Габриэль не остановился бы ни перед чем, чтобы защитить своих близких. Он мог солгать, убить, смошенничать в карты. Особенно в том случае, когда противником его был такой никчемный ублюдок, как Фрэнсис Чилтон.

Фрэнсис успел заслужить его презрение вовсе не тем, что предпочитал партнеров одного с собой пола Подобных вещей Габриэль успел насмотреться в монастыре, в котором провел пять долгих лет. И хотя сам он не участвовал в этих забавах, поклонники однополой любви не вызывали у него особой неприязни.

Просто Фрэнсис был злобным, опасным существом, которому нравилось мучить невинных и беззащитных. Вдобавок Габриэль чувствовал настоятельную потребность защищать тех, кто слабее. Особенно когда речь шла о его близких.

— Если ты не замышляешь ничего дурного в отношении моей семьи и моих людей, с какой стати мне соглашаться на эту ставку? Мне от нее будет маю толку. — Он продолжал тасовать карты с беспечной небрежностью.

— Ах, но тут ты ошибаешься. Вряд ли ты поверишь мне только потому, что я утверждаю, будто тебе нечего бояться. Как ни прискорбно, репутация моя не может считаться безупречной. Но если мы сыграем на безопасность твоей семьи, мне не останется ничего другого, кроме как покрыть свой карточный долг — как и подобает любому джентльмену.

Насчет этого у Габриэля были сильные сомнения. Впрочем, всегда оставалась слабая надежда, что Фрэнсис решит сдержать слово, и Габриэль не собирался пренебрегать подобным шансом. К тому же Фрэнсис тоже мог получить в итоге желаемое: чтобы обеспечить полную безопасность своим близким, Габриэлю не оставалось ничего другого, как только присоединиться к этим беспутным гулякам. И хотя при мысли об этом он чувствовал легкую тошноту, за свою жизнь он повидал и не такое — и ничего, уцелел.

— Идет, — сказал он наконец, быстро сдавая карты с небрежным изяществом. Фрэнсис ни за что бы не догадался, что его противнику прекрасно известно, какие карты оказались у него на руках.

Взглянув на свои карты — обманчиво внушительную подборку, — Фрэнсис, самодовольно ухмыльнулся.

— Будь осторожнее, друг мой: я намерен выиграть и эту партию.

— От намерений еще никому не становилось плохо, — пожал плечами Габриэль.

— Позволь заверить тебя, что сестре твоей ровным счетом ничего не угрожает — и неважно, присоединишься ты к нам или нет. — Было в его голосе нечто такое, что немедленно приковало внимание Габриэля.

— Рад слышать, — сказал он, пристально глядя на Чилтона.

— Другое дело мисс Пенсхерст. Как быть с ней? Она тебе не родственница, к тому же и не жительница деревни.

— Она племянница леди Элинор, — сказал Габриэль, умышленно делая неловкий ход.

— А значит, не родня тебе по крови. — Улыбка Фрэнсиса стала еще заметнее. — Ее мы должны разыграть отдельно.

Габриэль опустил карты на стол рубашками вверх.

— Терпеть не могу, когда меня используют, Фрэнсис. Мисс Пенсхерст должна получить те лее гарантии, что и остальные.

— Но почему, мальчик мой? Откуда такой интерес? Она всего лишь миловидна, а ее родословная, пусть и весьма почтенная, все-таки не сравнится с твоей. Вдобавок, насколько я мог понять, никому нет до нее особого дела. Так с чего бы такие переживания? Или ты решил забыть о своем воздержании в ее постели? Тут я тебя могу даже понять: рыжеволосые дамочки на редкость страстные особы, а в этой вдобавок чувствуется недюжинный темперамент.

— Я чувствую себя ответственным за нее, вот и все. — Габриэль с видимым безразличием снова взял карты и сделал еще один неудачный ход.

— Но ты же не беспокоишься из-за своей младшей сестры.

— Она в Лондоне. Вдобавок у нее есть отец, который в состоянии присмотреть за ней.

— Возможно. Но мне кажется, ты испытываешь склонность к маленькой мисс Пенсхерст. Мы могли бы обустроить все наилучшим образом. Пообщаешься с девушкой в темноте и без свидетелей — получишь свое, и дело с концом.

— Ты просто псих, Фрэнсис, — мягко заметил он.

— Однако искушение велико, не так ли? — улыбнулся тот в ответ. — Полагаю, я выиграл, — выложил он на стол карты.

Габриэль с безучастным выражением лица открыл свои.

— Боюсь, что нет, мальчик мой, — передразнил он своего противника. — Не выиграл и не выиграешь. Никогда.

Фрэнсис с недоверием уставился на карты, а затем, к удивлению Габриэля, громко расхохотался.

— Ты меня восхищаешь, Габриэль, — сказал он. — Готов признать, что ты выиграл эту партию, хотя ума не приложу, как тебе это удалось.

— Намекаешь на то, что я смошенничал?

— Что ты! Просто восхищаюсь твоей сообразительностью, которая ничуть не уступает моей собственной. Но скажи мне, пожалуйста, вот что: ты действительно питаешь к мисс Пенсхерст какие-то чувства? Ты хочешь ее?

Габриэль мысленно проклял его. Стоит ему признать свой интерес, и Фрэнсис получит долгожданное преимущество. Если же он начнет отрицать свои чувства, защитить Лиззи станет еще труднее.

— Ты не ответил на вопрос, Габриэль. Так ты хочешь мисс Пенсхерст или нет?

И Габриэль решился. Лиззи была не из тех, кто мог заинтересовать человека вроде Фрэнсиса Хилтона. Единственная ценность Элизабет для него состояла в том, что она имела большое значение для Габриэля. И если он хотел защитить девушку, важно было отрицать свою заинтересованность.

— Я что, похож на человека, который способен тратить время на это бесцветное ничтожество? Можешь поступать с мисс Пенсхерст, как тебе угодно. Мне нет до нее никакого дела.

— Рад слышать это, мой дорогой, — пробормотал Фрэнсис. — Вот только ей твои слова вряд ли пришлись по душе.

Фрэнсис смотрел ему за спину, в сторону распахнутой двери, и Габриэль замер в недобром предчувствии. Само собой, ее не могло быть здесь в самый разгар ночной вакханалии. И уж тем более не могла она слышать его пренебрежительный отзыв.

Но он знал — еще не повернув головы, знал, что она здесь. Раздался стук захлопнувшейся двери, и Фрэнсис довольно расхохотался.

Глава 18

Элизабет, не разбирая дороги, мчалась по коридору. Глаза ей застилали слезы обиды. Все комнаты в этом странном доме были плотно закрыты, и ей невероятно повезло, что за единственной распахнутой дверью она увидела Габриэля, спокойно игравшего в карты с Фрэнсисом Чилтоном.

Само собой, он и не подозревал о ее присутствии. Элизабет открыла было рот, чтобы заговорить, но странный взгляд, брошенный на нее Чилтоном, заставил ее умолкнуть. Этой пары секунд вполне хватило, чтобы услышать уничижительный отзыв Габриэля в свой адрес.

— Лиззи! — Голос позади нее напоминал разгневанное шипение, но она продолжала мчаться вперед, хотя и знала, насколько это бессмысленно — Габриэлю ничего не стоило догнать ее. Она не в состоянии была взглянуть ему в лицо — только не сейчас, когда все в ней кипело от обиды и унижения. Надеясь на передышку, она ухватилась за первую попавшуюся дверь и рванула ее.

— Лиззи, нет! — услышала она сзади его крик, но было уже поздно. Лиззи замерла на пороге темной душной комнаты, ошеломленно глядя перед собой.

В следующее мгновение Габриэль ухватил ее за талию и вытащил в коридор, быстро захлопнув за собой дверь. Впрочем, тем, кто находился внутри, не было, судя по всему, никакого дела, до вторжения посторонних.

— Что… — выдавила она дрожащим голосом, — что это такое?

Габриэль развернулся, не ослабляя хватки. В темном коридоре она не могла рассмотреть выражения его лица — стало быть, к счастью, не мог видеть ее лица и он. Иначе сразу разглядел бы терзавший ее стыд.

— Лучше тебе не знать, — мрачно заметил он. — И что, собственно, ты тут делаешь?

Но у Элизабет перед глазами по-прежнему стояла эта странная картина.

— Похоже на какое-то чудовище, — произнесла она, пытаясь хоть немного успокоиться. — Так много рук и ног, и… — внезапно до нее дошло, что еще она видела в это краткое мгновение. — О господи! Там что, были обнаженные люди?

— Да, — коротко ответил Габриэль. — И если ты не поторопишься сейчас уйти со мной, можешь тоже присоединиться к ним — хочешь ты того или нет.

Схватив Лиззи за руку, он решительно поволок ее по коридору. Однако Лиззи, не желавшая идти рука об руку с этим гнусным типом, постаралась вырваться. Бесполезно. Она принялась колотить его свободной рукой, но Габриэль с прежней неумолимостью тащил ее к выходу.

Дверь оказалась заперта изнутри — неудивительно, что ей не удалось войти через нее. Габриэль отодвинул тяжелый засов и вытолкнул ее на улицу. Это был самый удачный момент, чтобы сбежать, но тут Лиззи вспомнила, зачем она, собственно, сюда пришла.

Габриэль высился над ней немым укором, и даже в темноте она могла чувствовать его гнев. Но это было ничто по сравнению с тем, что испытывала она сама. В конце концов, не она играла в карты с выродком-аристократом, пока все прочие домочадцы развлекали себя непотребными утехами. А она в это время делала все возможное, чтобы спасти жизнь его сестре.

— Все дело в Джейн. — Лиззи даже не пыталась скрыть свое негодование. — Она исчезла.

— И ради этого ты притащилась сюда в разгар ночи? — фыркнул Габриэль. — Ты что, спятила?

— Тебе что, совсем нет дела до сёстры? Ее могли убить, похитить…

— А на конюшне ты смотрела? — спросил он с раздражающим спокойствием.

— С какой стати?

— Лошадь Джейн вот-вот должна жеребиться. Наверняка она не оставит Пенелопу в такой момент без помощи, тем более что, кроме Питера, там никого нет. А он не допустит, чтобы с ней что-то случилось.

— Откуда мне было знать? И откуда, кстати, такая уверенность? — продолжала наседать на него Лиззи.

— Если бы с Джейн что-то случилось, любезный хозяин дома, без сомнения, сообщил бы мне об этом. А тебе надо было думать, прежде чем бросаться в ночь непонятно зачем.

— Прошу прощения, — заметила она ледяным тоном. — Чего еще можно ожидать от никчемной дурочки вроде меня? Ладно, я возвращаюсь домой, а ты иди развлекайся…

— Я не называл тебя никчемной дурочкой, — устало произнес Габриэль. — Я сказал — бесцветное ничтожество, и у меня были на то свои причины… но сейчас ты слишком раздражена, чтобы принять их во внимание. И я не собираюсь больше оставаться здесь. Идем.

Он вновь попытался взять ее за руку, но Лиззи с возмущением оттолкнула его. Впрочем, ей это мало помогло; уклонившись в сторону, Габриэль крепко ухватил ее за запястье и привлек к себе.

— Попытаешься еще раз ударить меня — пожалеешь, — процедил он. — Я намерен доставить тебя домой, убедиться в том, что с сестрой все в порядке, а затем вознаградить себя хотя бы несколькими часами ночного сна.

Лиззи хотелось пнуть его, но что толку в пинках босой ногой? Показать ему язык? Ну, это уж совсем по-детски.

— Скоро утро, — совершенно непоследовательно заявила она.

— Значит, я вознагражу себя парой часов дневного сна, — пожал плечами Габриэль. — Идем.

Лиззи не стала спорить: как бы ей ни хотелось ударить его, желание избавиться наконец от этого человека было сильнее. Идти пришлось едва ли не вприпрыжку, поскольку Габриэль размашисто зашагал в сторону сада, примыкавшего к задней части дома.

Он распахнул ворота, и они оказались в усыпанном костями дворике. Луна уже покинула небосклон, но небо на востоке озарилось лучами восходящего солнца, и в этом свете были хорошо видны три голодных мастифа.

Они тут же поднялись и с угрожающим рычанием направились в сторону Габриэля. Тот быстро оттолкнул Лиззи за спину, закрывая ее собой.

— Беги, — шепотом скомандовал он. — Я отвлеку их.

С нее было достаточно.

— Не будь идиотом! — фыркнула Лиззи, отстраняя его в сторону. Она выступила вперед как раз в тот момент, когда самый крупный пес приготовился прыгнуть.

— Неужели ты думал, что я про тебя забыла? — проворковала она, протянув к нему руку. — Я тут принесла тебе кое-что вкусненькое.

Мастиф обнюхал кусок мясного пирога, лежавший в ее руке, и деликатно ухватил его зубами.

— Про вас я тоже не забыла, — обратилась Лиззи к двум другим псам, опустошая карман своей юбки. Ей было все равно, что та заляпана жиром, — зато три голодных зверя могли наконец-то поесть.

Лиззи перехватила взгляд Габриэля, который с изумлением наблюдал за тем, как она поглаживает огромные головы мастифов. Обернувшись, она удостоила его холодным взглядом:

— Ну что, ты идешь? Собаки доверяют мне, но животные чувствуют разницу между людьми достойными и недостойными, и я не уверена, что мне хватит сил защитить тебя.

Он вновь попытался взять ее за руку, но самый большой из псов поднял голову и предостерегающе зарычал. Габриэль не стал искушать судьбу и молча пошел за Лиззи к выходу.