудачу. Да, верно, теперь он мог оставить в прошлом ту историю с Джулией. Он обнаружил, что прощение – это чудо, способное облегчить самые тяжкие муки совести. Но тот эпизод можно было бы назвать всего лишь мелким грешком по сравнению с тем, что он сделал с Кларой. Он погубил собственный брак. Это был полный провал. Он причинил непоправимый вред женщине, которая стала самой важной частью его жизни. Даже более важной, чем он сам.

Именно всепоглощающее чувство неизбежного краха привело его в тот вечер на закрытую вечеринку, где, как он знал, будут карты и высокие ставки. И он не видел никакого смысла избегать этого. Если бы он пропустил тот карточный вечер, то все равно принял бы участие в следующем или в любом другом. У него просто не было силы воли, чтобы изменить привычный образ жизни. Или же ему не хватало целеустремленности. Возможно, именно этого ему всегда и не хватало. Он не видел особого смысла – ни в чем.

Он решил, что мог бы попытаться контролировать себя. Ограничил бы траты. Останавливал бы себя, когда проигрывал определенную сумму. Не то что бы он мог позволить себе потерять какую-то сумму. Он уже потерял ужасающе много с тех пор, как женился. Если он будет недостаточно осторожен, в ближайшее время его снова могут атаковать кредиторы, и ему придется просить о помощи отца или Клару – хотя он скорее умрет, чем обратится к кому-либо из них за одолжением, – или же ему снова будет угрожать опасность оказаться в долговой тюрьме.

Вечер набирал обороты, и он с иронией подумал, что так и не определил ту сумму, которую мог позволить себе выиграть, прежде чем завершить игру и пойти домой. Это был один из тех самых волшебных вечеров. Он почувствовал это с самого начала. Он не мог ошибиться. Даже если бы он попытался проиграть, он не смог бы этого сделать. По крайней мере, все выглядело именно так. Он не пил. Он в полной мере мог наслаждаться своим триумфом.

Как долго он еще сможет играть? Его забавляла мысль, что, должно быть, он уже отыграл все, что успел проиграть с того момента, как вступил в брак. Играть, пока удача не отвернется от него, как это обычно всегда и происходит? Он знал, – все, что легко достается, так же легко и теряется. И теперь, выигрывая, он прилагал столько же усилий, чтобы продолжить игру, сколько обычно затрачивал в тех случаях, когда проигрывал. Еще одна партия, чтобы убедиться, что удача все еще на его стороне, – так он обычно рассуждал. Если что, он остановится. Или, если он начнет проигрывать, он позволит себе еще одну партию, чтобы проверить, а вдруг удача ему снова улыбнется. Если так и происходило, тогда он играл еще партию. В любом случае, его всегда засасывало в эту бездну, этот водоворот, из которого было невозможно выбраться.

Молва о его небывалой удаче распространилась среди присутствующих в обеих комнатах. В итоге, вокруг их стола собралась целая толпа, все застыли в напряженном молчании. Ему хотелось смеяться и ликовать, но проявлять какие-либо эмоции за столом считалось дурным тоном. Он сидел с невозмутимым видом. Все собрались, чтобы стать свидетелями его триумфа.

А потом лорд Арчибальд Уинни тронул его за плечо. Просто прикосновение, без давления, без слов. И все же немой посыл дошел до адресата. Шоры упали с глаз Фредерика. Они собрались здесь не для того, чтобы засвидетельствовать его успех. Разве толпа когда-нибудь собиралась для того, чтобы разделить чье-то счастье? Скорее наоборот. Их цель не в том, чтобы приветствовать его победу, они здесь, чтобы стать свидетелями поражения Хэнкока.

Сэр Питер Хэнкок, молодой, красивый и безрассудный был готов лишиться своего скромного состояния. Впрочем, о будущем речь не шла. Он уже был лишен своего состояния и теперь играл в долг, в ожидании скорого выигрыша. Еще один кандидат в долговую тюрьму. Человек, чей отец умер два года назад, оставив сына заботиться о матери и трех сестрах. Слишком большая ответственность для молодого человека.

Фредерик взглянул на ставку противника, оценил свои карты – у него на руках была беспроигрышная комбинация, поставил все, что у него было на кон, и услышал почти беззвучный вздох, полный сочувствия к бедному Хэнкоку. Когда последний выложил свои менее удачные карты на стол, Фредерик бросил собственные в общую колоду лицевой стороной вниз, и поднялся с разраженным возгласом.

– Вы выиграли, Хэнкок, – сказал он, зевая, в то время как зрители с недоумением взирали на происходящее, а его противник уставился на него с видом человека, с шеи которого только что сняли петлю. – Перед уходом я хотел бы встретиться с вами внизу, друг мой.

Сэр Питер Хэнкок все еще выглядел ошеломленным победой, когда Фредерик привел его в салон, в первую же расположенную внизу комнату, которую он обнаружил открытой. Это была гостиная с расставленными вдоль стен стульями. В центре комнаты было много свободного пространства.

– Сколько женщин зависит от Вас, Хэнкок? – спросил Фредерик. Он не слышал, чтобы какая-то из сестер юноши вышла замуж.

– Четыре, – ответил Хэнкок. – Мать и три сестры.

– Только Вы стоите между ними и нищетой? – спросил Фредерик.

Хэнкок пожал плечами.

– Это было невезением, Салливан, – сказал он. – Ставить весь Ваш выигрыш на кон, я имею в виду. Удача для меня, конечно.

Не успел он произнести последнее слово, как ударился об пол, и, уставившись на мгновение в потолок, не сразу осознал, что причиной, по которой он очутился в таком положении, был кулак. Фредерик склонился над ним, схватил за воротник пальто и поднял на ноги.

– Мы с Вами похожи, как две капли воды, Хэнкок, – сказал он сквозь зубы. – Наверное, я могу наказать себя, превратив в кашу Ваше лицо. Возможно, Вы кое-чему научитесь, отвечая мне и сдирая кожу на костяшках пальцев. А теперь поднимите кулаки, потому что, ей-богу, когда я ввязываюсь в драку, я ожидаю встретить достойного противника.

Хэнкок, разъяренный нанесенным ему оскорблением, поднял кулаки, и какое-то время они дрались отчаянно, упорно, и почти беззвучно.

В конечном итоге Хэнкок оказался на полу. Избитый и побежденный, но в сознании, он с трудом переводил дух. Он поднял руку, поскольку Фредерик все еще нависал над ним с угрожающим видом, сжимая кулаки, готовый к обороне, как только его противник поднимется. Фредерик протянул руку и помог ему встать на ноги.

– Вы хорошо работаете кулаками, – сказал он, поправляя на себе одежду и осторожно дотрагиваясь кончиками пальцев до поврежденной щеки. – Почему я никогда не видел Вас у Джексона, Хэнкок?

Сэр Питер усмехнулся.

– Два года назад я пообещал матери, что никогда не буду заниматься чем-то грубым и опасным, – сказал он. – Бедная мама. Она никогда не умела добиваться правильных обещаний. Она всегда была больше озабочена моей безопасностью, чем своей собственной. Вам повезло, Салливан. Если бы я практиковался, именно Вы сейчас лежали бы на ковре и из Ваших глаз сыпались бы искры. Между прочим, какие карты были у Вас на руках, прежде чем Вы их сбросили?

– Ничего особенного, – ответил Фредерик. – Просто блефовал в надежде, что Вы блефуете еще более опрометчиво. Вы идете со мной?

Сэр Питер кивнул, поправил на себе одежду и покинул дом вместе с Фредериком.

– Я называю это своим личным дьяволом, – сказал он. – К счастью, мне еще никогда не приходилось сталкиваться с противником, которому сопутствовала бы такая невероятная удача – до сегодняшнего вечера. Интересно, как долго продлилась бы эта полоса везения?

– Она прервалась весьма эффектно, – отозвался Фредерик. – Лучше всего было, пока она длилась. Личный дьявол, вот как? Да, подходящее определение. Остается только надеяться, что его можно заменить ангелом.

– Личный ангел, – Хэнкок рассмеялся. – Женщина, я полагаю?

Он не только отвернулся от своего ангела, подумал Фредерик, но еще и причинил ей боль, и попутно жестоко обидел. И к тому же, ему не хватило элементарной вежливости и порядочности предстать перед ней и извиниться. Или попытаться освободить ее. Чтобы летать, ангелы должны быть свободны.

Гарриет отсутствовала – она отправилась на верховую прогулку. Клара сидела в гостиной у камина, не читая и не вышивая. Наступило время для полуденного сна, и все же она не испытывала желания позвонить слуге, чтобы ее отнесли в постель. Она сидела с отрешенным выражением лица и смотрела на огонь, одна рука покоилась на животе, как это обычно бывало в последние дни.

Вместе с Робином она выполнила свои ежедневные оздоровительные упражнения. Ее ноги стали сильными и мускулистыми. Так обманчиво. Второй раз за это утро он поднял ее на ноги, придерживая сильной рукой таким образом, что почти полностью взял на себя ее вес. Он предупредил, что еще некоторое время она не должна пытаться сделать это самостоятельно. Возможно неделю или две. Он не хотел, чтобы она обессилела и потеряла веру в себя.

Но это было так чудесно! Находиться в вертикальном положении. Чувствовать свои ноги на полу, свои лодыжки и колени, на которые она опиралась, чувствовать, что ноги ее держат. Это ощущение было восхитительным, даже, несмотря на то, что она знала, – ее ноги все еще были очень слабы.

– Я хочу танцевать на Рождество, Робин, – сказала она. – Ты будешь танцевать со мной?

– Горский флинг, миссис Салливан? – отозвался он. – Это единственный танец, который я знаю.

Они дружно рассмеялись. Робин не был склонен шутить или смеяться. Но Клара полагала, что обучая ее ходьбе, и видя, как она близка к успеху, Робин и сам ощущал вкус победы. Отказ от мечты всей его жизни - стать боксером-профессионалом - должно быть дался ему тяжело. Несомненно, он с нетерпением ожидал, когда оставит службу у неё. Для него эта работа, в лучшем случае, была скучна.

Клара улыбалась, глядя на пламя. Она не будет жадной. Просто начать ходить – будет уже замечательно. Перемещаться из комнаты в комнату, не прибегая к помощи слуг. Побродить по террасе. Самой прогуляться до беседки. Ах, беседка.

И прокатиться верхом по парку. Но она не будет жадной.

Она не заметила, как заснула. Но внезапно чувство, что она не одна в комнате, охватило её, и Клара медленно повернула голову. Дверь была открыта, он стоял в проеме, подпирая плечом косяк. Она не была уверена, что ей это не снится. Он появился бесшумно, как всегда появлялся в ее мечтах. Она сжала пальцы, обнаружив, что они все еще покоятся на ее животе. И медленно улыбнулась.

– Я приехал, чтобы освободить тебя, – вымолвил он.

Это были странные слова, из тех слов, что можно услышать во сне. Но теперь она была уверена, что не спит и, что он, действительно, стоит в дверном проеме. Что он вернулся домой.

– Привет, Фредди, – отозвалась она.

– К сожалению, в буквальном смысле слова это невозможно выполнить, – продолжил он. – Ты связана со мной на всю жизнь. Но я придумал кое-что получше. Я собираюсь взять тебя с собой в Лондон на свадьбу Малколма и Камиллы. Ты познакомишься с моей семьей – со всеми моими родственниками. Они сердечные люди, Клара. Они станут твоей семьей. Они примут тебя в свой круг и никогда не позволят тебе уйти. Ты никогда больше не будешь одинока. После свадьбы я уеду в Америку, или, может быть, в Канаду, и тебе не придется снова видеть меня.

– Ты не сможешь сделать это, Фредди, – сказала она ему с улыбкой, но глаза ее были печальны. – У меня будет ребенок. Мы оба нуждаемся в тебе.

Она и раньше представляла себе этот разговор с ним, но в своих фантазиях говорила об этом не так открыто и прямо, как сейчас, наяву. Она следила за ним взглядом, откинув голову на спинку стула, в той же позе, в какой она была, когда заснула. Он не двигался, только закусил верхнюю губу, и глаза его наполнились слезами. А потом он судорожно дернул головой и уставился в потолок, и заплакал, неуклюже пытаясь сдерживать слезы.

– О, Боже, Клара, – произнес он, наконец, когда смог говорить, – что я с тобой сделал? Я так сожалею, так сильно сожалею.

– О чём? – её голос звучал мягко, а сердце болело за него. – О том, что мы зачали ребенка, Фредди? Я собираюсь выносить его и родить. Я хочу прижать своего сына или свою дочь к груди. Еще несколько месяцев назад это казалось невозможным, а теперь – это реальность. Благодаря тебе я испытываю чувство полного удовлетворения. Не сожалей.