Она не помнила, как вышла на своей остановке, как дошла до дома. Было подозрительно тихо, но на кухне еще витал запах водки. Гуля заглянула в комнату отца: тот спал на постели, так и не переодевшись. Укрыв его простыней и прикрыв по привычке окно, Гуля на цыпочках вышла из его комнаты. А в своей рухнула, не раздеваясь, на кровать. Пушок, вспрыгнувший на открытое окно, громко мяукнул.

— Плохо мне, Пуша… Очень плохо, — тихо прошептала Гуля, хлюпая носом. Устроилась поудобнее, вытерла слезы.

Да, было неприятно, плохо, стыдно — и вместе с тем восхитительно радостно, словно Антон подарил ей бесценный подарок.

«Совсем ненормальная стала», — резюмировала Гуля, почему-то улыбаясь.

Глава 10

Гуля сидела в «Мае», на своей точке. Посматривала на часы. Один час до конца смены, всего один, покупателей мало. Читать уже не хотелось, сканворды, втихаря разгадываемые, надоели.

Гуля разглядывала банки с чаем и планировала свои дела.

Нужно найти среди своих учениц по востоку девочек, согласных учиться и выступать в ее коллективе. Это будет не кастинг, как у Антона, а личные предложения. Гуля наметила их сделать трем своим ученицам. Конечно, поначалу они не смогут выполнять что-то сложное, но создать массовость на площадке, красиво покрутиться и исполнить легкие движения с огнем у ее учениц получится. Пока хватит и этого, а со временем Гуля их научит.

Аиша («В следующий раз откуплюсь, и денег никаких не жалко!») обещала на днях принести проспекты хороших центров. И вроде бы она даже договорилась с одним врачом… Главное, чтобы отец согласился. В последние годы от лечения он отказывался, посылая Гулю куда подальше и говоря при этом, что он вовсе не пьяница.

Гуля потерла виски: голова сразу начинала болеть, когда она вспоминала об отце.

И еще нужно не думать об Антоне…

Поцелуй Гуля пережила, хоть и бежали мурашки по телу, когда его вспоминала. Сказала себе: «Случилась что случилось», и перестала смущаться и нервничать. Ничего же не изменить в прошлом, правильно? Тогда из-за чего переживать?

Другое дело, зачем Антон вызвался ее целовать. Пожалел бедняжку, а может, решил в который раз поддеть Гулю? Либо таким образом поддержал ее: своя же, почему бы не поцеловать, раз другие раздумывают?

Целуется он здорово, признала Гуля. Парень с таким темпераментом, как Антон, по-иному не может. Интересно, а каково это — быть его девушкой?

Гуля поморщилась: глупые мысли, которые давно уже не приходили ей в голову. И вот, опять…

В прошлом Антон с Гулей хорошо общались, даже считались друзьями, он относился с пониманием к ее просьбам, помогал советами, но — ничего личного.

И девушки. Насколько помнила Гуля, он всегда с кем-то встречался: женским вниманием харизматичный Антон никогда обделен не был. Пялилась на него и сама Гуля. Потихоньку, конечно, и в жизни бы не призналась никому, что мечтает о чем-то.

До последнего дня существования их старого коллектива сердце Гули всегда учащенно билось, когда они с Антоном отходили в сторонку, чтобы разобрать что-нибудь по общему танцу, или когда Антон ей объяснял по секрету основы режиссуры и законы построения танцевального номера. Вездесущий Женька часто прерывал их «свидания». Подходил, садился рядом, слушая, что Антон рассказывает Гуле, сам задавал вопросы. Тогда Гуле дышать становилось легче, но на Женьку она обижалась: ведь Антон мог во время одного из разговоров пригласить Гулю куда-нибудь, например… Да что угодно, они же разговаривали один на один!

Но никаких предложений от Антона никогда не поступало. Ни с Женькиным присутствием, ни без него.

С приходом Антона в их коллективе многое поменялось. Танцы стали более подуманными, изменился порядок номеров, костюмы, а со временем стали более интересными движения за счет хореографии и усложнения работы с предметами.

Но он не должен был появиться в их коллективе, не должен! Слишком далека была жизнь уличных фаерщиков от жизни талантливых танцоров, получивших высшее образование.

Гуля, откинувшись на спинку стула, вспоминала, как она впервые увидела Антона.

В тот день Пашка, Женька и Гуля безнадежно опаздывали на выступление. Но находящегося, по своему обыкновению, Женька в состоянии самадхи это мало волновало. Он всегда умел быть по-дзеновски спокойным и отстраненным, исключая некоторые моменты. Зато Гуля волновалась за все: ненавидела опаздывать. Ведь именно ей нужно подходить к ведущему, чтобы извиниться. Возможно, придется извиниться за опоздание и перед заказчиком, придумать приличную отговорку, ибо слово «пробки» давно никого не трогали…

Выступление тоже пошло наперекосяк. Реквизит они замочили в спешке, плохо, и веера с шестами никак не хотели разгораться. Чтобы как-то скрыть заминку — зрители уже давно собрались возле площадки и неопределенно гудели — улыбающаяся Гуля вышла с поями на сцену — единственным реквизитом, который сразу разгорелся. Шепнув предварительно Пашке, чтобы включили ее любимую Фармер, отработала одна самый первый номер, пока остальные повторно заливали фитили оставшихся предметом керосином.

Песни Милен Фармер никогда не подводили Гулю. Будто получая незримую поддержку от беззащитного нежного голоса, под них она с легкостью работала с веерами, шестом, крутила пои. Но не в тот раз.

Впрочем, все было почти идеально. До момента, пока Гуля не вышла «попугать зрителей». Это делать с поями следовало очень осторожно, поэтому Гуля навертела цепочки поев на кулаки, уменьшив их длину на треть. Теперь горящие шарики находились близко-близко к Гуле. Ей опаснее, зато зрителям хорошо. Восторженные крики вперемешку с немного испуганными девичьими охами только радовали.

Она «обошла» почти всех зрителей, оставалась большая и веселая компания парней, которые хлопали, чуть приплясывая: видимо, долгие возлияния даром не прошли. Гуля, боковым зрением отмечая, где стоят чашки, прошла около них, чтобы покрутить пои прямиком перед парнями, на безопасном от них расстоянии, но ближе, чем фаерщики обычно выступали.

Те продолжали хлопать и гикать, кроме одного, который стоял неподвижно, с неослабевающим вниманием наблюдая за Гулей.

Ее немножко задело, что парень не выказывает восторга — тогда она еще была совсем молоденькой и неопытной в плане выступлений и не умела правильно относиться к зрителям, да и опоздание их коллектива на работу сыграло свою роль: Гуле было за него стыдно. Она крутила пои, а руки чуть дрожали — слишком уж пристально смотрел на нее тот парень, и его неподвижность так контрастировала с его хлопающими друзьями…

Несколько простых круток, а дальше — фонтан: крутка поями справа, слева и над головой.

Один из поев полетел в ее старательно убранные и побрызганные лаком волосы…

Это была мимолетная заминка, почти не замеченная никем, но не тем парнем: он дернулся, хотя и остался стоять на месте. Гуля тихо вскрикнула — лишь мгновенный вскрик. Огонь опалил волосы.

Она продолжала крутить пои, пребывая в состоянии легкого шока. Но зрители хлопали также, никто не кричал, что у нее горят волосы, и Гуля успокоилась. Посмотрела на того парня, улыбнулась ему («Знай наших!»), и на несколько секунд их взгляды встретились. Затем Гуля зашла за мнимое ограждение чашек: музыка заканчивалась, нужно было сделать финальную точку. Кланялась она с бешено бьющимся сердцем, заходящимся от адреналина и странного ощущения, которое разошлось по всему телу, вызывая эйфорию. Пусть она и накосячила перед этим чванным мужиком, но сумела с достоинством выйти из ситуации и даже нагло улыбнуться при этом. А еще — она лишь подпалила себе волосы, ничего серьезного. Нескольких прядей лишилась, но беспокоиться не стала — отрастут.

После выступления Женьку отозвали куда-то. Гуля и Пашка собрали реквизит и грелись около дежурной чашки: время было чуть больше одиннадцати, и эта ночь не отличалась высокой температурой, да и Гуля забыла кофту — тогда кофты она еще забывала дома.

Увидев приближающегося Женька, а с ним — какого-то человека, Гуля с облечением нагнулась и затушила с помощью специальной ткани огонь в чашке. Ей было все равно, кто идет рядом с Женькой: ждать его и она, и Пашка уже устали. Хотелось домой как можно скорее, отмыться от запаха керосина и гари и спать.

— Это — Антон, он будет тренироваться с нами, — возвестил Женька. Гуля, нагнувшая над чашкой, резко подняла голову.

Она его узнала. Это был тот неподвижный парень из толпы.

— Привет, — впервые в жизни улыбнулся ей Антон.

Потом она скажет Женьке все, что думает о приеме в коллектив новых неизвестных парней. Потом даже успеет поругаться с Женьком и покапризничать насчет Антона, но Женька останется равнодушным к ее капризам. Это все будет потом, а тогда Гуля смотрела в лицо Антона и не представляла, что ответить симпатичному парню…

— Это Гуля, гордость нашего шоу, — ответил за нее Пашка, — а я Пашок. Не знаю, что ты посулил Женьку, чтобы тебя взяли, но все равно — добро пожаловать…

— Я сказал, что я хореограф и что помогу сделать ваши выступления еще более зрелищными, — продолжал улыбаться парень. Пашок хлопнул по плечу Гулю, которая, сделав вид, что занята вытаскиванием фитиля из чашки, опустила голову:

— Клево, Гуль! А ты все ноешь, что мы как-то неправильно делаем! Вот к нам пришел! Хореограф! Настоящий!

Слова резанули Гулю по сердцу. Раньше все танцевальные моменты были на ней: фаерщики не разбирались в основах хореографии, могли работать предметами под любую музыку, часто даже не слушая ритм. А теперь она почувствовала — впервые среди этих людей! — что она уже больше не особенно здесь нужна…

— Девушка, мне орешков кедровых грамм триста, пожалуйста!

Гуля встрепенулась, открывая глаза. Растяпа! Замечталась на рабочем месте!

Но после ухода покупательницы Гуля не смогла запретить себе вспоминать прошлое. Оно затягивало ее, снова и снова вставая перед глазами, и чувства, испытываемые тогда, были такими реальными, словно все происходило с ней вчера…

— Гуля, я не пойму! — удивлялся Антон, — Они что, не догоняют, что если крутят шесты под музыку, то хотя бы иногда должны попадать в такт! В идеале — всегда! Иначе получается, что музыка отдельно, а фаерщики — отдельно!

Один из вопросов, над которым постоянно билась Гуля, Антон разрешил за несколько занятий. Как он втолковал свободным неформальным фаерщикам, что нужно слушать музыку, Гуля не имела представления. Но после того, как Женька и Пашка с Юлькой начали крутить шесты, пои и прочий реквизит, попадая в ритм, она почувствовала еще большее отчуждение ее и остальных фаерщиков. Нет, ничего подобного не было в реальности. Гулю любили в коллективе, в ней нуждались, особенно — когда решались организационные вопросы. Это потом Антон взвалил большую часть их на себя, и Гуля в глубине души почувствовала себя вообще никчемной.

А уж когда Антон начал выступать наравне с Женькой…

Гуля ощущала ревность — и одновременно ее тянуло к Антону. С такими неоднозначными, почти противоположными чувствами она безрезультатно боролась на протяжении всего существования старого коллектива.

Когда он распался и Гулина дорога разошлась с дорогой Антона, сначала стало легче. Гуля была полна амбиций, создавая чисто женскую команду «Леди-фаер». Она забыла, что Антон был не менее амбициозен, и когда постепенно к его «Фристайлу» пришла известность, начала испытывать обоснованное беспокойство.

Через некоторое время уже ничего нельзя было изменить. «Фристайл» стал знаменитым, ее коллектив — обычным середнячком, лучше многих, и все же — середнячком…

— Гульмира, добрый вечер!

Голос дяди Расима неимоверно испугал Гулю.

— Ой, Расим Ислямович! Я что-то…э-э… отвлеклась.

— Закрывай точку, поехали!

— Куда? — Гуля испугалась еще больше, широко распахнув глаза.

— Домой отвезу тебя. Пойдешь спать, поняла? Сколько можно это делать на работе? И завтра не выходи, отдохни.

— Да вы что, Расим Ислямович! Я…я не сплю! Не сплю на рабочем месте никогда! И я не устала, чтобы отдыхать. Неделя же только началась!

— Сдается мне, что нет, — тяжко вздохнул дядя Расим, — закрывай точку. Жду тебя в своей машине. Кассу закрывай и выходи.

Гуля не стала спорить: выполнила все приказания дяди Расима, недоумевая про себя: и почему уже который человек так хочет ее подвезти?

В машине дядя Расим все расспрашивал про танцы, про заказы, про то, остается ли время, чтобы отдохнуть, и как она отдыхает. Гуля отвечала вежливо, но односложно: сидеть в большом ленд крузере рядом с дядей Расимом непривычно и неуютно. И хотя тот всегда был очень добр к ней, что-то настораживало Гулю и не давало наивно рассказать ему свои новости.