Почтив память усопших, Жасмин приступила к обходу всех помещений особняка. Охваченная восторженным волнением, она иногда ускоряла шаг, и со стороны могло показаться, что она куда-то спешит. То здесь, то там Жасмин останавливалась, чтобы прикоснуться к хорошо знакомой фарфоровой статуэтке или провести рукой по спинке старого кресла. Сгорая от нетерпения, она приподняла руками края платья, чтобы оно не замедляло скорости ее продвижения. У нее возникло странное ощущение, что однажды ей уже приходилось испытывать нечто подобное. И затем она вспомнила: Версаль… Король, двенадцатилетний мальчик, бежит сквозь все залы и гостиные. Он снова знакомится с местом, которое ему очень дорого, и оказывается на спине у ее ног в зале Мира…

Поднявшись наверх, Жасмин вошла в свои новые покои. Должно быть, она сама говорила Леноре в те первые мрачные дни в замке Вальверде, как ей хотелось поселиться именно в этих апартаментах, и девушка хорошо запомнила ее слова. Здесь была самая очаровательная спальня во всем доме — с окнами, выходящими на юг. Она сохранила свой первоначальный декор оригинального нежно-розового цвета. Вся драпировка и прикроватные пологи балдахина были исключительно из лионского шелка, расшитого серебряными узорами. Жасмин пришла к выводу, что именно здесь находился приют любви Огюстена и Маргариты. Теперь было понятно нежелание матери отдать ей, Жасмин, эти покои еще тогда, три десятка лет назад, что стало причиной раздора между ними. Жасмин чувствовала глубокое раскаяние, вспоминая, как она изводила мать, капризничая и устраивая сцены, когда эти покои отводились почетным гостям. Удивительно, почему тогда ей не задали хорошую трепку. Да, мать была с ней очень терпелива…

Внезапно в ней зашевелились сомнения. Стоит ли занимать эти покои? Дело было вовсе не в тех ассоциациях с прошлым, которые возникали в ее памяти: просто эта спальня, скорее, подходила кому-то помоложе, с большими надеждами, романтическими мечтами и неистребимым оптимизмом, в чем и заключается сама суть юности. А ей лучше поселиться в комнатах ее покойных родителей.

Там она и обнаружила свой портрет, написанный Мишелем Баленом. Он висел напротив кровати с балдахином, и Жасмин представила, как мать смотрела на него, не поднимая голову с подушки. Она подошла поближе к собственному изображению. Неужели она и в самом деле когда-то так выглядела? Молодая, с глазами, искрящимися счастьем. Портрет не возбудил в ней никаких чувств. Там была подпись Мишеля, но у Жасмин не возникло желания ласково дотронуться до нее кончиками пальцев, как трогала она различные предметы внизу, испытывая ностальгию по прошлому. Однако здесь все обстояло иначе: Мишель заставил ее пережить самый волнующий период в своей жизни. Это был настоящий взрыв чувств, экстаз, и их любовь целиком принадлежала тому времени и не имела никакого отношения к тому, что происходило до нее или случилось после. То обстоятельство, что он являлся отцом Виолетты, не имело особого значения и как бы вообще перестало существовать после рождения дочери.

С порога донеслось шуршание холщового фартука, и, повернувшись к двери, Жасмин увидела Ленору, которая держала в руках поднос с чашкой горячего шоколада и аппетитными, румяными свежеиспеченными булочками.

— Я подумала, что вам, наверное, захотелось перекусить с дороги, мадам.

На лице Жасмин появилась одобрительная улыбка, и Ленора поняла, что появилась вовремя.

— Я передумала насчет розовых апартаментов, — объявила Жасмин, взяв чашку и сделав глоток восхитительного, ароматного напитка, — и решила занять эти комнаты. Однако мне не хочется видеть здесь собственный портрет, поэтому необходимо куда-нибудь его перевесить.

На освободившееся место повесили предсвадебный портрет Виолетты, который так и не выполнил своего предназначения, а портрет Жасмин поместили в нишу в библиотеке, где она никогда не смотрела на него и, кроме слуг, его вообще мало кто видел. Если бы она испытывала нужду в деньгах, то продала бы этот портрет без каких-либо угрызений совести. Любая картина с подписью Мишеля Валена ценилась весьма высоко, но наследство, в права пользования которым она наконец-то вступила, сделало ее одной из самых богатых вдов Версаля. В течение нескольких недель ей пришлось потратить много денег на замену части интерьера дома, покупку породистых лошадей для выезда и на полное обновление гардероба, включавшее заказ платьев с модным кринолином и туфель на высоких каблуках.

Несмотря на занятость, Жасмин поставила перед собой задачу, решению которой ежедневно уделяла время. Ей пришла в голову мысль в качестве подарка изготовить для мадам де Помпадур красивый веер. Этим она хотела выразить свою признательность и показать, что высоко ценит бескорыстную доброту этой женщины. Придумывание узоров всегда доставляло Жасмин немало забот, но, порывшись в бумагах матери, она нашла несколько эскизов, которые так и не были использованы, остановив свой выбор на цветочной гирлянде, переплетенной лентами с жемчугом. Здесь пригодились ее старые навыки работы с драгоценными камнями. Работа над веером была закончена за несколько дней до аудиенции у мадам де Помпадур, которая, как уведомляло Жасмин официальное письмо, была назначена на следующую неделю.

Наконец, наступило то знаменательное утро, и Жасмин, одевшись в нарядное платье придворной дамы, поехала в Версаль. Ширина ее кринолина соответствовала требованиям последней моды, согласно которым и было сшито люстриновое платье с низким вырезом и вкраплениями из рубчатого шелка с золотыми узорами. Она в меру напудрила волосы, а из украшений решила надеть сапфировое ожерелье и такие же серьги-подвески, которые переливались в лучах солнца фосфоресцирующим синеватым блеском. Ее неизбежно посетили воспоминания о том дне, когда она в последний раз перед ссылкой уезжала из Шато Сатори в Версаль, не подозревая о том, что пройдет более чем три десятилетия, прежде чем ей удастся увидеть его снова.

В Версале ее ждал сюрприз. Оказалось, что Посольскую лестницу разобрали, чтобы на освободившемся месте соорудить апартаменты для дочери короля, принцессы Аделаиды. Вместо снесенной лестницы построили новый пролет, куда менее импозантный, который получил название лестницы Короля. Жасмин не требовалось подниматься ни по одной из лестниц, ибо мадам де Помпадур не занимала больше апартаментов на третьем этаже. Четыре года назад ей отвели покои на первом этаже — привилегия, которой обычно удостаивались лишь принцы крови, ибо жилье в Версале распределялось согласно титулам. Еще ни один выходец из буржуазии не достигал при дворе такого высокого положения, как малышка Ренетта.

Жасмин вошла в самые элегантные покои Версальского дворца, стены которых были отделаны превосходными гобеленами нежных светло-зеленых, голубых, лимонных и розовых оттенков. Огромное впечатление производила мебель работы искуснейших мастеров Франции. Всюду стояли восхитительнейшие безделушки, также поражавшие изяществом и тонким художественным исполнением. Среди них были лакированные шкатулки с красивыми пейзажами, брелоки, украшенные рубинами и алмазами, хрустальные бокалы для шоколада, фигурки из слоновой кости, серебряные медальоны и столы с инкрустацией из драгоценных камней. На окне висела позолоченная клетка с щебетавшей птичкой. По всем комнатам были расставлены фарфоровые цветы и множество ваз со свежесрезанными цветами, которые наполняли воздух в покоях своим густым, терпким ароматом и осыпали пыльцу на полированные поверхности.

На стенах гостиной было развешано довольно много красивых картин, и внимание Жасмин привлекла одна из них, работы Франсуа Буше. Компания веселых молодых мужчин и женщин собралась около качелей: взгляды всех были прикованы к сидевшей на них девушке, высоко взлетевшей в этот момент в воздух, — так, что атласное платье и нижние юбки поднялись и обнажили стройные ножки. Девушка на качелях обладала несомненным сходством с Виолеттой, и это обстоятельство больно отозвалось в сердце Жасмин. Правда, лицо этой юной особы отличалось большей округлостью, мягкостью и нежностью, чего так не доставало своевольному, капризному выражению лица и алчному огоньку красивых глаз дочери, которые навсегда врезались в память Жасмин. И в этот миг у нее за спиной раздалось легкое постукивание каблучков, заставившее Жасмин обернуться и сделать реверанс перед своей благодетельницей, забыв про картину и странное сходство главной героини с ее дочерью.

Мадам де Помпадур, у ног которой бежала маленькая собачка, тепло приветствовала гостью, сразу дав почувствовать искреннее радушие и дружелюбие, что было естественной чертой характера этой женщины. Одетая в прелестное платье с кружевными оборками цвета, который называли «розовый Помпадур», она украсила свою стройную, нежную шею гирляндой из крошечных шелковых цветов — эта мода была предложена ею, — а на запястье у нее висел браслет с камеей, на которой был вырезан профиль короля.

— Моя дорогая герцогиня де Вальверде! Как я рада встретить вас снова! По-моему, вы выглядите неплохо. Я очень хорошо помню вас. Однажды вы подарили мне голубую ленточку для волос, потому что я потеряла свою по пути в веерный магазин.

— В самом деле? — Жасмин выразила удивление коротким смешком. Ей было очень трудно представить малышку Ренетту в роли маркизы. — Ваша память куда лучше моей, мадам.

— Для меня это много значило. В моих глазах тогда вы были совсем взрослой дамой. Проходите же и садитесь! Нам нужно о многом поговорить. — Она убрала спящего котенка с дивана, чтобы там могли усесться они вдвоем, и при этом ласково побранила своего любимца, который не стеснялся в выборе мест для отдыха.

Как только они уселись, Жасмин вручила хозяйке изящный серебряный футляр, в котором лежал предназначавшийся в подарок веер.

— Хотя я уже высказала вам свою благодарность в письме, разве можно выразить словами все чувства, которые переполняют мое сердце в ответ на ваше благодеяние? Пожалуйста, примите этот веер в знак моего уважения к вам, мадам. Пусть он послужит вечным символом моей признательности и искренней благодарности.

Ренетта обрадовалась подарку, словно ребенок:

— Это мне? Ах, спасибо! А что же это может быть? — Она подняла крышку футляра. — Веер! Мне всегда безумно нравились вееры… — Вынув веер, она раскрыла его и издала восхищенный возглас, изумившись прекрасному многоцветному узору, в тон которому были подобраны жемчужины, поблескивавшие на шелковой ткани и палочках из слоновой кости. — Превосходно! Какой великолепный подарок!

— Хотя моя мать уже давно продала мастерские, это настоящий Пикард. Узор моей матери и работа моих рук.

Глаза Ренетты, обмахивавшейся веером, заблестели от восторга, и она опять восхищенно воскликнула:

— Значит, это не простой подарок! Для меня он один из лучших, какие мне когда-либо делали!

Было просто невозможно не испытывать симпатию к женщине, способной на такое искреннее проявление чувств. Из-за разницы в годах Жасмин испытывала к этой красивой фаворитке нечто вроде материнской привязанности. Ренетта доказала, что головокружительный валет не испортил ее. Власть и роскошь не затмили ее разума.

Теперешнее отношение Ренетты к Жасмин основывалось на детских впечатлениях о посещении верного магазина, и именно эти ностальгические вспоминания сделали для Ренетты невозможным ответить отказом на мольбу Жасмин о помощи. Но их знакомство было не единственной причиной, побудившей маркизу заступиться перед Людовиком за Жасмин. Она всегда старалась помочь тем, кто попал в беду не по своей вине, если это было в пределах ее возможностей, и никогда не искала в этом никаких выгод для себя. Сейчас, разговаривая с Жасмин, Ренетта подумала, что из этого случая может выйти неожиданная польза и для нее. Дело было в том, что фаворитка очень переживала из-за недавней смерти матери, которую она горячо любила, и теперь надеялась найти в этой пожилой женщине сочувствующую слушательницу и со временем, может быть, даже советоваться с ней по личным вопросам. Доверять кому-либо при дворе было делом весьма опрометчивым, ибо все тайны становились разглашенными сразу же. Она и Людовик любили друг друга так же, как и прежде, но несмотря на строжайшее соблюдение различных диет, которые она перепробовала с целью укрепить свой организм, ничего не помогало, и, в конце концов, ее хрупкое здоровье ввергло в отчаяние их обоих. После их последней близости король заплакал в ее объятиях, поняв, что придется теперь отказать себе в этом удовольствии ради сохранения ее жизни. Ренетта потеряла сознание, и это был самый страшный момент в жизни Людовика, когда ему показалось, что она уже умерла.

После этого случая маркиза де Помпадур и переселилась на первый этаж в эти роскошные, полукоролевские покои, и весь двор сразу догадался о причине. Среди знати у нее было несметное количество врагов, которые прежде всего не могли простить ей буржуазного происхождения а теперь они начали обзывать ее сводней и другими грязными словами, хотя тут она была вовсе не пря чем. Поставлять красивых, молодых и здоровых женщин для удовлетворения желаний Людовика входило в обязанности консьержки Версаля, но не Ренетты. Эти девушки размещались в скромном особняке Парк-о-Шерф. Небольшими группами их регулярно доставляли во дворец и держали там в одном из помещений верхнего этажа, по сути дела являвшегося мансардой. По мере надобности их приглашали в специальные апартаменты, предназначенные для постельных утех Людовика. Ни одна из этих девушек даже понятия не имела о том, что знатным клиентом, которого они обслуживали, был сам король. Бедные, глупенькие создания! Они беременели с ужасающей скоростью, одна за другой, и консьержке с ее помощницами приходилось трудиться, не жалея времени, чтобы подыскать новых девушек.