— Я храню здесь документы нашей семьи и другие важные бумаги, — объяснил Огюстен. — В Мануаре есть точно такой же тайник, где мои предки надежно прятали наши семейные сокровища в смутные времена войн и междоусобиц. Мне следовало раньше рассказать тебе об этой комнате.

— Ты удовлетворил мое любопытство, — с улыбкой произнесла она.

— Но почему ты не спросила меня раньше?

— Мне нужно было знать наверняка, доверяешь ты мне или нет.

Огюстен ласково взъерошил ей волосы:

— Неужели у тебя могли быть какие-то сомнения на этот счет?

Они вернулись в зал. Маргарита шла впереди, Огюстен следовал за ней, закрыв дверь на ключ. Она поеживалась и терла руки, словно от озноба, хотя в тайнике вовсе не было прохладно. Она почему-то вдруг вспомнила об уже пережитом, о времени, когда она тоже испытала подобное ощущение. Оно было странным, но не страшным, и Маргарита не пыталась от него избавиться. Ведь этот тайник был всего-навсего чуланом, где хранились какие-то бумаги, и, лишившись ореола таинственности, не представлял больше никакого интереса. И все-таки, взяв со стула книгу, которую она оставила там перед тем, как зайти в тайник, Маргарита поспешно подошла к окну, Чтобы увидеть и ощутить живительные золотистые лучи солнца, весело врывавшиеся снаружи. Огюстен же в это время открывал двери зала.


Уже кончался август, когда Огюстен надумал посетить родительское гнездо в Гавре. Маргарите очень хотелось поехать с ним, но, хотя между ними и не было даже никаких разговоров на этот счет, она прекрасно понимала, что это невозможно. В качестве любовницы ее никогда бы не приняли в доме его отца.

Во время своего немногодневного пребывания в Мануаре Огюстен обсудил с отцом новые мрачные признаки готовящихся преследований гугенотов. Все больше и больше детей насильно отрывали от родителей-протестантов и отдавали в католические монастыри, дабы воспитать из них добрых слуг церкви; обезумевшие от горя родители безуспешно пытались разыскать их. Под тем или иным предлогом закрывались протестантские церкви. Аббаты призывали своих прихожан держаться подальше от лавок и трактиров, не принадлежавших католикам.

— Удалось ли тебе наладить надежные связи с нашими собратьями в Голландии? — спросил его Жерар.

Примерно с год тому назад Огюстену пришло в голову, что неплохо было бы на всякий случай подготовить маршруты, по которым можно будет переправлять за границу гугенотов, если им будет угрожать смертельная опасность. Сам Мануар был идеальным перевалочным пунктом — убежищем для тех, кто желал перебраться в Англию, которая, как и Голландия, привечала своих единоверцев.

— Я уже начал создавать сеть. Дело это кропотливое, но теперь в нескольких дюжинах голландских домов, расположенных у границы, готовы принять наших беженцев. Кстати, в моем доме не так давно нашел приют юноша, спасшийся бегством от каторги на галерах. Три дня он жил у меня на чердаке, прежде чем мне удалось под видом слуги пристроить его к одному моему приятелю, который направлялся в Лондон.

— А как же твоя любовница? — Жерар знал о ее присутствии в доме сына.

— Она ни о чем не подозревает. Что касается слуг, то все они гугеноты и стойкие приверженцы нашей церкви.

— Хорошо сработано! Примерно так же дела обстоят и здесь. В подвалах Мануара можно спрятать целый причт,[1] и ни единого звука не донесется до верхних этажей. Ты ведь сам знаешь толщину наших стен. Мы готовы принять всех, кого ты пришлешь.

— Если Людовик все-таки решится отменить Нантский эдикт, то боюсь, что все это обернется реками крови.

Перед отъездом Огюстен лично проверил подвалы. Как и его поместье Шато Сатори, Мануар имел особый выход, надежно замаскированный высокими зарослями кустарников, чтобы можно было незаметно входить и выходить из дома. После возвращения в Версаль Огюстен все чаще стал думать о том, что отец начал понемногу сдавать, и теперь Жерар уже не тот пышущий здоровьем, жизнерадостный мужчина, которым его все привыкли видеть. Впервые он с болью признал, что отец, который, казалось, никогда не постареет (а именно такими подобает выглядеть родителям в глазах своих детей), стал стариком.


Когда наступила глубокая осень, двор начал готовиться к великому переселению в Фонтенбло. Значительно возросшее поголовье волков в тамошних лесах обещало замечательное развлечение, и многим из придворных, которые, как и король, были отменными стрелками, не терпелось показать свое мастерство. К тому же они рассчитывали добыть немало диких уток и серых куропаток. Маргарита была уже готова к этим значительным переменам. К ее превеликой радости, Огюстен настоял на том, чтобы она поехала с ним, и обещал снять ей уютную квартиру не слишком далеко от дворца.

Однажды за ужином Маргарита поведала ему о своих планах. На ее шее красовалось алмазное ожерелье, подаренное им; в грушевидных бриллиантах плясали огоньки, ярко сверкавшие на фоне ее матовой, белоснежной груди.

— Я уже упаковала несколько ящиков заготовок для вееров, которые хочу взять с собой. Тогда мне будет чем заняться, в то время как ты станешь выполнять свои обязанности при дворе. Но перед отъездом я найму на работу еще двух мастериц, которых знает Люсиль. Ей теперь очень нужны помощницы, и она ручается, что они справятся. — Маргарита подняла вилку с кусочком курятины и уже собралась положить его в рот, но передумала и опустила вилку. — Они помогут ей в мое отсутствие, а с теми веерами, что я буду присылать Люсиль из Фонтенбло, их станет поступать в продажу в несколько раз больше, чем прежде.

— Но ведь если ты наймешь еще двух работниц, это может привести к перепроизводству. Есть же предел тому количеству, которое может продаваться Клариссой…

— Вот тут-то и зарыта собака! Я хочу расширить продажу и сбывать товар не только через Клариссу. И обязательно займусь этим, когда мы с тобой вернемся сюда весной вместе с двором.

— Никто не может поручиться за то, что король вернется в Версаль. А вдруг ему взбредет в голову двинуться в Париж или Шамбуа?

Самолюбие Маргариты было задето, но она постаралась перебороть свои чувства.

— Ну что ж, тогда это будет означать небольшую отсрочку в моих планах, вот и все. Ничто не заставит меня отказаться от них, хотя я знаю, что иду на большой риск.

— Ты хочешь иметь в вестибюле свой лоток? — Огюстен понимал, что для этого ей придется использовать его влияние при дворе. Не так-то просто было получить патент на торговлю с лотка. Для этого необходимо было, как правило, содействие какой-нибудь достаточно влиятельной при дворе персоны. Однако ее ответ был неожиданным:

— Нет. Во всяком случае, пока нет. Я лишь собираюсь взять в аренду небольшую лавку или магазин.

— Не торопись так! — ласково упрекнул он ее. — Помни и обо мне. Я не желаю играть вторую скрипку в твоих делах, если они будут разлучать нас. Окажется, что ты будешь в вечных хлопотах — или в магазине, или в мастерской, и мы все реже будем бывать вместе.

— Такого не случится никогда. — Ее слова прозвучали твердо и решительно. Она не нуждалась в предупреждениях Сюзанны насчет ревнивого характера Огюстена, потому что неоднократно имела возможность убедиться в этом. Всякий раз, когда ему казалось, что другие мужчины проявляют к ней слишком настойчивый интерес, губы его нервно растягивались в тонюсенькие полоски, а сам он становился преувеличенно вежливым и всеми повадками напоминал тигра, изготовившегося к броску. Шутить с ним в такие моменты было очень опасно. Пока он терпимо относился к ее работе, хотя временами Маргариту это даже озадачивало. И она тем более не желала, чтобы ему пришлось когда-либо об этом пожалеть. — Но ведь ты, когда приходишь, всегда застаешь меня дома. Я постараюсь, чтобы так было и впредь, а за прилавком будет стоять кто-нибудь другой, кого я обязательно найму.

— Ну хорошо. Тебе удалось рассеять мои опасения и убедить меня, — он улыбнулся, и эта улыбка убрала тень тревоги с ее озабоченного лица. Огюстен не хотел становиться преградой на пути осуществления планов Маргариты. Ее энтузиазм восхищал его. Она хотела своим трудом добиться всех жизненных благ и, кроме того, благодаря ей несколько женщин, оказавшихся в стесненных обстоятельствах, смогли заработать на кусок хлеба.

— А как тебе пришла в голову эта идея?

— С прилавка можно продать гораздо больше, чем из корзины. Но в любом случае мне нужно расширять дело. Если делать дешевые вееры, тоже можно получить неплохую прибыль. — Маргарита доела кусочек курятины в соусе из белого вина и положила вилку на стол.

Огюстен тоже закончил трапезу. Двое лакеев бесшумно выступили вперед и убрали тарелки. Другая пара лакеев поставила перед Маргаритой и Огюстеном новые блюда, по обычаю громко объявив их названия.

— Я надеюсь подыскать магазин с задней комнатой, где можно было бы вести всю бухгалтерию и рисовать эскизы для новых образцов. В то же время я смогу следить и за тем, как идет торговля.

— Ты сказала, что пока еще не готова иметь лоток в вестибюле. Но когда же он все-таки появится? — спросил Огюстен, когда лакеи удалились.

Лицо Маргариты внезапно озарилось улыбкой:

— Когда мои прибыли позволят мне завалить прилавок веерами, отделанными жемчугом и бриллиантами!

— Я не пожалел бы даже последнего луидора, лишь бы тебе удалось добиться своей цели. — Его теплый взгляд воодушевил Маргариту. Не впервые Огюстен горько сожалел о том, что дворянское происхождение не разрешало ему жениться на ней. Его отцу такая энергичная, неунывающая сноха пришлась бы по сердцу. Предприимчивость в делах, умение идти на необходимый риск, решимость самой зарабатывать на жизнь и, наконец, ее ярко выраженное, такое необычное стремление к независимости — все это безоговорочно расположило бы к ней Жерара Руссо. Ведь эта девушка сознательно выбрала для себя нелегкий, тернистый путь к успеху, отвергнув дорогу соблазнов, по которой последовали до нее сотни великосветских проституток и куртизанок. Она удовлетворяла всем условиям, которые обычно выдвигали банкиры, сталкиваясь с просьбой о выделении кредитов. — Я опять задаю тебе вопрос: когда же, наконец, мне будет позволено вложить деньги в твой проект? Я тоже хочу получить кусочек пирога, который ты выпекаешь для себя!

Маргарита улыбнулась:

— Всему свое время, сир. Запаситесь терпением. Я еще должна убедиться, что мое дело процветает и без меня.

— В этом не приходится особенно сомневаться. Ну, а теперь, — он притворился обдумывающим важное решение, — вот что. Хотя до Версаля отсюда всего-навсего семь часов пути, тебе было бы не совсем удобно разъезжать в наемной коляске, и поэтому я решил купить тебе экипаж.

Маргарита подпрыгнула от радости и бросилась к нему на шею.

— Ты слишком добр ко мне! Ты и так уже дал мне очень многое, а теперь у меня будет и собственная коляска!

Впервые у Огюстена была любовница, которая не принимала его подарки с надменной холодностью, как нечто само собой разумеющееся. Ее благодарность, выражавшаяся с непосредственной, подкупающей искренностью, была сродни свежести, исходившей от весеннего, только что распустившегося цветка. Огюстен ласково потрепал ее за подбородок:

— Ты никогда не будешь нуждаться ни в чем! Я сделаю для тебя все, что в пределах моих возможностей, пусть мне даже придется отправиться для этого на Луну!

В порыве бурного восторга Маргарита запустила пальцы в парик Огюстена и, наклонив к себе его голову, прижалась щекой к его щеке.

— Деньги для меня ничего не значат. Даже если ты разоришься и потеряешь все, я смогу прокормить нас обоих!

Огюстена до глубины души тронули эти слова, сказанные откровенно, без всякой задней мысли. В них была вся Маргарита, прямая и бесхитростная. И в то же время они позволили Огюстену лучше узнать свою возлюбленную. Собственное дело означало для нее стабильность, якорь, который надежно удерживал ее маленький кораблик на плаву, не давая оторваться и в щепки разбиться о рифы житейских невзгод. Крепкие крестьянские корни, практичность и деловая сметка уравновешивали романтическое начало ее характера, требовали строгой осмотрительности. Любые самые прекраснодушные грезы в один миг могли развеяться, не оставив и следа. Маргарита понимала это и стремилась не витать в облаках, а потверже стоять обеими ногами на бренной земле. Ведь даже ее нынешнее, вроде бы весьма благополучное, существование на самом деле было шатким, и она не рассматривала его как нечто данное раз и навсегда.

— А что, если какой-нибудь красивый юноша предложит тебе то, чего я не могу дать? — спросил Огюстен, пряча внезапно возникший страх за беззаботной улыбкой.

Маргарита откинула голову и вгляделась в его лицо:

— Ты имеешь ввиду свадебное кольцо?

— Да. Это вполне может случиться…

Маргарита яростно затрясла головой и изо всех сил прижалась к нему.