В другой день и сражаясь с другим человеком, Джаявар предложил бы своему сопернику бросить оружие и сдаться. Но только не сегодня, и только не этому сопернику. Поэтому он продолжал напирать, рубить и колоть своей саблей. Секира выпала из ослабевшей руки Индравармана. Последним, отчаянным движением король чамов ударил своим щитом Джаявара в грудь. От удара Джаявар зашатался, однако, сосредоточившись и собрав все силы, рубанул своей саблей так, что ее конец глубоко вошел в плечо Индравармана.

Чам свалился на палубу, безоружный и беззащитный. В какой-то момент показалось, что сейчас его люди ринутся защищать его, но кхмеры отогнали их в новом порыве неистовой ярости. Почувствовав, что их короля ожидает неминуемая гибель, некоторые чамы предпочли не биться насмерть и попрыгали в воду. Оставшиеся перегруппировались и попытались пробиться к своему королю, но Джаявар велел своим людям держать их на расстоянии. Сражение продолжалось. Люди кричали, дрались и гибли. Осознав, что победа близка, кхмеры атаковали с новыми силами и решимостью и вскоре отбросили чамов назад. Вокруг двух королей образовалось свободное пространство, и теперь их схватке ничто не мешало.

Джаявар сделал шаг к Индраварману с саблей наперевес.

— Ты не человек, — сказал он, тяжело дыша. — Ты убил моих детей. И это ставит тебя ниже любого человеческого существа, ниже любого животного. Ты просто жалкое существо из джунглей, которое нужно раздавить.

Индраварман сплюнул кровью.

— И все же я отобрал у тебя твое… и сделал его своим.

— Да, как обычный вор.

— Я король! — взревел Индраварман, пытаясь встать на ноги.

Удивленный таким поведением врага, Джаявар наклонился к нему и приставил острие сабли к его шее.

— И в такой момент твои люди бросили тебя, — сказал он, указывая на чамов, прыгавших за борт и уплывающих подальше. — А настоящих королей люди не бросают.

— Ты слаб, Джаявар. И всегда будешь слаб.

Джаявар покачал головой:

— Я не пойду войной ни на одно королевство, если только оно само не нападет на нас. Возможно, это делает меня слабым в твоих глазах. Но мне все равно. Мой народ будет свободным. А твое правление в Ангкоре будет вспоминаться, как облако пыли на бескрайней синеве неба, и только.

— Мы все пылинки, Джаявар. И боги передувают нас с места на место.

— Если бы ты оставил моих детей в живых, я бы пощадил тебя. И дал бы возможность богам передувать тебя туда, куда им вздумается.

— Твои дети должны были умереть. И ты сам это знаешь.

— Ничего я не знаю, — отозвался Джаявар, закусив губу, и перед его глазами возникли родные лица. — Но они вернулись ко мне, я их чувствую сейчас. Я их ощущаю. А ты к кому отправишься, когда умрешь, человек-пылинка?

Джаявар повернулся к стоявшим рядом кхмерским воинам, окровавленным и уставшим.

— Заберите у него то, что он отобрал у вас.

Кхмеры накинулись на Индравармана, и тот закричал. Он просил о помощи, которая не приходила, а затем молил о пощаде, которой для него не было. В самом конце, когда он мог лишь жалобно стонать, его подняли на руки, чтобы показать чамам, что их король побежден. После этого воины швырнули его в озеро.

Кхмеры, собравшиеся вокруг Джаявара, начали бурно радоваться, ускорив этим окончание битвы. Несколько вражеских командиров на других лодках попытались сплотить оставшихся в живых, но среди них не нашлось такого предводителя, как Индраварман, достаточно авторитетного и уважаемого, который смог бы взять командование на себя. Чамы начали массово прыгать в воду и плыть к лодкам своих соотечественников. Кхмеры давали им уйти, они начали праздновать победу, торжествующе кричали и размахивали флагами. Чамских командиров убивали, не слушая оправданий.

У Джаявара от усталости подгибались колени. Но он заставил себя стоять и теперь обеспокоенно смотрел по сторонам в поисках Аджадеви, единственного человека, который был в состоянии сделать радость победы полной, а саму победу — окончательной.

* * *

Боль в груди Сории пошла на убыль, несмотря на то, что перед глазами все расплывалось и свет начал меркнуть. До нее донеслись радостные крики — эхо их победы. Прак держал ее голову у себя на коленях и осторожно укачивал ее, стараясь не шевелить все еще торчащую из ее груди стрелу. Он сказал ей, что чамы отступают. Он плакал, обвиняя себя в том, что ее ранили, потому что, если бы он мог видеть, то наверняка предупредил бы ее об опасности.

— Ты видел… всю свою жизнь, — прошептала она, беря его за руку; тело ее было немощно, но сознание оставалось ясным.

— Но эта стрела… Она должна была попасть в меня. Я…

— Матери… должны умирать раньше своих сыновей.

— Почему?

Она вспомнила, как произвела его на свет, как держала его, прижимая к себе, как улыбалась, когда он жадно сосал ее грудь.

— Потому что мои мечты, мои надежды… они остаются с тобой.

— Нам не нужно было отправляться сюда. Вибол был неправ.

— Нет. Мы все сделали правильно. Мы теперь свободны. А я… я бы обменяла свою жизнь на вашу свободу.

— Я бы не смог.

— Когда-нибудь… когда ты станешь отцом… ты поймешь меня. Ты бы на моем месте сделал то же самое. — Она попыталась пошевелиться у него на коленях и подумала о том, что она много ночей держала его так, как он держит ее сейчас. — Я всегда была бедной, сынок, — прошептала она. — Но ты дал мне возможность почувствовать себя очень богатой.

Его слезы капали ей на лицо.

— Тебе нужно беречь силы. Скоро здесь появятся Вибол и отец. Они найдут нас.

— Я знаю. Они живы. Скажи им… что я их люблю.

— Скажи им это сама. Пожалуйста!

В горле у нее как будто что-то застряло, и ей вдруг стало трудно набрать в легкие достаточное количество воздуха. Она потянулась к его лицу, провела пальцами по знакомым чертам, узнавая в нем себя и Борана.

— Смерть… должна быть печальна. Но когда я вижу тебя… я счастлива.

— Мама, пожалуйста, не умирай! Ты не можешь умереть!

— Мой замечательный мальчик. Мой сынок. Как я горжусь тобой!

Наклонившись к ней и прижимая ее к себе, он уже плакал в открытую, и его всхлипывания перемежались с криками радости, доносившимися издалека.

— А я горжусь тобой, — сказал он.

Она улыбнулась; ей нужно было отдохнуть, потому что дышать становилось труднее, а мысли путались. Она увидела себя девочкой, которая бежит по джунглям, гонясь за кем-то. Как же быстро пролетела ее жизнь! Как далеко завело ее это жизненное путешествие! Действительно ли пришла пора ей отправиться к тем, кто ушел до нее?

— Я еще вернусь… ко всем вам, — прошептала она.

— Как… как мы тебя узнаем? Как ты будешь выглядеть?

— А ты прислушивайся.

— К чему?

— К разным звукам… которые кажутся тебе самыми знакомыми и приятными. И играй на своей флейте. Чтобы я тебя услышала.

Он снова обнял ее, и по ее щекам покатились его слезы.

Некоторое время она еще могла видеть его, но потом его облик начал блекнуть. Она прошептала его имя, потом имя Вибола и Борана и представила себе их красивые лица, чтобы потом смогла найти обратную дорогу к ним.

Ее путешествие началось.

* * *

Схватившись за широкую доску, плававшую недалеко от неповрежденной лодки, Воисанна и Асал с сомнением и недоверием смотрели на то, как чамская армия отступает. На соседней лодке кхмеры и сиамцы уже праздновали победу. Кто-то обнимался, а другие, побросав оружие, прыгали в воду, чтобы искупаться.

Воисанна не верила своим глазам. Битва не могла на этом закончиться. Чамы вскоре перегруппируются и атакуют снова.

— Куда… куда это они направляются? — спросила она, касаясь локтем руки Асала, лежавшей на доске.

— Домой.

— Но они вернутся. И приведут с собой еще больше людей.

Он покачал головой:

— Может быть, когда-нибудь. Но большинство людей на моей родине не хотели войны. Индраварман заставил нас прийти сюда. Теперь, когда его нет… думаю, все вернутся в свою страну.

Она протянула руку и коснулась царапины на его щеке.

— Когда я увидела, что ты упал… Весь мой мир как будто рухнул.

— Ты спасла меня, моя госпожа.

— Нет, я только помогла тебе.

Он зачерпнул воды рукой и напился.

— Ты сделала гораздо больше. Ты рисковала всем ради меня — твоего бывшего поработителя, твоего бывшего врага.

Вспомнив о том, как он бился со своими соотечественниками, она закусила губу.

— Как ты можешь быть таким нежным в любви… и таким свирепым в бою?

— Все из-за тебя.

— Из-за меня?

— Все, что мне нужно, — это ты. Но, чтобы получить тебя, мне следовало быть свирепым.

— А как насчет власти? Или богатства? Мужчины к этому стремятся.

Он улыбнулся:

— Только не я, моя госпожа. Я хочу тебя и только тебя.

— А еще дочку. Я знаю, что ты хочешь дочку.

— Дочек и сыновей. Семью. Зачем мне что-то еще? Если боги одарят меня таким благословением, я буду вечно им благодарен.

Она склонилась к нему и поцеловала. Как только губы их соприкоснулись, мир вокруг исчез. Она уже не слышала радостных воплей победителей, не чувствовала пореза на своей ладони. Но зато перед ней возникло видение. Она увидела его отцом, а себя — вплетающей стебель цветка в волосы их дочери.

— Мы победили, — прошептала она между поцелуями. — Уж не знаю, как нам это удалось, но мы победили.

— Да, моя госпожа. Мы сделали это. Кхмерка и чам. Мы победили вместе.

* * *

Две лодки сближались. На обеих было полно мертвых, но были и живые. На носу одной из них сидела Аджадеви, согнувшаяся, но не сломленная. Она перевязывала женщине лоб полоской грубой ткани и смотрела на приближающуюся лодку Джаявара. Ее муж стоял на носу, двумя руками сжимая флагшток, на котором развевалось на ветру не пострадавшее в бою их знамя с изображением Ангкор-Вата.

Аджадеви старалась сдерживать слезы, но она испытала такое облегчение при виде Джаявара, целого и невредимого, что слезы безостановочно лились из глаз. Содрогаясь в беззвучных рыданиях, она поражалась тому, что они оба остались живы, но и гордилась тем, что они смогли преодолеть это испытание. Она прекрасно понимала, что этот чамский военачальник был для них даром свыше, потому что она видела его в бою, видела, как он своей саблей изменил ход сражения. Живи она еще тысячу жизней, у нее все равно могло не хватить времени, чтобы как следует отблагодарить его.

Носы их лодок соприкоснулись. Кхмеры радостными криками приветствовали воссоединение короля и королевы.

Аджадеви поблагодарила всех, кто был сейчас рядом с ними, за все понесенные ими жертвы, искренне веря в каждое свое слово. Затем она сделала шаг вперед и обняла своего уставшего и израненного мужа; она держала его крепко и никуда не собиралась отпускать.

* * *

Ко времени, когда Боран и Вибол нашли Прака в сильно поврежденной лодке, отек на голове Борана уже уменьшился, он довольно крепко держался на ногах, сознание прояснилось. Он бодрился, опираясь на Вибола, но, едва взглянув на Прака, мгновенно понял, что произошло. Внезапно он почувствовал, что куда-то падает, в какую-то зияющую бездну, которая образовалась у него внутри. Ноги у него подкосились, и он упал на дно лодки.

По щекам его катились слезы. Закрыв глаза, он пытался найти ее образ, почувствовать ее. Но все время натыкался лишь на ужасающую черную пустоту в своей душе.

Она ушла.

Глава 4

Возрождение

Через день после этих событий, когда воздух после ночи уже достаточно прогрелся, Боран, Вибол и Прак стояли на берегу широкой реки. Эта бухта со спокойной водой была идеальным местом для цветов лотоса, и они росли здесь в изобилии, а их отражения в воде были такими же изящными и яркими, как и сами цветы. Бухта эта находилась недалеко от их прежнего дома и была одним из самых любимых мест Сории. Здесь она когда-то плавала среди цветов, отдыхала на берегу и следила за своими сыновьями, плескавшимися на мелководье.

Вспоминая эти моменты, Боран вглядывался в цветы лотоса, и по щеке его катилась слеза. Это место напоминало ему жену и своей простой и понятной красотой, и своей сдержанной силой. Когда они были молодой влюбленной парой, любили приходить сюда, чтобы поговорить о будущем, о своих мечтах иметь свой собственный дом и детей. Он не мог пообещать ей богатство и комфорт, но она и не просила его об этом. Она просто хотела жить мирной и спокойной жизнью.

Когда Боран обернулся туда, где на груде собранного здесь же хвороста лежало ее омытое и умащенное благовониями тело, ему захотелось упасть на колени и зарыдать. Но он должен был оставаться сильным в глазах сыновей и поэтому с трепетом подошел к ней сбоку. Тело ее лежало на высоте его пояса, и он, протянув руку, стал касаться ее лица. Он не мог представить себе, что больше никогда не увидит это лицо, что оно исчезнет из его жизни, точно капли дождя на теплом камне. Пальцы его задержались на ее губах, и он внезапно пожалел, что целовал ее недостаточно часто, что слишком много времени проводил впустую вдали от нее. Каким же он был глупцом!