Прозвучало торжественное объявление герольда о выходе короля. Жасмин еще раз бросила взгляд на внучку и убедилась, что все в порядке. Придворные стали толкаться, расчищая проход для монарха, но Жасмин удалось остаться на прежнем месте. «Вон идет король», — прошептала она Розе, что было излишним, потому что девочка уже смотрела в ту сторону.

Жасмин сразу заметила, что распутный образ жизни Людовика сказался на его внешности. Он выступал по-прежнему величественно и гордо, но лицо сильно огрубело и постарело, в его глазах была видна утомленность жизнью, словно скука, с которой он боролся столько лет, все-таки одержала над ним верх. Если к нему и пришло запоздалое раскаяние в том, что он не последовал совету короля-солнце править более мудро, чем его предшественник (как Людовик XV намеревался поступить первоначально), то сейчас это раскаяние выразилось в попытках куцых реформ. Они начались вовсе не потому, что король почувствовал резкое падение своего авторитета среди французов, иначе он уже давно приступил бы к ним. Дни, когда его называли Людовиком Великолепным, давно ушли в прошлое, похороненные войнами, голодом, непосильным ярмом налогов и его расточительством.

Он шел один, королева умерла в год рождения Розы. Взгляд его полуприкрытых глаз как бы невзначай устремился к тому месту, где, как он знал, стояла графиня дю Барри. Красивая, сладострастная и распутная, она получила этот титул, вступив в фиктивный брак с графом, которому заплатили кругленькую сумму, чтобы он после заключения брака скрылся и дал Людовику возможность без помех пристроить ее при дворе. Вот она присела в низком реверансе, открыв взору короля свою грудь в глубоком вырезе корсажа.

Жасмин посмотрела на эту женщину с неприязнью. Она предпочла бы, чтобы король выбрал себе любовницу, которая по уму и изяществу манер не уступала бы мадам де Помпадур, а не это крикливое создание, использовавшее свое неограниченное влияние на него и на весь двор в своих корыстных, губительных для казны целях.

После шел дофин, двадцатилетий молодой человек, слишком полный для своего возраста, рост его достигал шести футов. В его внешности сразу же бросался в глаза широкий, покатый лоб, нависший над большим, выступавшим вперед носом, и мясистые, дугообразные губы. В облике любого другого мужчины они воспринимались бы как признак чувственности, однако к дофину это не относилось. Он почти не интересовался женщинами, будучи застенчивым и сдержанным по своей природе. Бурная светская жизнь также была ему не по вкусу, хотя чувство долга обязывало его появляться на официальных торжествах. Он любил охотиться, а вне седла посвящал себя другим развлечениям — книгам, слесарному и токарному делу (в Версале в одной из комнат верхнего этажа у него стоял станок), кузнечному ремеслу — у него была и своя кузня. Если в Версале или еще где-нибудь шло очередное строительство и дофину случалось проходить мимо, то он часто скидывал свой камзол и деятельно помогал каменщикам вести кладку. Любовь его предков к возведению величественных дворцов получила в нем практическое воплощение.

Маленькая и грациозная жена дофина, шедшая рядом с ним, выглядела так же миниатюрно, как Роза, на фоне толпы придворных. Взгляд девочки сразу устремился к ней, этой дофине с прелестным именем Мария-Антуанетта, нарядившейся в атласное платье с рюшами всех цветов радуги, увешанное маленькими серебряными кисточками. Высокую прическу украшали разноцветные перья. Завороженная этим сказочным видением, Роза не замечала, что перед ней остановился король, пока бабушка не дернула ее за запястье. Она взглянула на него испуганными глазами и постаралась как можно лучше сделать реверанс, что вызвало на его глазах снисходительную улыбку, которую поспешили скопировать те, кто стоял поблизости. И в самом деле, уж очень была похожа эта девочка на изящную куколку.

— Как вас зовут, мадемуазель? — спросил король.

— Роза Лабонн, сир.

— И сколько вам лет?

— Шесть, сир.

— Прекрасный возраст. Я имею честь быть знакомым с вашей бабушки в течение нескольких лет. — Он похлопал девочку по щеке с ямочкой. — Как вам нравится здесь, в Версале?

— Очень хорошо, сир. Но я еще ничего не ела.

Откинув голову назад, король громко расхохотался. Этот смех подхватили те, кто слышал хитростный ответ девочки. Роза покраснела до самых ушей и низко опустила голову, смущенна тем, что над ней смеются, и не понимая, почему.

— Скоро эту оплошность исправят, крошка! — сказал король, продолжая улыбаться, и двинулся дальше.

Розе до смерти хотелось уткнуться в юбку бабушки, но она героически поборола в себе это желание, опасаясь еще большего позора. Она что-то сказала не так! Обидевшись, Роза стала тереть кулачками глаза и чувствовала, что вот-вот расплачется.

Внезапно на нее повеяло чудесным, тонким запахом, словно рядом появилась веточка жимолости, и послышалось шуршание атласа, отчего Роза подняла голову и увидела перед собой присевшую на корточки дофину.

— Я тоже еще не ужинала, Роза, — сказала она вполне серьезно, положив руки на плечи девочки, — и мне тоже хочется кушать.

— Да?

Мария-Антуанетта наклонилась вперед и что-то зашептала Розе на ухо. Все вокруг заинтересовались: что же могла сказать эрцгерцогиня Австрийская маленькой девочке? Обе они вдруг захихикали, словно между ними не было никакой разницы в возрасте или положении. Важные придворные, завидовавшие Марии-Антуанетте и старавшиеся в чем-нибудь исподтишка досадить ей, обменялись многозначительными взглядами. По их мнению, девятнадцатилетняя дофина вела себя слишком фривольно и бездумно и в друзья себе набирала самых легкомысленных и безответственных кавалеров. К тому же она совершенно не слушала ничьих советов.

Мария-Антуанетта выпрямилась и подала руку розе, при этом ослепительно улыбнувшись:

— Так может, нам вместе поискать себе что-нибудь на ужин? — Затем она слегка повернула голову к Жасмин. — С вашего разрешения, мадам.

Жасмин почтительным реверансом выразила свое согласие, а затем с выражением тревоги слепила за тем, как дофина повела ее внучку, увлекая за собой фрейлин и других дам своей свиты. Вся процессия из-за девочки была вынуждена замедлить шаг, и интерес тех, кто обратил на Розу внимание из-за ее разговора с королем, теперь еще больше возрос по причине вмешательства дофины, первой дамы Франции, решившей оказать девочке покровительство.

В тот вечер волнения Жасмин на этом еще не закончились. Проходя с Розой по салону Марса, она заметила вдали Мишеля, который был увлечен оживленной беседой и (за это можно было поручиться) не заметил их. Но теперь, когда ей не удалось увести Розу домой сразу после представления ее королю, Мишель, вполне вероятно, очень скоро узнает, кто эта маленькая красавица, оказавшаяся сегодня вечером в центре всеобщего внимания. Усевшись на табурете в зале Мира, Жасмин задумчиво уставилась на вино в своем бокале, изредка отпивая его маленькими глоточками, и здесь ее обнаружил Мишель.

— Моя дорогая Жасмин, как я рад видеть тебя!

Он сел на табурет, стоявший рядом, поставь перед собой трость и опершись на нее обеими руками. Болезнь уже распространилась и на суставы ног, и теперь он никак не мог обходиться без трости. Их разговор, как всегда, протекал легко и непринужденно, затрагивая разные темы. Жасмин поинтересовалась делами его семьи, надеясь отвлечь Мишеля и заставить его забыть о том вопросе, который наверняка был у него на устах, но ее уловка не удалась.

— Мне сказали, что маленькая девочка, с которой возится дофина, твоя внучка. Правда ли это?

Жасмин слегка отвернулась в сторону и растерянно обвела взглядом весь зал. Все, что она заранее приготовилась сказать, вдруг выскочило у нее из головы. Огромный овальный портрет Людовика XV в роли умиротворителя Европы никак не вдохновлял ее.

— Да, — ответила она наконец невыразительным тоном.

— Так значит, у вас с Сабатином все-таки был ребенок?

— Нет! — Жасмин яростно замотала головой, протестуя против Такого чудовищного предположения, которое отравляло ее память даже после стольких лет. — Но у меня была дочь.

Последовала пауза, в течение которой Мишель внимательно всматривался в ее лицо:

— Сколько же ей сейчас должно быть лет?

Голос Жасмин дрогнул:

— Тридцать девять.

Он нежно положил свою руку поверх ее кисти:

— О, моя дорогая… Почему же ты ничего не сказала мне?

Она повернула к нему свое лицо, и ее ресницы задрожали, когда она сморгнула несколько слезинок.

— У меня было немало причин, Мишель, и к тому же, когда мы встретились снова, ты уже начал новую жизнь и обзавелся детьми. В откровенности не было никакого смысла. К тому же в то время я и думать не могла, что у меня будет внучка которую мне придется растить…

Он поднял ее руку к своим губам и, поцеловав, опустил:

— Расскажи мне все. Я хочу знать.

Роза тем временем приятно проводила время. Дофина угощала ее всевозможными сладостями в буфете, устроенном в салоне Венеры: пирожными, конфетами, печеньем, желе и засахаренными фруктами, которыми бабушка нечасто баловала девочку. Сам король положил девочку конфету в рот в присутствии своей свиты, да и потом около них постоянно толпились люди. Возможно, это были кавалеры, ухаживавшие за красивой дофиной, но Роза не обращала на них никакого внимания, усевшись в высокое позолоченное кресло рядом со своей новой подругой и болтая ножками, в то время как на них таращился изумленными глазами король-солнце, мраморное изваяние которого украшало нишу в форме раковины как раз позади Розы.

Становилось уже поздно, когда она увидела, наконец, свою бабушку, которая шла к ней с высоким пожилым господином, прихрамывавшим и опиравшимся на трость. К этому времени они с дофиной уже оставили свои кресла и направлялись в другой зал. Роза быстро побежала вперед и, в который ухе раз за этот вечер, присела в реверансе, когда бабушка представляла ее своему спутнику.

— Для меня это большая честь познакомиться с тобой, Роза, — сказал ей мсье Бален.

Затем он начал расспрашивать девочку о ее пони, об успехах в учебе, обо всем, о чем обычно взрослые спрашивали ее, но Роза чувствовала симпатию к этому господину. Несмотря на свирепое морщинистое лицо, глаза его излучали доброту и ласку.

Король уже покинул прием, а вслед за ним собрались уходить дофин и дофина. Мария-Антуанетта опять подошла к Розе и, опустившись на корточки, посмотрела ей в глаза.

— Мне очень хочется снова увидеть тебя в Версале, Роза.

— Да, конечно, мадам дофина. — Роза не увидела ничего необычного в том, что новая знакомая поцеловала ее в щеку. Для нее это не было знаком какого-то благоволения, но строгие правила дворцового этикета точно определяли, кого может поцеловать особа королевской фамилии, а кого нет, и Роза не входила в эту категорию избранных.


В королевской спальне начиналась обычная церемония отхода ко сну. Произошла некоторая заминка, и королю вовремя не успели подать ночную рубашку, которую обычно нес на распростертых руках вельможа, обладавший наивысшим из всех присутствующих рангом. В последнюю минуту отворилась одна створка двойной двери и вошел вельможа, чей титул превосходил титул того, кто уже взял рубашку. Последовала строго определенная процедура передачи этого предмета из рук в руки, сопровождаемая положенным количеством поклонов. Едва она закончилась, как в спальню вошел герцог королевской крови, и все пришлось повторять сначала.

У Людовика вырвался нескрываемый вздох облегчения, когда, наконец, на него надели рубашку и камердинер помог ему снять панталоны. Такие заминки не были редкостью, и происшедшая в этот раз никак не могла считаться из ряда вон выходящей. Он просунул руки в рукава парчового халата, который держали два камердинера, и, вытянув ноги, дождался, пока они наденут на них ночные туфли, также парчовые. Затем наступил черед ночного колпака, лежавшего на подушке из позолоченной ткани, и носового платка с вышитой королевской монограммой. Преклонив колена, помолившись и получив благословление священника, Людовик сделал вид, что ложится в постель. Как только все, кланяясь, оставили его опочивальню, он откинул покрывало и, соскочив с кровати, пошел к другой двери, направляясь в свои личные апартаменты. Проходя через салон Часов, он услышал, как чудесные астрономические часы — шедевр, изготовленный из позолоченной бронзы, — составлявшие гордость его коллекции, торжественно отбили полночь. В момент последнего удара король уже закрывал за собой потайную дверь, чтобы подняться по лестнице в апартаменты мадам дю Барри. Мысленно он еще раз перебрал события истекшего вечера.

Ему было очень приятно, что Мария-Антуанетта отнеслась к его ребенку с неподдельной симпатией, в противном случае ему было бы трудно выполнить обещание, данное Виолетте. Разумеется, он мог бы рассердиться и, топнув ногой, принудить дофину исполнять его волю, как это случилось, когда, пробыв совсем немного при дворе, его австрийская сноха высокомерно задрала нос и не пожелала даже разговаривать с мадам дю Барри. На это ее провоцировали дочери короля, Виктория и Аделаида, которые закисли в своем девичестве и от зависти пустились на самые невероятные интриги. Вскоре, однако, дофина уступила воле короля. Несмотря на все свое раздражение, Людовик вынужден был признать, что этот случай характеризовал Марию-Антуанетту с самой хорошей стороны в том, что касалось ее моральных устоев, и подумал, что из нее выйдет верная супруга. Несмотря на всю свою ветреность и опрометчивые поступки, она никогда не изменяла его сыну и сразу же ставила на место любого не в меру пылкого кавалера, забывшего, что он имеет дело с будущей королевой Франции. Неудивительно, что маленькая Роза очаровала дофину. Их обеих роднила та самая доверчивая невинность, которую ничто не могло запятнать.