— Чамы… жаждут нашей красоты, но могут разрушить ее.

— Я знаю это.

— Они разрушают наше будущее.

— Наших детей? Моих детей?

Солнечный свет, пробившийся через прореху в густой листве девственного леса, согрел плечи Аджадеви.

— Чамы похожи на тени, но некоторые из них… немногие… они подобны свету. И им можно доверять.

— Единственный чам, которому могу доверять я, — это мертвый чам.

— Не говори так, Джаявар. Наш мир состоит не только из черного и белого, он цветной. Некоторые чамы заслуживают смерти от твоего клинка, а другие — нет.

— Если мои дети живы, я буду милостив.

Она обняла его за талию и нашла его руку.

— Я тоже люблю твоих детей. Я всегда любила их так, как если бы сама их родила.

— Я знаю это.

— И у меня тоже были свои собственные дети, — сказала она, чувствуя тепло в своем животе. — Задолго до того, как я пришла в это тело, я была матерью.

— Значит, ты понимаешь, что я сейчас чувствую. Боль. И пустоту.

— Понимаю.

Джаявар кивнул:

— Одна моя часть рвется в Ангкор, чтобы проверить, живы ли они. А вторая не хочет торопиться, так как я боюсь того, что могу там узнать, и цепляюсь за еще оставшуюся у меня надежду.

— А надежда цепляется за тебя.

— Как это?

— Надежда твоего народа. Наших неродившихся сыновей и дочерей. Моя надежда.

Он посмотрел на людей, ехавших впереди него, и подумал, что у большинства из них тоже были дети, и бремя их горя не легче, чем его.

— Я боюсь… что я недостаточно сильный, — прошептал он. — Люди будут умирать за меня, но я ведь такой же человек, как и они, из плоти и крови.

— Люди будут умирать за веру. Не за тебя, а за веру в то, что ты преследуешь какие-то благородные цели. Ангкор-Ват был построен как раз благодаря такой вере. Индуисты создали этот храм как дом для своих богов, для своей веры. Хотя буддизм ведет меня по другому пути, я до сих пор люблю смотреть на индуистские статуи и вглядываться в лица их богов.

— Почему?

Аджадеви вспомнила про Ангкор-Ват, крутизну ступеней, ведущих к его вершине, которые должны напоминать индуистам, что подъем к вершинам духовности является очень непростой задачей.

— Когда я поднимаюсь по лестнице храма, — сказала она, — я понимаю, что древние индуисты хотели, чтобы я при этом чувствовала, будто взбираюсь на гору, стремясь к чему-то прекрасному.

— Возможно, в своей прошлой жизни ты помогала им его строить.

— Может быть. У меня всплывают воспоминания… о резьбе по камню. О мозолях на руках и мучительных болях в спине.

Джаявар обвел окрестности взглядом.

— Думаешь, я поступил безрассудно, разделив наши силы? Уведя десять самых сильных мужчин, тем самым украв их у женщин и детей, которых мы оставили в лагере?

— Там достаточно воинов, чтобы защитить их.

— Что мне делать, когда мы достигнем Ангкора? Как я могу узнать о судьбе моих детей? Я планировал проникнуть в город под видом священника, но, наверное, есть способ и лучше.

Аджадеви взглянула на громадную паутину, натянутую между стволами соседних деревьев. В ее центре ждал добычу большой, размером с ее кулак, желто-черный паук.

— Прошлой ночью мне приснилось, что я нищенка, — ответила она. — Я была на виду, но меня никто не видел.

Он сжал губы.

— Да, это лучше, мы действительно будем незаметными. Мы можем перемазаться в грязи и начать просить милостыню под городскими стенами. Мы будем выглядеть убогими и униженными, но сможем заговорить с кхмерами и, рассказав им, кто мы на самом деле, расспросить о моих детях.

— Мы так и сделаем.

— А что, если… если они убиты?

— Тогда ты, где бы мы ни оказались, пообещаешь своим детям построить храм в их честь. Ты будешь думать о них, будешь о них молиться, будешь их любить. А потом мы уйдем.

Он покачал головой.

— Лечебница. Если они погибли, я когда-нибудь построю на месте их гибели лечебницу. Лечебницу для детей.

Она крепко обняла его.

— Вот видишь! Именно поэтому люди и готовы умереть за тебя.

— Все, чему я в жизни научился, я научился у них. И у тебя.

Она отвела глаза в сторону.

— И все же я подвела тебя.

— Каким образом?

— Тебе необходим наследник, а я не могу его тебе дать. Возможно, вместо меня должна была выжить другая твоя жена. Возможно, я…

Обернувшись, он осторожно взял ее пальцами за подбородок и приподнял его.

— Без тебя я — ничто. Без тебя чамы будут торжествовать победу.

Она поцеловала его в запястье.

— Я не хочу, чтобы ты был ничем.

— Тогда оставайся рядом со мной, Аджадеви. Всегда оставайся рядом со мной.

На губах ее затеплилась едва заметная улыбка.

— Я являюсь частью тебя. И я не рядом с тобой, а внутри тебя. Как и твои дети. Они ведь остаются внутри тебя, так всегда было и так всегда будет. Точно так же и я буду внутри тебя.

— Я чувствую тебя там.

— Прошу тебя, не забывай о моих словах и в последующие дни. Это будут для тебя дни таких испытаний, каких у тебя никогда в жизни еще не было. Так что ты должен быть уверен, должен верить, что в самые тяжелые моменты ты не окажешься один.

* * *

Утреннее солнце залило башни и лестницы Ангкор-Вата янтарным светом. До прихода чамов храм этот в основном заполняли индуистские священники и пилигримы. В его просторных залах можно было встретить и кхмерских воинов, и чиновников, и все они приходили сюда молиться. Однако после нашествия все переменилось. По всей территории Ангкор-Вата стояли на посту чамские воины, а кхмерских священнослужителей стало в несколько раз меньше, чем раньше.

Идя рядом с Тидой, Воисанна старалась не смотреть чамам в глаза. А когда все же ловила на себе их взгляды, каждый раз ускоряла шаг, чтобы побыстрее уйти от них, и не переставала удивляться, почему этот чамский военачальник не тронул ее. Большую часть ночи она думала, не убить ли его, однако в конце концов уступила усталости и заснула как можно дальше от него, насколько это позволяли размеры его комнаты.

Воисанна шла по длинному коридору в юго-западном крыле Ангкор-Вата. Слева от нее выстроились в ряд квадратные колонны из песчаника, обрамляя вид на запад, открывавшийся из этой галереи. С другой стороны тянулся огромный барельеф, изображавший едва ли не тысячу сражающихся воинов. Конные колесницы противостояли пешим солдатам с копьями, саблями, щитами и флагами в руках. Это была картина битвы на Курукшетре, и хотя Воисанне всегда нравилась эта легенда, она все же отвернулась от барельефа, не желая смотреть на оружие и смерть. Потом она бросила взгляд на потолок с раскрашенным резным изображением цветков красного лотоса, а затем, свернув налево, прошла через главный вход в Ангкор-Ват и ступила на мощеную дорожку, которая вела ко рву.

Тида шла в нескольких шагах позади Воисанны, а их чамский сторожевой пес держался еще дальше, положив на плечо древко своей секиры. Тида потупила взгляд, а руки сложила перед собой, соединив ладони. Она, вероятно, была самой красивой женщиной из всех, кого Воисанна когда-либо видела, но при этом она, казалось, плыла по жизни без всякой цели, словно облачко по небу в безветренный день.

Мощеная дорожка, широкая и прямая, была заполнена людьми самого разного положения, хотя большинство из них были чамами. Воисанна прошла между двумя статуями нагов — мифических семиглавых змей. Каменные ступеньки между этими изваяниями вели на улицу, где вражеских солдат было еще больше. Расположенные поблизости кхмерские дома, построенные на сваях для защиты от тигров и змей, все были заняты чамами. Кхмеры здесь тоже были, но они зачастую ютились просто под деревьями, готовя на кострах рис и пойманную рыбу.

Пройдя еще немного на запад, Воисанна миновала ворота в прочной стене, окружавшей весь Ангкор. Еще несколько десятков шагов — и они подошли ко рву шириной почти в шестьсот футов. Здесь она впервые после нападения врага улыбнулась, потому что в воде, как и всегда, было полно ее соотечественников.

С обоих берегов рва в воду спускались ступени из латеритовых блоков, и Воисанна сразу пошла к воде, чувствуя босыми ногами тепло почерневших каменных плит. Сняв юбку и прикрыв ладонью интимное место, она шагнула в воду. Тида последовала ее примеру, повторив ее действия, а Воисанна тем временем зашла поглубже, туда, где вода была прохладнее. Здесь она посмотрела по сторонам. На север от нее в воде купались тысячи кхмеров. Вид на юг загораживала дамба через ров с мощеной дорогой, уходящей в сторону джунглей. Немногочисленные кхмерские дети смеялись и баловались, а все взрослые были угрюмыми и мрачными. Обычно здесь можно было увидеть парочки, прильнувшие друг к другу или моющиеся после занятия любовью, но сегодня Воисанна любовников здесь не заметила. Люди просто сидели на ступенях или же плавали вдали от берега.

Воисанна плеснула водой в лицо, а затем начала тереть его, очищая от пыли и грязи. Она периодически окуналась в воду, чтобы хорошенько помыть волосы и все тело. Как и большинство кхмеров, в жаркий сезон она купалась по нескольку раз в день, и чтобы поддерживать чистоту, и чтобы немного охладиться.

Закончив мыться, Воисанна обернулась к Тиде, которая даже не сдвинулась с места. Окидывая взглядом свою компаньонку, Воисанна снова задала себе вопрос, почему им приказали купаться вместе. Зачем Индраварман настоял на том, чтобы именно она пошла с Тидой, когда в королевском дворце были тысячи других наложниц?

— Что свело нас с тобой? — спросила Воисанна, искоса взглянув на стражника, остававшегося на берегу рва.

Тида, казалось, не слышала ее.

Воисанна подошла к этой женщине поближе. Когда Тида и теперь не предприняла попыток заговорить с ней, Воисанна подумала про того чамского воина. Если бы он силой овладел ею, как она того ожидала, она бы сначала убила его, а потом себя. И сейчас была бы на пути к возрождению в новой жизни, на пути к близким ей людям. Вместо этого она стояла сейчас в воде, страдая от душевных ран. Ее младший брат снова и снова умирал у нее на руках. Ее возлюбленный погибал, даже не успев обменяться с нею хотя бы одним-единственным последним нежным словом.

Внезапно слезы хлынули из ее глаз — это произошло помимо ее воли. И уже сквозь завесу слез, из-за которых все вокруг расплывалось, она вдруг заметила, что Тида тоже плачет. Воисанна протянула к ней руку, их пальцы встретились и переплелись.

— Что с тобой случилось? — спросила Воисанна.

Тида замотала головой, словно прогоняя страшное видение.

— Индраварман.

Воисанна все поняла. Участь, которой она избежала, выпала на долю Тиды. Чамский король воспользовался ею для удовлетворения своих прихотей. И красота Тиды, которую большинство окружающих воспринимало как благословенный дар богов, стала для нее проклятьем.

Тида наклонилась вперед и упала Воисанне на руки. Та держала ее, не давая свалиться в воду, а сама думала, что, может быть, будет лучше, если они как-то утопят друг друга.

От раздавшегося вдруг громкого смеха сердце Воисанны замерло. Обернувшись, она увидела, что это смеется чамский охранник, к которому присоединились еще двое воинов.

Внезапно Воисанна пожалела, что она не родилась мужчиной. Будь это так, она схватила бы оружие и убила бы этих чамов, отомстила бы за своих близких. Долгое время она мечтала о том, как даст начало новой жизни, став свидетельницей появления на свет собственного ребенка. Но сейчас, глядя на пялящихся на них чамов, ей, наоборот, хотелось отобрать чужую жизнь и отослать души этих демонов обратно в преисподнюю, откуда они явились.

Но Воисанна не могла этого сделать. Поэтому она просто поддерживала Тиду, глядя, как в воду, вызывая рябь, капают их слезы; их тела и мысли льнули друг к другу в поисках утешения, найти которое было невозможно.

* * *

Поимка гигантского сома оказалась для них хорошей встряской. Боран сначала даже хотел обрезать бечевку, чтобы отпустить эту слишком большую рыбину, но потом решил, что его сыновьям полезно принять такой вызов. Эту ночь они провели на берегу большой реки, рискнув развести костер, чтобы отпугивать москитов и мошек. Боран забросил три снасти, нацепив на крючок каждой из них по дохлой лягушке. Он особо не надеялся что-то поймать, но теперь, когда Вибол и Прак постепенно отпускали тонкую бечевку, он по тому, как бурлила поверхность воды, мог с уверенностью сказать, что они подцепили настоящее чудище. Боясь, что сыновья быстро стравят всю веревку, он ринулся в джунгли, нашел там лиану толщиной с его единственный оставшийся на руке большой палец и сдернул ее с ветвей дерева. Затем он привязал конец их снасти к этой лиане.