— Иди и скажи гостям, чтобы ехали домой, Сабатин, — ровно произнесла она. — Чем дольше они останутся под нашей крышей, тем более вероятна опасность их заражения оспой. Пусть они покинут бальный зал через дверь, ведущую на террасу. В эту часть замка никто не должен заходить.

К изумлению Жасмин, вместо того, чтобы отправиться и честно предупредить гостей об опасности, ее муж быстро захромал к выходу из зала и, рванув на себя ручку двери, широко распахнул ее, Когда он вышел на крыльцо, Жасмин услышала команду немедленно подать карету. Сабатин решил, не теряя времени, скрыться от заразы, спасая свою шкуру и бросая всех остальных на произвол судьбы.

Она взбежала вверх по лестнице и опрометью бросилась в свои покои. В прихожей она остановилась, чтобы отдышаться. Горничная, сидевшая в кресле в спальне, заметив госпожу, немедленно вскочила на ноги, но Жасмин жестом приказала ей пока оставаться на месте.

— Не подходи ко мне близко. Ты должна сейчас же отправиться в большой зал и разыскать там бригадира Клокета. Скажи ему, что полковник де Вальверде заболел оспой, и попроси, чтобы он объявил об этом гостям, не возбуждая паники. Пусть они разъезжаются спокойно. Он человек военный и знает, как быть в такой ситуации. Пусть он также скажет слугам, чтобы они никуда не уходили. Если кто-то из них уже заразился, болезнь будет с его помощью распространяться дальше. Если они поедут домой, то могут заразить свои семьи.

Горничная, изрядно испугавшись, все же старалась не падать духом:

— Да, мадам. У вас есть еще какие-нибудь поручения?

— Да. Брось мне какое-нибудь ситцевое платье, в каких я обычно хожу к больным. А потом держись подальше от этого этажа и предупреди остальных, чтобы сюда никто не заходил. Подносы с едой можно ставить у подножия лестницы.

Вернувшись в спальню больного, Жасмин попросила денщика Фредерика расшнуровать ей платье, а затем переоделась за ширмой. Повязав сверху большой фартук, она вышла и начала борьбу за жизнь Фредерика, еще раз мысленно поблагодарив свою мать, как она уже не раз это делала в подобных ситуациях. Ведь именно ее самоотверженность помогла Жасмин выкарабкаться с того света и получить иммунитет, который дал ей возможность помочь многим другим. Сражаясь со смертью, она понимала, что шансов у нее немного, но все же зачастую ей удавалось выиграть эту схватку, и даже те, кого нельзя было спасти, умирали с кроткой улыбкой на устах, чувствуя ласку и заботу Жасмин, старавшейся изо всех сил облегчить последние минуты умирающего, когда даже ближайшие родственники не решались подойти к нему. Тело и лицо Фредерика уже начало покрываться волдырями, от которых потом оставалась безобразные следы в виде глубоких оспин. Больной застонал от боли и жара.

— Я всегда думал, что мне доведется погибнуть в бою, — прохрипел он, сделав отважную попытку пошутить.

Ему было теперь немного легче: Жасмин протирала его нестерпимо горевшее лицо платком, смоченным в целебной микстуре.

Губы герцогини раздвинулись в участливой улыбке.

— Так оно и будет, — ответила она в том же духе. — Но сперва я помогу вам избавиться от этого досадного неудобства…

Жасмин боролась за него изо всех сил. И первое двадцать четыре часа в этой борьбе были критическими. После отбытия гостей в замке воцарилась непривычная тишина. По словам денщика, который разговаривал с теми слугами, которые отваживались приносить в зал подносы с едой, большая часть прислуги сбежала, не вняв совету Жасмин. По опыту прошлых лет она знала, что пройдет несколько дней, и станет ясно, успел ли Фредерик заразить кого-либо еще до того, как болезнь свалила его в постель. Гостям очень повезло, что он не сошел вниз и не толкался в переполненном бальном зале.

Несмотря на все старания Жасмин, Фредерик скончался. У нее даже не было времени оплакать его смерть, ибо ее тут же позвали на сеновал над конюшней, где у сержанта, прискакавшего в замок вместе с полковником, теперь уже покойным, тоже обнаружились первые признаки оспы. В последующие дни эта страшная болезнь беспощадной косой прошлась по обитателям замка, унося жизни курьеров, грумов и конюхов. До Жасмин дошло известие, что от прачки, убежавшей в деревню, где жили ее родители, болезнь перекинулась и на тамошних крестьян, среди которых уже отмечены несколько случаев заболевания.

Замок превратился в госпиталь. Жасмин удалось выявить среди жителей близлежащих селений тех, кому посчастливилось выжить после оспы во время предыдущих эпидемий, и она мобилизовала их себе на помощь. Эти люди перенесли всех больных в замок, где на половине, занимаемой прислугой, было организовано что-то вроде лазарета. Предварительно оттуда вынесли все, кроме кроватей. Жасмин была одновременно и лекарем, и главной сиделкой. В тот момент, когда эпидемия достигла пика и Жасмин уже едва держалась на ногах от усталости, так как помощников катастрофически не хватало, ей сообщили, что в замок возвратился герцог. Жасмин поспешила в зал, намереваясь немедленно отправить его прочь, ибо в последние дни произошла новая мощная вспышка болезни.

Сабатин ввалился в зал, оставив дверь открытой, и стоял, пошатываясь, как пьяный, которому не хватает сил для следующего шага. Все его лицо было покрыто ужасной сыпью, по которой Жасмин тотчас же распознала самую тяжелую форму оспы. И в этот момент впервые за долгие годы их брака он заговорил с ней, обращаясь с отчаянной мольбой:

— Ради Бога, помоги мне!

Жасмин не тронулась с места: ее взгляд был полон неприязни и отвращения к этому человеку. Если бы он не заговорил, она подошла бы к нему и помогла дойти до постели, как помогла многим другим больным, за которыми ей пришлось ухаживать в течение прошедших недель. Но Сабатин предпочел разрушить ту чудовищную стену молчания, которую он возводил вокруг себя все эти годы, и сделал это из животного страха, желая любой ценой спасти свою презренную, никому не нужную жизнь. Перед ней опять промелькнули сцены их путешествия после свадьбы в Версале — его неприступное, каменное молчание, жестокое и унизительное по отношению к ней, неопытной девушке, внезапно лишившейся всего, что было ей дорого и знакомо. Она увидела себя, напуганную, тоскующую по дому, одинокую среди чужих людей. А затем ее память содрогнулась от воспоминаний о тех гнусных, часто сопряженных с извращениями, издевательствах, которые ей пришлось вытерпеть от этого негодяя в постели и которые совершались все в том же мстительно-торжествующем молчании. Все многочисленные оскорбления, унижения, жестокие издевательства — все это вдруг взорвалось у нее в голове, застучало в висках оглушительным барабанным боем. Он не дал ей в последний раз повидаться с умирающей матерью, а еще раньше уничтожил все письма, которые могли бы облегчить боль потери и которые она бережно хранила бы до самого конца своих дней. Это была связь с родителями, любившими ее, и домом, где она не ведала никаких бед. Из-за Сабатина она была лишена радости наблюдать, как ее собственное дитя росло и превращалось во взрослую женщину. Ненависть к нему вдруг вспыхнула ослепительным, белым светом:

— Убирайся!

Сабатин злобно испепелял ее взглядом, а затем через несколько секунд попытался вернуть себе утраченное положение. Пот ручьями стекал по его обезображенному лицу:

— Я здесь хозяин!

— Теперь ты здесь никто.

Придя в бешенство, как это бывало раньше, он свирепо потряс кулаком, угрожая Жасмин. Шнурок звонка, которым он мог вызвать слуг, находился вне пределов его досягаемости. Добраться туда в нынешнем его состоянии можно было разве что ползком. И тогда в зале раздался его хриплый надтреснутый голос, звавший дворецких и камердинера:

— Ландель! Фромент! Аллард!

— Им уже никогда не услышать тебя: они все мертвы, бедняги. — Она заметила, что смелое и неприступное выражение ее лица стало беспокоить Сабатина, который начал сознавать, что его положение здесь круто изменилось.

— Жасмин, я умоляю тебя! — жалобно воскликнул герцог. — Прости мне прошлое. Я заглажу свою вину, если ты сейчас выполнишь свой долг по отношению ко мне.

— Мой долг? — Она посмотрела на него с презрением. — Я ничего тебе не должна.

Сабатин заревел, изрыгая угрозы. Ах, как ему хотелось сейчас добраться до ее горла и придушить, но не до смерти, а чтобы она сделала так, как ей велено. Ведь столько раз он успешно проделывал с ней эту процедуру в прошлом!..

— Проклятье! Неужели в тебе совсем нет жалости? Чтобы добраться сюда, я трясся в седле целый день, и теперь силы совсем покинули меня. Помоги мне дойти до постели. Одному мне это не под силу.

— Я предоставляю тебе выбор: или поднимайся по лестнице сам, или убирайся отсюда через дверь, в которую вошел!

Издав глухой стон, он с огромными усилиями, раскачиваясь из стороны в сторону, кое-как доковылял до подножия лестницы и, вцепившись мертвой хваткой в перила, спас себя от, казалось, неминуемого падения. Его лицо из сизого превратилось теперь в темно-малиновое. С облегчением он увидел, как его жена подошла к двери и закрыла ее. Наблюдая за ней с надеждой, Сабатин протянул руку, собираясь опереться на ее плечо. Однако вместо того, чтобы подойти к нему, Жасмин направилась в сторону коридора, из которого вышла. Быстрой, решительной походкой она пересекла зал и почти уже скрылась в полутьме ведущего из него коридора. Сабатина объял панический страх.

— Не оставляй меня! Вернись, ты, сука, Жасмин!

Она остановилась и несколько секунд слушала, как этот мерзавец взывал к ней в ужасе и отчаянии. Если бы он прошептал хотя бы раз ее имя в те жуткие, мрачные времена, которые ей пришлось познать с ним, Жасмин ни в коем случае не бросила бы его сейчас. Удовлетворенно вскинув голову, она продолжила свой путь.

Полчаса спустя двое слуг из числа тех, что могли еще держаться на ногах, по приказу Жасмин забрали герцога и понесли в кровать. Где-то на полпути он впал в беспамятство и лежал, пожираемый адским жаром, от которого спекалось внутри, не понимая, где он находится и что с ним происходит.

Жасмин сама взялась ухаживать за ним. Вскоре тело Сабатина представляло собой сплошную массу зеленоватых гнойников, струпьев и корост. Оно почернело и издавало отвратительное, тошнотворное зловоние. В этом состоянии Сабатин пролежал еще десять дней, прежде чем смерть смилостивилась над ним и избавила от мук. В тот день, когда Жасмин накрывала простыней обезображенное до неузнаваемости тело мужа, ее мозг неотступно сверлила одна мысль: свободна! Наконец-то она освободилась от этих оков!


Первым шагом, который она предприняла после смерти Сабатина, было письмо Виолетте, посланное с большими предосторожностями, чтобы дочь не заразилась через него оспой. Молоко и другие съестные припасы обычно доставлялись к воротам замка, и люди, привозившие их, удалялись на значительное расстояние, после чего подходили обитатели замка и забирали корзины с едой. Когда телега в очередной раз покатила к воротам, там уже стояла Жасмин. Она попросила молочника привести из деревни причетника. Ее просьба была исполнена, и Жасмин продиктовала письмо, выкрикивая слова причетнику, который боялся подходить близко к месту, где поселилась смерть. Послание ее было по-деловому коротким, с объяснением ситуации и заверениями, что как только эпидемия утихнет, мать немедленно приедет за Виолеттой и заберет ее с фермы. Перед Виолеттой открывалась совершенно новая жизнь, и ничто теперь не могло разлучить их снова. Возвращаясь в замок, Жасмин весело улыбалась, воображая радость Виолетты, когда она узнает, что все опасности, угрожавшие ей, навсегда исчезли в мрачном, безжалостном прошлом. Девочка будет сгорать от нетерпения в ожидании дня, когда они навеки воссоединятся.

Жасмин не стала носить траур по Сабатину, за исключением дня похорон, когда она сделала это в пику покойному, поскольку полагала, что исполненный не в меру преувеличенным сознанием собственной важности, он, вне всякого сомнения, предпочел бы видеть свою вдову в белом одеянии, что было знаком траура дома Бурбонов, выражавшим скорбь по умершему лицу королевской крови.

Деревенский священник, несмотря на то, что он сам никогда не болел оспой, отслужил мессу по усопшему в часовне замка и проводил Сабатина в последний путь, который, впрочем, оказался очень коротким, ибо семейный склеп находился там же. Бесстрашие аббата проявилось и в том, что он молился о ниспослании здоровья несчастным прямо около постелей, так же причащал умирающих. Поскольку приток новых больных в импровизированный госпиталь полностью прекратился, Жасмин сделала вполне справедливый вывод, что эпидемия пошла на убыль и аббату посчастливилось пройти по самому краешку пропасти и не свалиться.

Наконец, настал тот день, когда замок опять стал доступен для всех. Постельное белье, матрацы, одежда, в том числе и замечательное бальное платье, которое Жасмин надевала всего один раз — все это было предано огню, так же, как и портьеры, и вся драпировка из спальни Сабатина, настенные и напольные ковры. Все стены, потолки и полы были тщательно вычищены, вымыты и выскоблены. Окна не закрывались, и чистые помещения быстро наполнились буйными и нежными, веселыми и задумчивыми ароматами лета, праздновавшими победу добра и света над могильным мраком и злыми призраками, грозившими оттуда и бряцавшими костями скелетов. И тогда силы Жасмин окончательно иссякли. Она упала в постель и проспала больше суток тяжелым сном, лишенным всяких сновидений.