И потом он праздновал триумф, полагая, что наконец-то сломил ее мятежный дух, когда на следующую ночь Жасмин покорно лежала на постели, заранее широко раскинув ноги и отбросив подальше покрывало. По ее щекам тихо скатывались слезы на уже изрядно промокшую подушку. Но победа Сабатина через несколько минут превратилась в поражение, когда его плоть бессильно обмякла и, оставив чресла Жасмин, стала дряблым, покрытым слизью отростком, не более чем внешним признаком принадлежности его владельца к мужскому полу. Сабатин, оцепенев от неожиданности, тупо уставился в глаза Жасмин и увидел в них торжествующее презрение. Она победила окончательно. Теперь уже и ему стало ясно, что все дальнейшие попытки совокуплений будут терпеть неизменный крах. Прежде чем Сабатин смог опять выместить на ней свою злобу, все выпитое перед этим вино, употребленное им с целью повышения мужской потенции, подступило у него к горлу, и в следующее мгновение мощнейший поток рвоты затопил постель Жасмин, испачкав тела обоих.


В течение многих ночей после этого дверь с новым замком не открывалась. Затем наступил час, когда Жасмин услышала в соседнем помещении низкий, рокочущий смех Сабатина и вторящее ему визгливое хихиканье женщины. Жасмин почувствовала огромное облегчение и, уткнувшись лицом в подушку, дала волю слезам радости. Все было кончено. Весьма маловероятно, чтобы Сабатин когда-либо вздумал опять забраться в ее постель.

Утром она позавтракала, как обычно, в своих покоях. Поднос с едой принесла ей Берта. Спустившись через несколько часов в столовую к обеду, Жасмин с удивлением обнаружила, что столовые приборы поставлены только напротив мест Сабатина и Генриэтты. На нее явно не рассчитывали. Лакеи с опаской косились на госпожу, стараясь угадать, будет ли она затевать скандал или нет. Ведь как бы герцог ни обращался с ней, в хозяйственных делах она имела такой непререкаемый авторитет, с которым нельзя было не считаться, и слугам вовсе не хотелось испытывать на себе последствия ссоры супругов. К их радости, Жасмин окинула стол беглым взглядом и, повернувшись, пошла к выходу; в каждом ее шаге чувствовалась свобода.

Изменение в ее внешности и поведении вскоре заметили все, и первой, конечно, Берта. Жасмин перестала выискивать паутину и, не изменяя обычной опрятности и чистоплотности, прекратила ежедневно принимать ванны, что было, разумеется, ненужным излишеством. Приступы меланхолии больше не посещали ее, и лицо Жасмин перестало казаться таким исхудавшим и измученным. Конечно, все это произошло не сразу, и случались срывы, но когда вскоре она выразила желание поехать с Бертой в деревню, а потом совершить прогулку в карете по окрестностям, у старой няни окончательно отпали сомнения в том, что к Жасмин возвращаются крепость тела и духа после всего, что ей пришлось испытать после приезда в замок Вальверде.


Утро выдалось очень пасмурным, и Жасмин вдруг почувствовала, что на нее вновь надвигаются старые страхи, когда карета покатила по извилистой аллее и вскоре оказалась у самых ворот. Она инстинктивно вцепилась в руку Берты и не отпускала ее. Ее разум отказывался постичь это противоестественное чувство. Странно и дико, что место, где ей довелось пережить столько горя, обладало такой притягательностью и казалось не средоточием всех несчастий, а спасительным убежищем. Жасмин уже собралась истерически закричать и потребовать, чтобы карета повернула назад; но тут Берта взглянула на нее и, дернув за руку, отвлекла внимание от исчезнувших из виду ворот.

— Даже не могу выразить словами, как мне сейчас хорошо. Ни за что на свете я не пропустила бы сегодня эту великолепную прогулку!

— Вот как! Но я не могу…

— Вы помните, ваша светлость, те времена, когда я сопровождала вас в Версаль? Вы были наряжены в шелка и бархат, а я надевала замечательное платье из голубой тафты, которое испортил пьяный придворный, споткнувшийся о мои ноги и заливший юбку вином…

Преодолев непонятный, необъяснимый страх, охватывавший ее каждый раз, когда она оказывалась за воротами замка, и не желая портить Берте прекрасное настроение. Жасмин с трудом выдавила из себя:

— Удивительно, как ты только не надавала ему пощечин…

Берту обуяло такое веселье, что она никак не могла перестать смеяться и, достав платок, стала утирать выступившие на глаза слезы. Ее смех был настолько заразителен, что Жасмин невольно улыбнулась. И в этот момент солнце пробилось сквозь тучи, и его лучи скользнули по траве и деревьям на горных склонах, подобно гигантской кисти художника, оставляющей после себя сочные, яркие Краски.

— Какой прелестный денек! — радостно воскликнула Берта. Она не стала настаивать на том, чтобы открыть окна, наглухо закрытые, несмотря на теплую погоду и ароматные запахи, стоявшие в воздухе. Еще раньше Жасмин приказала поднять стекла, решив почему-то отгородиться от природы. Когда деревня осталась позади и они опять выехали на открытое пространство, Берта молча опустила окно на своей стороне.

— Подумать только, ведь прошло почти три года с тех пор, как я приехала сюда, — непринужденным тоном завела разговор старая няня, стараясь произносить слова побыстрее и не дать Жасмин возможности запротестовать.:— Как летит время! Должна признаться, первое время мне казалось, что я никогда не смогу привыкнуть к здешнему климату, природе и обычаям, но все-таки мне понравилось здесь.

Берта болтала без умолку и Жасмин волей-неволей пришлось примириться с этим. Момент нервного срыва миновал.

Период возвращения Жасмин к нормальной, свободной жизни продолжался около шести месяцев. Первоначально ее состояние было столь угнетенным, что пейзаж за окном кареты в ее восприятии сливался в одно мутное пятно, но с каждой новой прогулкой ей становилось лучше, и, наконец, настало то утро, когда мысль о предстоящем выезде вызвала у нее не опасение, а предвкушение удовольствия, и Жасмин поняла, что башня, в которой она заперлась, рассыпалась в прах и никогда больше не поднимется из него.

Теперь, разъезжая по окрестным деревням, она обратила внимание на то, в каких жалких лачугах ютятся крестьяне. Это были обветшавшие грязные домишки, где сквозь крышу часто просвечивало небо. На фоне пышной зеленой растительности они смотрелись особенно неприглядно.

— Кто живет там? — спросила она Берту, испытывая сочувствие к ребятишкам в лохмотьях, сбежавшимся посмотреть на карету.

Их матери, худые женщины с высохшей грудью, оттаскивали своих детей назад, опасаясь, как бы те не попали под колеса экипажа.

— Это арендаторы вашего мужа, — ответила Берта будничным тоном.

Жасмин не сказала больше ничего, но решила в будущем обязательно обследовать условия, в которых жили эти люди. Это стремление помогло ей быстрее преодолеть страхи прошлого. Она увидела, как крестьяне целыми семьями, от мала до велика, трудились на полях и собирали урожай грецких орехов. Женщины носили тяжелые корзины, а мужчины вываливали их содержимое в повозки. Дни вскоре стали короче, дело шло к зиме, и на глазах Жасмин женщины и дети постарше собирали хворост в лесу и, надрываясь, волокли на спинах домой огромные вязанки. А сколько сил они тратили на свои огороды, выкапывая осенью овощи, без которых им было не пережить зиму!.. Когда вся картина нескончаемых лишений и каторжного труда предстала перед глазами Жасмин, она вспомнила слова матери, которая рассказывала о жизни бедняков без прикрас.

От Генриэтты Жасмин стало известно, что крестьяне часть своего времени трудятся на Сабатина бесплатно, отрабатывая барщину, установленную средневековым правом сеньора. За свои полоски земли и за лачуги, больше похожие на хлев, им приходилось платить ренту, а неизбежно накапливавшиеся недоимки превращали их почти в рабов.

Берта с ужасом встретила известие о том, что Жасмин собирается поближе познакомиться с жизнью арендаторов.

— Держитесь от них подальше! — приказала она таким тоном, будто Жасмин была малое дитя. — Вы там подхватите вшей, чесотку или еще что-нибудь.

— И тем не менее я пойду туда. Пусть на кухне соберут несколько корзин со съестными припасами. Эти бедняги вряд ли едят зимой досыта; особенно страдают дети, и Бог возрадуется, если мы хоть раз накормим их.

— Вам лучше было бы познакомиться с местной знатью и подружиться с теми, кто придется по душе. И вы снова сможете наслаждаться жизнью, выезжая на балы и маскарады.

Жасмин невесело усмехнулась:

— Сабатин никогда не разрешит ничего подобного. Неужели ты еще не поняла этого?

— А зачем ему знать об этом? — На лице Берты появилось лукавое выражение.

— Рано или поздно ему кто-нибудь обо всем расскажет. А если эти дворяне захотят нанести мне ответный визит, а у них перед носом захлопнут дверь? Я никогда не прощу себе этого. Такой, какой я была, мне снова не бывать, и даже не думай об этом. Прошли годы, и я стала другим человеком. А тебе снится все та же маленькая девочка в коротком платьице.

— Но ты все еще молода!

— Возраст здесь ни при чем. Я стала старухой в день своей свадьбы шесть лет назад. А теперь займись, пожалуйста, корзинами со съестным.


Это был день, надолго запомнившийся Берте. Отправившись вместе с Жасмин, она переступала один за другим пороги ужасных, смрадных хижин где стоял запах навоза, потому что зимой крестьяне держали скот прямо в своих жилищах, человеческих испражнений и едкого дыма. Немощные старики валялись обычно в углу на охапках гнилой соломы, брошенной прямо на землю, ибо эти несчастные даже не слышали о деревянных полах. Многие взрослые и дети страдали от лихорадки, которая свирепствовала в округе, унося жизни наиболее истощенных. Берта смотрела на Жасмин совершенно другими глазами, увидев серьезную, заботливую женщину, которая, не боясь заразы, бесстрашно подходила к постели больного, трогала лоб, давала толковые советы насчет лечения и раздавала еду, которую эти люди отродясь не видели на своих столах. Теперь она как две капли воды была похожа на свою мать. Берта вспомнила, что Маргарита часто брала с собой Жасмин, посещая дома своих работниц, когда с ними приключалась какая-нибудь беда, и хотя условия, в которых жили ее веерщицы, и оплата их труда не шли ни в какое сравнение с жалким существованием арендаторов, все же Жасмин получила представление о том, что значит болезнь кормильца для семьи со скромным достатком.

Управляющий глазам своим не поверил, когда его призвала Жасмин и передала длинный список семей, хижины которых следовало отремонтировать. Он сразу же пошел к хозяину и пожаловался:

— Мадам говорит, что лихорадка продолжает распространяться и что положение может стать критическим, если не отремонтировать вот эти дома. Однако, на мой взгляд, ничего страшного не случилось. Каждую зиму эти люди потихоньку вымирают. Да они уже привыкли так жить!

Сабатин слушал, зевая от скуки, но через несколько секунд сообразил, что вмешательство Жасмин может оказаться весьма полезным. Нельзя было не признать, что в ее идее есть здравый смысл.

— Делайте все, что вам говорит герцогиня. Эти бродяги умеют работать на земле, и, черт подери, что мы будем делать, если эта проклятая болезнь выкосит почти всех? А кто будет собирать урожай грецких орехов? Короче говоря, отремонтируйте им жилища и возьмите с них плату за это.

— Но ведь тогда они умрут с голоду, ваша светлость, — управляющий был крайне встревожен. Такая мера затрагивала как интересы герцога, так и его собственные интересы, ибо он и сам неплохо наживался, существенно недоплачивая поденщикам за их труды. — Зимой у них и так совсем нет денег.

Сабатин пожал плечами:

— Ну ладно. Отсрочьте повышение ренты до наступления весны.

Но когда пришла весна, управляющий не стал напоминать хозяину об этих проблемах. У него и так хватало забот, потому что герцогиня взялась проверять книги учета поступления ренты и обнаружила в них несовпадение цифр, которое указывало на то, что разницу между реальным и заниженным доходом управляющий клал себе в карман. Жасмин не успокоилась, пока не разоблачила все его махинации и он не был с позором уволен. На его место приняли другого человека, более соответствовавшего требованиям Жасмин.

Расследование деятельности бывшего управляющего не привело к прямым контактам между Жасмин и Сабатином. Все, что ей нужно было сообщить ему, она записывала и оставляла бумагу на столе, так же как люди оставляли петиции королю по утрам в понедельник и ждали затем результатов. С того самого дня, когда на нее перестали накрывать, если к столу выходил Сабатин, он полностью игнорировал ее и перестал ломать комедию, изображая при слугах вежливого и почтительного мужа. Это нисколько не повредило ей в чужих глазах. Отремонтированные хижины арендаторов и увольнение управляющего укрепили влияние Жасмин, и она продолжала пользоваться значительным и даже возросшим авторитетом. Настроение слуг было теперь не таким враждебным, как раньше, в те дни, когда герцогиня не давала им ни минуты покоя, придираясь из-за каждой пылинки. Людям же, нанятым совсем недавно, их госпожа казалась милой, спокойной женщиной, служить которой было легко и приятно.