— Вот почему я и хотел обязательно поговорить с вами сегодня. Пока меня не будет в Версале, вы сможете обдумать все как следует, ведь вам придется привыкнуть к совершенно новой для себя роли.

— А что будете делать вы в это время? — спросила она, пытаясь выиграть время, чтобы осмыслить этот неожиданный поворот событий.

— После нашего разговора я буду считать дни, оставшиеся до возвращения в Версаль. Впервые охота не принесет мне желаемого удовольствия…

Эти слова звучали странно и казались удивительно ласковыми в устах юноши, почти еще мальчика, не привыкшего к романтическим речам. Мысли Жасмин смешались в полнейшем беспорядке. Вопреки надеждам отца и подтверждая худшие опасения матери, сплетни уже нанесли непоправимый ущерб ее доброму имени, как и предсказывала Берта с самого начала. В результате Людовик посчитал, что она проявит сговорчивость и не будет противиться его домогательствам. Прежде ему и в голову не пришло бы сделать ей подобное предложение. Любовница короля… Все будут завидовать ей. Как же, ведь ее удостоили такой чести — быть наложницей самого короля! Все — кроме ее собственных родителей. Тысячи женщин с радостью отдали бы все на свете, только бы оказаться на ее месте, особенно если бы знали, как это знала она, что Людовик был не на шутку влюблен в нее. Этого было достаточно, чтобы вскружить голову любой девушке, но Жасмин оставалась вполне трезвой и рассудительной. Первый же жестокий урок, который преподала ей жизнь, начисто лишил ее всякого легкомыслия и фривольности.

— Вы мне всегда нравились, Луи, — признала Жасмин. Это было правдой, хотя о любви здесь пока не могло быть и речи. Возможно, с течением времени появилось бы и это чувство. После того, как первоначальное потрясение от потери Фернанда прошло, ее налитое соками молодости, зрелое тело затосковало. Оно требовало мужской любви и ласк, словно на очень короткое время Жасмин приучили к великолепному, ароматному вину, а затем отняли кубок, уже поднесенный к губам. Людовик был здоровым, крепким юношей, чистым и опрятным, серьезным и не склонным к легкомыслию. Даже в этом возрасте он будет предан ей целиком, уж на сей счет она была уверена, неплохо изучив его темперамент. Если бы она пожелала, то могла бы заставить Луи любить ее всегда, и тогда торжественно восседала бы в Версале до конца своих дней. А почему бы и нет?

И еще одно обстоятельство привлекало ее и подталкивало к тому, чтобы принять предложение Людовика. Фернанд увидит, что он потерял! А он был ничем по сравнению с королем! У нее появятся роскошные платья и ослепительно красивые драгоценности, и она с презрением утрет нос своему неверному любовнику, если ему вздумается пригласить ее на танец или возобновить свои ухаживания каким бы то ни было образом. Или даже еще лучше — она сможет погубить всю его придворную карьеру. Судьба вкладывала в ее руки бесценное орудие мести: такая возможность появляется лишь раз в жизни.

— Так вы согласны? — торопил ее с ответом Людовик. Она все еще колебалась. Как спросить короля Франции о том, согласятся ли те, кто все еще управляет страной от его имени, с требованием разрешить ему иметь официальную любовницу в таком юном возрасте?..

— Я могу встретить некоторые препятствия. И вы тоже, — произнесла Жасмин.

— Но не такие, каких я не смог бы преодолеть! — настаивал Людовик. — Такова моя воля в этом вопросе.

И тогда она поняла, что дни, когда герцог Бурбонский мог держать его в узде, подходят к концу. Вскоре Людовик возьмет на себя обязанности, к которым его готовили чуть ли не с самого рождения. А она могла бы помочь ему стать добропорядочным, скромным королем, избежать экстравагантных выходок Людовика XIV, регента, а теперь и герцога Бурбонского, с которых никак нельзя было брать пример в том, что касалось бережливости. Отец часто говорил в ее присутствии, что финансы Франции никогда не были в более плачевном состоянии, чем сейчас. О том, что хозяйство страны пришло в полный упадок, свидетельствовали и орды нищих, которыми кишели улицы Парижа и других городов. Она познала краткие мгновения любви и вряд ли встретит ее снова. Впрочем, горький опыт заставлял ее желать, чтобы этого никогда больше не случилось. С Людовиком же ее будут связывать отношения тесной, нежной дружбы, но сердце ее не будет принадлежать ему.

— Мне нужно время как следует все обдумать, Луи. Когда вы вернетесь в Версаль, мы поговорим снова.

— И вы скажете мне то, что я хочу услышать! — категорическим тоном заявил король.

Жасмин улыбнулась и подала ему руку. Это и было то обещание, которого он добивался. Ласково поглаживая ее пальцы, король поднес их к губам и поцеловал. Про себя Жасмин заметила, что этот юноша очень быстро усваивает привычки опытного любовника.

Они оба полагали, что надежно скрыты от посторонних глаз завесой из фонтанных струй. Именно поэтому Людовик и привел свою спутницу сюда. Но один из придворных отошел чуть в сторону от остальных и незаметно наблюдал за ними краешком глаза. Он увидел на лице короля выражение, свидетельствовавшее о том, что тот по уши влюбился в Жасмин, как какой-нибудь деревенский увалень. Не укрылось от него и нежное соприкосновение их пальцев, предшествовавшее поцелую, который на прощание запечатлел на руке Жасмин король и который значил больше, нежели простая дань вежливости со стороны галантного кавалера. Этот вельможа был одним из министров герцога Бурбонского, и ему недавно было доверено вести переговоры о браке Людовика с польской принцессой. Всякое сердечное увлечение короля могло лишь осложнить этот процесс.

Как только все вернулись во дворец и король распрощался с гостями, министр поспешил явиться к герцогу Бурбонскому и доложить об увиденном и о своих выводах. Герцог подошел к письменному столу, пододвинул к себе лист бумаги с каким-то списком и добавил к нему имя Жасмин.

Людовик, остававшийся в полном неведении относительно угрозы, нависавшей над его новообретенным счастьем, спокойно отправился в Фонтенбло, где проводил дни напролет в седле, преследуя дичь. Сразу после прибытия в Фонтенбло он обратил внимание на отсутствие нескольких молодых придворных, носивших герцогский титул, которых он уже привык видеть в своей свите и ценил за их остроумие и едкие саркастические замечания в адрес алчных вельмож старшего поколения. Он поинтересовался, куда же делись эти люди.

— Они обесчестили себя, — отвечали ему, — и герцог Бурбонский отправил их в ссылку в их поместья, запретив появляться при дворе.

— Каким же образом они обесчестили себя? — спросил Людовик, уже понявший в чем дело, несмотря на недостаток опыта во всем, что было связано с половыми извращениями. Его наставник взял на себя труд просветить своего воспитанника относительно пороков человеческой натуры, которых следует избегать всеми способами. Король видел, как придворный тщится найти подходящий ответ. Пауза уже стала затягиваться, и тогда вдруг придворного осенило:

— Они устроили оргию в версальских садах и поломали там ограду!

Если бы Людовик не обладал даром скрывать свои мысли, то сейчас громко рассмеялся бы вслух. Эти придворные, устроившие оргию, могли заниматься чем угодно, но уж только не крушить садовую решетку!

— Вот как? — изобразил он удивление. — Должно быть, они здорово напились или у них столько силы, что просто некуда девать?

— О да, сир! — поспешил согласиться придворный, которому нужно было срочно вытереть лоб, потому что пот уже ручьями стекал на его виски.

Шутка мигом облетела весь двор. Людовик знал об этом и втайне забавлялся пикантностью ситуации. Затем его внимание начали привлекать более важные вещи. Из его свиты стали исчезать и другие вельможи. Либо их отзывал назад в Версаль герцог Бурбонский, либо они вынуждены были уехать по срочным делам в свои поместья. Поскольку королю было известно, что большая часть придворных не имела привычки заботиться о своих владениях и появлялась там, лишь испытывая крайнюю необходимость в деньгах, выколачиваемых из крепостных путем дополнительных поборов, он вдруг понял, в чем дело. Ряды его окружения очищались от людей, которые могли оказать на него отрицательное влияние своими пагубными пристрастиями к лицам того же пола. И для таких опасений у герцога Бурбонского, говоря по справедливости, имелись кое-какие основания. Двое из знаменитых предков Людовика питали к женщинам отвращение и удовлетворяли свои половые потребности иным путем. Герцог, догадываясь о состоянии, в котором находился сейчас король, переживавший превращение из юноши в зрелого мужчину, принимал разумные, с его точки зрения, меры предосторожности.

Людовик же считал их ненужным и бессмысленным вмешательством в личную жизнь ни в чем не повинных людей. Если бы с ним посоветовались на этот счет, то он дал бы герцогу Бурбонскому понять, что во многих отношениях является копией своего прадедушки, за исключением привычки последнего менять любовниц как перчатки. Жасмин никогда не надоест ему, и он никогда не бросит ее, как Людовик XIV бросил Луизу де ла Валер, а затем и Атенаис де Монтеспан. Он ощущал в себе потребность быть преданным и верным настолько, насколько можно говорить о верности любовнице в тот момент, когда на горизонте уже начинает вырисовываться призрак скорой женитьбы.

Особенно не хватало Людовику общества герцога де Вальверде, человека средних лет. Это был непревзойденный охотник, страстный и неутомимый, готовый идти по следу, если понадобится, несколько суток без отдыха. Де Вальверде славился еще и тем, что мог перепить любого: когда все уже валялись под столом, он крепко держался на ногах. Однако главную ценность для Людовика этот человек представлял как источник самой конфиденциальной информации обо всем, что творилось при дворе. Через него Людовик мог узнать, кому доверять, а кого опасаться. Надо сказать, что при этом и сам Сабатин де Вальверде пользовался скандальной репутацией любителя разнузданных оргий и не был особенно разборчив в половой принадлежности своих партнеров. Если у него возникало желание, он мог, не церемонясь, удовлетворить его чуть ли не на глазах окружающих с кем попало — с женщиной, мужчиной, лакеем, горничной, знатной дамой или даже козой. Людовик готов был простить ему все его недостатки ради необычайно ценных сведений о неблаговидных делишках придворной знати: король стремился накапливать компрометирующий материал на возможно большее число влиятельных вельмож, дабы после своего вступления на трон управлять ими, как марионетками. Людовик надеялся, что отсутствие де Вальверде было временным и пока что не наводил о нем никаких справок. Незаменимых людей нет — этот принцип король усвоил уже с ранних лет и оставался ему верен всю жизнь.

Дни в Фонтенбло протекали в интересном и приятном времяпрепровождении. Когда бы мысли Людовика ни обращались к Версалю, его тело пронизывало возбуждение. Жасмин будет там, когда он вернется! Покорить ее сердце, овладеть ее телом — это означало для короля вступление в новый этап его жизни. Радость познания Жасмин в духовном и физическом плане тесно переплеталась в нем с потребностью самоутверждения. Несмотря на свою скромность и нерешительность, эта девушка, одна из всех, кого он уже успел узнать, никогда не предаст его. Его сердце было полно любви к ней.

Сабатин де Вальверде не очень беспокоился, получив депешу от герцога Бурбонского, в которой ему предписывалось немедленно вернуться в Версаль. Однако его раздражала несвоевременность этого вызова. Но что поделаешь, приказ представителя королевского регента подлежал безусловному выполнению, и хотя Сабатин на несколько дней отсрочил свой отъезд, не желая пропускать ряд важных празднеств и неофициальных пирушек, являвшихся кульминацией любого пребывания в Фонтенбло, все же, в конце концов, ему пришлось, изрыгая вполголоса ругательства, забираться в свою изящную, украшенную во многих местах позолотой, карету с сидениями, обтянутыми алым бархатом, и отправляться в Версаль. С ним ехала и его теперешняя любовница, которую он прихватил вместе с несколькими бочонками вина, дабы в дороге не терять времени зря и получать сразу несколько удовольствий.

— Сколько же ты рассчитываешь пробыть в Версале, прежде чем мы сможем вернуться в Фонтенбло? — спросила женщина, на мгновение приподняв голову и перестав ласкать губами и языком огромную, похожую на дубину разбойника, мужскую плоть герцога. В общем-то спутнице Вальверде было все равно, сколько времени им предстояло провести в Версале. Их знакомство состоялось совсем недавно, и они успели провести вместе в постели лишь пару ночей, но она страстно желала лучше узнать тело этого коренастого, плотно сбитого мужчины с руками конюха и некрасивым, угрюмым лицом, которое одновременно и возбуждало, и пугало ее. Именно поэтому она и согласилась поехать с ним. Он был очень злым и жестоким любовником. В постели в нем словно просыпался зверь, который был способен зажигать в ней огонь страсти снова и снова, пока она не начинала в экстазе плакать и рычать, совсем как он, испытывая оргазм несколько раз подряд. Такого удовольствия ей не доставлял еще ни один мужчина, и поэтому она безропотно мирилась с «издержками» любви в виде ссадин, синяков и царапин. Де Вальверде был строг и скор на расправу.