Когда-то у дедушки был конь по имени Геронтий. Его три года тренировали с помощью поводьев, прежде чем разрешили оседлать. Дедушка неустанно повторял, что это не замена тренировок, а их основа. Все прыжки, sauts d’ècole, базировались на этом. Не освоить их было нельзя.

Все это хорошо, думала теперь Сара, но ей надо ездить. Она сидела в седле, позволив коню немного размяться, мягко журя, когда он пугался уличных фонарей, автомобильных заторов или люков, на которые шесть недель назад не обращал никакого внимания. Она была вынуждена пропустить два дня. За эти два дня его, может быть, кормили и поили, но не выводили из конюшни. Для умного, сильного коня, как Бо, это было равносильно пытке. Она знала это и готова была заплатить любую цену.

Дождь усилился. Сара подняла руку, прося машины остановиться, чтобы они могли перейти через дорогу. Бо учуял зеленую траву и рванулся вперед. Дождь прогнал всех из парка, и им никто не мешал. Но лошадь была возбуждена, пожалуй, слишком сильно. Попав после заточения на пружинистый грунт, ее копыта словно заряжались электричеством.

«Слушай меня», – велела Сара своей посадкой, ногами, руками. Но чувствовала, что в нем копится энергия, требующая выхода.

«Левада», – сказал тихий голос внутри ее.

Папá говорил, чтобы она даже не пробовала это делать, это слишком трудный элемент. При выполнении левады лошадь должна перенести вес на задние ноги, согнутые под углом в сорок пять градусов. Это был тест на силу и способность сохранять равновесие, переход к более трудным фигурам классической выездки.

Но Папá это делал. Она тоже, с земли. Она знала, что Бо способен на это.

Сара вдохнула влажный воздух, утерла пот с лица. Пустила Бо рысью по кругу, останавливая и снова посылая вперед, заставляя сосредоточиться на ней, создавая невидимую арену между урнами, тумбами и детской площадкой. Когда увидела, что он достаточно разогрелся, пустила его в легкий галоп, натягивая то один повод, то другой. В голове звучал голос Папá: «Глубокая посадка, руки неподвижны, ноги немного назад, чуть больше давления на внешние поводья». Через несколько минут она забыла обо всем: о нестерпимой необходимости подчиняться чьим-то правилам, о деньгах, которые она задолжала, о Папá, несчастном и страдающем, прикованном к постели, пахнущем лекарствами и старостью. Остались только она и Бо, занятые своими шагами. Они трудились, пока от них не пошел пар, который смешивался с мелким моросящим дождем. Она снова перевела коня на шаг, ослабила поводья, давая ему отдохнуть. Он больше не шарахался ни от шума городских улиц, ни от проезжавших мимо двухэтажных автобусов: работа расслабила, успокоила его. Папá был бы доволен сегодня, подумала Сара, оглаживая мокрую шею коня.

Левада. Неужели такой уж большой грех попробовать? Папá вовсе не обязательно об этом знать. Она сделала глубокий вдох и снова натянула поводья, пустив Бо медленной рысью, потом постепенно сдерживала, пока он не выполнил пиаффе и не начал ритмично поднимать копыта, стоя на месте. Она выпрямила спину, стараясь вспомнить инструкции Папá. Задние ноги должны находиться в центре тяжести лошади, скакательные суставы – чуть ли не уходить в землю. Она немного откинулась назад, подбадривая его ногами, давая понять, что его энергия должна быть на что-то направлена, сдерживала его, слегка натянув вожжи. Щелкнула языком, отдала серию приказов, и он насторожился, слушая ее, задвигал ушами. Сара поняла, что он не может этого сделать. Нужен второй человек, который бы давал посылы с земли. Потом почувствовала, как его круп под ней стал оседать, испугалась немного, что они оба потеряют равновесие, и вдруг верхняя часть его туловища начала подниматься. Она подалась вперед, чтобы помочь ему, чувствуя, как он дрожит от напряжения. Они воспарили вопреки силе притяжения. Сара смотрела на парк с новой высоты.

Потом он опустился на землю. От неожиданности Сара упала ему на шею, и он рванулся вперед, взбрыкивая ногами от избытка чувств, так что она с трудом удержалась в седле.

Сара выпрямилась и засмеялась. Ее охватил бурный восторг. Она похлопала коня по спине, давая ему понять, насколько он великолепен. Нагнулась и обняла его за шею.

– Умница, умная лошадь! – повторяла она, и Бо повел ушами, услышав похвалу.

– Впечатляюще, – сказал кто-то у нее за спиной.

Сара резко обернулась в седле. У нее упало сердце.

Там стоял Мак, в мокрой от дождя куртке.

– Можно? – Он подошел ближе и погладил шею Бо. – Лошадка взмокла, – заметил Мак, отводя руку и потирая ладони.

Сара лишилась дара речи. Мысли разбегались. Она похолодела от ужаса.

– Вы закончили? Пойдем обратно? – Мак кивнул в сторону Спеапенни-лейн.

Она кивнула, крепче сжала поводья. Мозг лихорадочно работал. Можно сбежать. Дать сигнал Бо, и они умчатся через парк на болота. Он не сможет ее поймать. Но что потом? Идти больше некуда.

Она медленно двинулась обратно на конный двор. Бо опустил голову: было видно, что он устал от интенсивной работы. Она чувствовала себя побежденной. Смотрела на спину Мака, шедшего впереди. По его поведению было трудно сказать, что ее ждет.

У ворот Сара замешкалась. Ковбой Джон вышел из-под своего навеса и открыл створки.

– Душ принимала, Циркачка? Ты промокла до нитки. – Он похлопал коня, потом заметил Мака, стоявшего рядом с ней в нерешительности. – Чем могу вам помочь, молодой человек? Хотите купить яиц? Фруктов? У меня сегодня прекрасные авокадо. Отдам целый ящик всего за три ваших английских фунта.

Мак в изумлении смотрел на Ковбоя Джона, будто никогда раньше ничего подобного не видел. На голове у Джона красовалась потрепанная ковбойская шляпа, на шее красный платок, на плечах куртка со светоотражающими полосами, которую в прошлом году забыли дорожные рабочие. Но самое главное, между пожелтевшими зубами был зажат огромный косяк.

– Авокадо? – переспросил Мак, приходя в себя. – Звучит заманчиво.

– Не то слово, молодой человек. Идеальная спелость. Чуть спелее, и у них бы лопнула кожица, превратив их в гуакамоле. Хотите попробовать? Бьюсь об заклад, лучшего предложения сегодня вы не получите. – Он нахально засмеялся.

– Показывайте. – Мак прошел в ворота вслед за Сарой.

Она повела лошадь в стойло. Сняла седло и уздечку, обтерла их и бережно водворила в кладовую, затем начала убирать навоз. В дальнем углу двора Ковбой Джон предлагал Маку фрукты и овощи. Мак кивал, внимательно осматривал двор, видимо, задавал вопросы. Джон показывал, где стойла лошадей, где куры, где офис. Наконец, когда она наполнила ведро Бо чистой водой, Джон с Маком направились к стойлу под аркой железнодорожного моста. Дождь усилился. Ручейки сбегали по склону и растекались струйками между булыжниками.

– Закончила, Циркачка? – (Она кивнула, стоя рядом с лошадью.) – Я тебя два дня не видел. Не могла выбраться? Старина Бо опять сегодня утром чуть не вырвался.

Она поглядела на Мака, потом уставилась в землю:

– Что-то в этом роде…

– Дедушку видела?

Она покачала головой. К своему ужасу, поняла, что сейчас расплачется.

– Мы к нему сейчас направляемся, – сказал Мак. (Она вскинула голову.) – Если хочешь, – добавил он.

– Вы знаете эту девочку? – Ковбой Джон театрально отступил, потом показал на картонную коробку с фруктами, которые купил Мак. – Вы знаете Сару? Что ж сразу-то не сказали? Разве я бы продал вам это дерьмо, если бы знал, что вы ее друг. – (Мак поднял бровь.) – Не могу вам это продать, – сказал Джон. – Пойдемте ко мне в офис, и я дам вам настоящий товар. Это я держу для прохожих. Сара, передавай привет деду. Скажи, до субботы я заскочу к нему. Отнеси ему это. – Он бросил ей гроздь бананов.

Мак пошел следом за Джоном в его офис. Сара заметила у него на губах легкую улыбку.


Когда Сара забралась в машину, ее одежда еще не высохла. Мака оштрафовали за парковку: он отцепил квитанцию от ветрового стекла и наклонился, чтобы бросить ее в бардачок, как вдруг заметил, что девочка дрожит.

– Хочешь надеть что-нибудь сухое? На заднем сиденье есть мой запасной джемпер. Надень его поверх формы.

Она послушалась его совета. Он вырулил на дорогу, и они поехали. Он подбирал слова, не зная, что сказать.

– Так вот в чем дело, – заговорил он, когда они достигли светофора. – Прогулы. Отлучки.

Про деньги он ничего не сказал.

Она едва заметно кивнула.

Мак просигналил и повернул налево.

– Да… ты меня удивила. Ничего не скажешь.

У него отлегло от сердца. Она была просто маленькой девочкой с пони. Правда, с очень большим пони.

– Что это было? Этот прыжок?

Она что-то пробормотала едва слышно, он не разобрал.

– Левада, – повторила она чуть громче.

– И что это?

– Фигура высшей школы верховой езды. Что-то вроде выездки.

– Выездки? Это когда они кружатся?

– Что-то вроде того. – Она улыбнулась через силу.

– А конь твой?

– Мой и Папá.

– Он умный. Я не разбираюсь в лошадях, но твой просто потрясающий. Откуда у вас такой?

Она посмотрела на него изучающе, будто прикидывала, насколько ему можно довериться.

– Папá купил его во Франции. Это французский сель. На таких лошадях ездят во Французской академии верховой езды, где Папá тренировался. – Сара выдержала паузу. – Он знает все о верховой езде.

– Знает все… – пробормотал Мак. – И давно ты этим занимаешься?

– Сколько себя помню. – Сара утонула в джемпере: засунула руки в рукава и натянула его на колени, сделавшись похожей на колючий шерстяной шарик. – Мы собирались туда съездить. Чтобы их увидеть. Во Францию. До того, как он заболел.

Мак вспомнил, как она переходила дорогу, лавируя между автобусами и грузовиками, как была сосредоточенна, когда лошадь скакала по кругу, оставляя следы копыт на траве. С чем мы столкнулись, подумал он.

– Это должен был быть для нас подарок, – нерешительно продолжила она. – Для меня и для него. Каникулы. Я еще никогда не была за границей. – Она теребила рукава джемпера. – Мне так этого хотелось. Папá так этого хотелось.

– Что ж… – Мак посмотрел в зеркало заднего вида, – многие откладывают каникулы, если кто-то заболел. Уверен, если все объяснить в турагентстве, они позволят вам поехать, когда ему станет лучше. – Он заметил, что она кусает ногти. – Мы им позвоним позже. Если хочешь, я тебе помогу.

Она застенчиво улыбнулась ему. Второй раз за день, подумал он. Все же мы можем сделать что-то хорошее. Он потянулся и настроил навигатор.

– Так. Больница. Давай включим обогреватель. Не хочу, чтобы твой дедушка увидел тебя промокшей до нитки.


Мак разбирался в медицине еще хуже, чем в лошадях, однако даже ему было ясно: не важно, во что верила Сара, но мистер Лашапель не только не поедет на каникулы, но и не вернется домой в ближайшее время. Он лежал на высоких подушках и не проснулся, когда они вошли в палату. Кожа серая, как у тяжелобольных… Сара взяла его за руку, и лишь тогда он наконец открыл глаза. Мак переминался у входа, чувствуя себя незваным гостем.

– Папá, – тихо позвала она.

Он поднял на нее глаза, и они просветлели, когда он узнал ее. Улыбнулся одной стороной лица.

– Прости, что не приходила к тебе два дня. Были трудности.

Старик покачал головой. Легонько сжал ее руку. Она увидела, как его взгляд остановился на Маке.

– Это Мак. Он и его жена заботятся обо мне.

Мак почувствовал, что его изучают. Несмотря на слабость, старик взирал на него строго и оценивающе. Будто мучительно искал ключи к разгадке.

– Он… очень добрый, Папá. И его жена тоже. – Сара покраснела, будто, стараясь успокоить дедушку, выдала слишком много.

– Рад познакомиться с вами, мистер Лашапель. – Мак шагнул вперед и пожал руку старику. – Enchanté[34].

Еще одна улыбка. Уже шире, от Сары.

– Вы не говорили, что знаете французский.

– Не уверен, что твой дедушка это подтвердит.

Мак сел на стул по другую сторону кровати. Сара проверяла тумбочку, косметичку. Поправила фотографии.

– Я видел, как ваша внучка ездит верхом. – Чувствуя себя неловко в тишине, Мак снова заговорил, пугаясь своего слишком громкого голоса. – Она необыкновенно талантлива.

Старик посмотрел на Сару.

– Я ездила сегодня утром.

– Хорошо, – медленно выговорил он скрипучим, как несмазанная петля, голосом.

На этот раз улыбка Сары появилась неожиданно и изменила ее лицо.