— Я должна покинуть тебя, Жасмин. За мной пришел Огюстен. — Вымолвив это, она закрыла глаза, и сердце ее перестало биться.


Сабатин держал Жасмин взаперти вплоть до получения известий о похоронах. Он никому не отдавал ключей от ее покоев и сам открывал дверь, только чтобы впустить Берту, которая приносила подносы с едой и убирала грязную посуду, а также выполняла другие обязанности. Жасмин знала, что Бог ниспослал ей это испытание в наказание за то, что она эгоистично заставила мать пробыть в замке Вальверде больше, чем следовало. Тогда Жасмин показалось, что она легко отделалась. Однако настоящая кара Господня настигла ее сейчас.

Надобность в поездке Жасмин теперь отпала сама собой, и Берта получила ключи с разрешением выпустить свою госпожу. Впервые за целый месяц мрачная фигура Сабатина не стояла у порога. Жасмин, надевшая платье из черного шелка, сидела у открытого окна своей спальни. В этой позе она провела многие часы вынужденного уединения. Облокотившись одной рукой на подоконник, Жасмин наблюдала за телегой, которая медленно ползла по дороге внизу, в долине, оставляя за собой клубы пыли. Берта вставила ключ в замок с внутренней стороны, как это было раньше, и вошла через прихожую в спальню.

— Мы можем сегодня съездить на прогулку, мадам, — произнесла горничная бодрым голосом.

Жасмин продолжала сидеть, не поворачивая головы. Через минуту последовал ее ответ:

— Я не против. А что, мое заключение уже окончилось?

— Да. Постарайтесь не слишком изводить себя. Конечно, ваша утрата очень велика, но жизнь продолжается.

— Теперь у меня есть то, что поможет во всех тяжких испытаниях и несчастьях, которые могут выпасть на мою долю. И моя мать, я уверена, поддержала бы меня.

— И что же это, мадам?

Маргарита оглянулась через плечо и прошептала на ухо нагнувшейся к ней недоумевающей Берте:

— Я беременна. У меня будет ребенок Мишеля.

Жасмин пришлось пустить в ход всю свою изобретательность, чтобы скрыть беременность по мере того, как шли месяцы и плод в ее утробе развивался. Сначала она подтягивала живот тугими повязками, но вскоре Берта предупредила ее, что действуя таким образом, она рискует повредить младенцу. Жасмин оказалась было в затруднительном положении, но тут на помощь ей подоспела новая мода из Парижа — кружевные фишу, которые свисали с шеи до самого пояса, и накидки Ватто, названные так по имени художника, чьи очаровательные утонченно-изысканные картины изображали галантных кавалеров и прекрасных дам Версаля. Накидка, создававшая впечатление полноты, закрывала всю спину и являлась частью платья. Впереди ее складки скреплялись на поясе широкими лентами.

— Дитя у вас будет небольшое, — заметила однажды Берта, помогая Жасмин усесться в ванну. — И для вас это настоящая удача, Божья милость. Когда я вынашивала своего младенца, живот у меня был втрое больше вашего. Если так пойдет и дальше, то до самого последнего дня никто ни о чем не узнает.

— Будем надеяться. — Жасмин осторожно погрузила тело в горячую воду. — Лучше всего, если Сабатин окажется в это время у своих друзей, и тогда мы сможем поехать в Перигор за несколько дней до родов, чтобы нам не пришлось откладывать все до последней минуты и потом устраивать сумасшедшую спешку.

Она уже тщательно все обдумала. На окраине города был снят небольшой домик, где и должны произойти роды, при которых будут присутствовать Берта и повивальная бабка. Жасмин представилась последней под фальшивым именем. Если Сабатин будет дома, то ее карета вернется в замок и кучер передаст, что госпожа растянула лодыжку, расхаживая по базару, и ей нужно два-три дня побыть под наблюдением врача, который опасается, как бы в кости не было трещины. На случай чего-либо непредвиденного у нее был готов и другой план действий, но она надеялась, что до этого дело не дойдет.

Когда пошел восьмой месяц беременности Жасмин, Сабатин, только что вернувшийся после очередного цикла оргий у приятелей, объявил ей через лакея, что желает дать в апреле костюмированный бал. Этот род развлечений пользовался в провинции не меньшей популярностью, чем в Версале, и Жасмин не видела в нем для себя никакой опасности, тем более что бал должен был состояться за три недели до предполагаемых родов и она могла выбрать себе костюм по своему вкусу. Жасмин была очень довольна тем, что и у нее, и у ребенка будет общий месяц рождения. Она ломала себе голову над тем, что может означать это совпадение. Возможно, у нее родится дочь?

— Как ты думаешь, не девочка ли у меня там? — спросила она Берту, просматривая список тех, кто ответил согласием на приглашение. — Ведь ребенок лежит у меня в животе очень низко, а ты говорила, что твой мальчик был вверху.

Берта пожала плечами:

— В этом деле ничего нельзя сказать наверняка, мадам, но я обратила внимание на ваш живот сегодня, когда помогала вам надевать нижние юбки. Да, плод у вас в животе ниже, чем я ожидала. А вам хотелось бы девочку?

— Мне все равно, лишь бы ребенок был здоровым и крепким.

У Берты просто не умещалось в голове, как это Жасмин может сохранять хладнокровие и даже радоваться в такой опасный момент. С самого начала беременности ее госпожа не скрывала ликования по поводу того, что носит под сердцем ребенка любовника. Ее бодрость духа и мужество изумляли старую горничную, которая мысленно поставив себя на место Жасмин, пришла к выводу, что не смогла бы вести себя подобным образом. После родов ребенка нужно было отвести к приемным родителям, которые согласились принять его и воспитывать. Эта пара жила в деревне в двух днях пути от Перигора. Жасмин намеревалась ездить туда всякий раз, когда Сабатин будет отсутствовать. Берта, однако, опасалась, что Жасмин будет остро переживать, лишившись ребенка сразу после родов. «Не дай Бог ей придет в голову мысль скрыться с младенцем, — думала Берта. — Ведь Сабатин начнет охотиться за ней, и закон будет на его стороне. Да и спрятаться-то ей теперь негде. По завещанию матери ей достались только личные драгоценности. Шато Сатори было передано под опеку на пятьдесят лет. Если в течение этого срока Жасмин получит амнистию, то собственность перейдет к ней, в противном случае особняк и все поместье должны были пойти с молотка, а вырученная сумма истрачена на благотворительные цели.

Узнав о завещании, Сабатин пришел в ярость, ибо от него ускользнул лакомый кусочек, который не достался бы даже его детям, хотя вероятность их появления на свет сейчас была невелика. Завещание было составлено столь безупречно с юридической точки зрения, что попытаться оспорить его было бы бесполезной тратой времени и денег. Сабатину нечего было и мечтать наложить на это имение свою загребущую лапу.

Жасмин выбрала костюм, который полностью маскировал ее располневший живот. Она намеревалась изображать знатную венецианскую даму. Поверх широкой атласной юбки алого цвета ее фигуру должна была драпировать пышная накидка из нескольких слоев легкой, газовой ткани, крепившаяся по обе стороны лица к головному убору из черного бархата и стягивавшая зажимом под самым подбородком. Костюм завершала полумаска для глаз, украшенная блестками. Сабатин пожелал исполнять роль Александра Великого в золотом нагруднике и позолоченном греческом шлеме. Им всегда приходилось через слуг сообщать друг другу, в каких костюмах они будут выступать. Дело в том, что по традиции в первом танце партнерами должны были быть хозяин и хозяйка, устроители бала. Жасмин часто вспоминала, что они с Людовиком поступали точно также, но причины для этого были куда более радостными.

Несмотря на уверенный оптимизм Жасмин, совершенно убежденной в том, что ее секрет раскрыть невозможно, Берта все более опасалась орлиного взора экономки. В деревне опять свирепствовала лихорадка, и когда Жасмин слегка простудилась, Берта воспользовалась этим и с горестным выражением лица объявила о том, что герцогиня серьезно заболела и должна оставаться в своей теплой спальне. Иначе ей придется пропустить бал. Жасмин сама отдала экономке необходимые распоряжения по хозяйству. Садовники через Берту получили точные инструкции относительно того, какие цветы и в каком количестве должны были украшать зал. Только в день бала покинула герцогиня свои покои, окутанная множеством легких шалей. Она хотела сама убедиться в том, что все подготовлено на высшем уровне и гостям не к чему будет придраться.

Весь замок благоухал ароматами весенних цветов, расставленных в вазах не только в бальном зале, но и в гостиных, коридорах и вестибюле. В каждый канделябр были вставлены новые свечи. Факелы, установленные через равные промежутки, должны были освещать подъездную аллею, площадь перед замком и сады.

Жасмин уже поднялась до середины лестничного пролета, возвращаясь к себе, как вдруг резкая боль внизу живота заставила ее остановиться и схватиться за перила. Если бы не это, она согнулась бы от боли пополам и наверняка привлекла бы внимание слуг. «Этого не может быть, — подумала она. — Только не сегодня!». С самого утра она ощущала какие-то странные, легкие покалывания, но Жасмин отнесла их на счет нервного возбуждения, вызванного предстоящим празднеством. Ведь как бы искусно ей ни удалось задрапировать свою фигуру, бал будет серьезным испытанием.

Боль миновала. Продолжив путь, она добралась до своих покоев и дернула за шнурок звонка.

Тотчас же появилась Берта. Увидев лицо госпожи, она в отчаянии всплеснула руками:

— Вы уверены, мадам? Возможно, тревога ложная.

— Будем надеяться.

Однако это было лишь начало. К полудню боли повторялись с регулярными интервалами, с каждым разом становясь все сильнее. Лицо Жасмин приобрело пепельно-серый цвет. Ее буквально скрючило пополам. Пора было отправляться в комнатку, находившуюся наверху башни, как предусматривал план на случай чрезвычайных обстоятельств.

— Я выйду в коридор и задержу того, кому вздумается в эту минуту показаться здесь, — торопливо сказала Берта, — а уж вам самой придется взбираться в башню по винтовой лестнице. Если все будет в порядке, то я приду вскоре после вас.

Жасмин, наблюдая в слегка приоткрытую дверь, подождала сигнала Берты о том, что путь свободен, и затем сразу же выскользнула в коридор и как можно быстрее побежала в направлении арки, откуда начинался переход, ведущий в южную башню. На трех уровнях располагались большие помещения овальной формы, двери которых ей приходилось отпирать ключами из огромной связки. Подъем по крутой винтовой лестнице отнял у нее все силы. Это было все равно, что подниматься на высокую гору. По пути она часто останавливалась у узких бойниц и жадно хватала ртом прохладный воздух. Схватки учащались.

Наконец, она добралась до верхней комнаты, где уже стояла приготовленная заранее старая кровать, и рухнула на нее, испытав огромное облегчение. Теперь ей ничто не грозило. На столе под чистым полотенцем находилось все необходимое: тонкий шелковый шнурок, ножницы, чистые простыни, большая лохань. В огромном камине уже тлели уголья. Утром, после первых предродовых схваток, Берта спешно поднялась сюда и затопила не сам камин, а маленькую жаровню, стоявшую в его топке, чтобы получить тепло без дыма, который сразу вызвал бы подозрения. На жаровне уже кипятилась вода в металлических кувшинах. Все было предусмотрено. Жасмин знала, что здесь она могла кричать в полный голос, и ее вопли надежно поглотят толстые стены старинной башни замка.

Несколькими этажами ниже гости уже выходили из своих карет и поднимались по ступеням широкого крыльца.

… До начала бала оставалось не более часа. Жасмин держала в руках свою малютку-дочь. Берта хлопотала вокруг, не теряя даром ни минуты.

— Я хочу, чтобы при крещении ее назвали Виолеттой, — нежно сказала Жасмин, целуя младенца в красный, сморщенный лобик. — Думаю, что поступлю правильно, если последую обычаю, начало которому было положено ее бабушкой, и дам ей в качестве имени название красивого цветка. А разве она не красавица? О, да от нее глаз нельзя отвести!

Часом позже, когда первый танец уже закончился, Берта помогла своей госпоже встать с постели и облачиться в маскарадный костюм, который уже лежал на стуле, принесенный заранее. Румяна и пудра скрыли мертвенно-бледный цвет ее лица.

— Вы с ума сошли, мадам! — ворчала Берта, сердясь на роженицу. — Было бы куда более благоразумно, если бы вы вернулись в свою комнату и отдохнули там до утра.

— Это невозможно. Я должна оказаться в бальном зале до того, как объявят о снятии масок. И так уже мне придется изобрести предлог — внезапный обморок или сильная мигрень, — чтобы оправдаться за свое отсутствие на первом танце.

— А вдруг вы потеряете сознание и рухнете на пол посредине зала?

— Этого не произойдет просто потому, что мне будет очень страшно. И вообще, я делаю то, что делали в подобных случаях другие знатные дамы в Версале, чтобы скрыть свой позор. Я — не первая, кто сразу после родов появляется в обществе как ни в чем не бывало.