— С радостью.

Он предложил ей руку, но вместо того, чтобы опереться на нее, как требовал этикет, она обеими руками охватила его локоть и тесно прижалась к нему. Так бок о бок они и поднялись по ста ступенькам лестницы; между ними установились теперь теплые и дружеские отношения, освободившие их от неестественности и скованности. На распродаже они выбрали пару ваз с изображением идущих бронзовых коней на голубом фоне.

Позднее Жасмин узнала, что Беатрис пришла в восторг от подарка. Это было, когда она случайно повстречала Мишеля на Елисейских полях и пообедала с ним. Они никогда не поддерживали постоянную связь и не искали встреч, но если им все-таки случалось встретиться, искренне радовались этому. Однажды ее карета проезжала мимо Шато Монвиль, дома Мишеля, и как раз в этот момент Мишель, отправляясь в поездку, прощался с родными. Беатрис и дети вышли к воротам и махали ему вслед. У Жасмин больно защемило сердце: все трое детей были похожи на Виолетту. Все они отличались такими же пышными, светлыми волосами, как и их отец в молодости. Проказливая маленькая девочка была почти копией Виолетты в этом возрасте. Никто не заметил Жасмин, и она из глубины кареты успела мельком увидеть Беатрис, высокую женщину с блестящими черными локонами, казавшуюся очень жизнерадостной и полной энергии.

Когда они скрылись из виду, Жасмин дала волю слезам, заплакав навзрыд, чего с ней уже давно не случалось. Она знала, что оплакивает не только Виолетту, но и саму любовь, ушедшую из ее жизни навсегда.


Дни Жасмин были подчинены определенному распорядку. Дружба с Ренеттой обязывала ее наносить маркизе регулярные визиты и, кроме того, посещать все приемы, званые вечера и прочие развлечения, часто устраивавшиеся в апартаментах мадам де Помпадур. Так, однажды она удосужилась побывать на музыкальном концерте семилетнего Вольфганга Моцарта из Австрии. Этот концерт был дан в покоях дочери короля, принцессы Аделаиды, и произвел на Жасмин огромное впечатление. Тонкие пальцы маленького музыканта с необыкновенной легкостью порхали по клавишам клавесина, когда он исполнял сонаты и концерт собственного сочинения, настолько сложные, что лишь самые опытные музыканты отваживались играть их.

Помимо посещений Версаля, Жасмин продолжала заниматься благотворительной деятельностью. Она основала приют для одиноких матерей. Это произошло после того, как однажды ей пришлось выскочить из кареты, чтобы спасти только что появившегося на свет младенца, плакавшего подле своей юной, умершей от родовых мук матери, которая лежала в придорожной канаве. Под попечительством Жасмин сироты и другие маленькие дети, чьи матери были не в состоянии содержать их, передавались в хорошие детские приюты, где Жасмин лично следила за их дальнейшей судьбой и заботилась о том, чтобы мальчиков обучали какому-нибудь полезному ремеслу, а маленьких девочек — искусству владеть иглой и ведению домашнего хозяйства.

Жасмин уже прожила в Шато Сатори семь лет, когда закончилась война с Англией и Пруссией, последствия которой оказались для Франции катастрофическими. Были потеряны все колонии в Индии и Канаде. Король оказался в затруднительном положении, испытывая враждебность со стороны своих министров и губернаторов. Тревожное время Франция переживала в первую очередь из-за пришедших в расстройство финансов. Ренетта очень беспокоилась за своего Людовика, которому приходилось решать труднейшие проблемы, но тот держался мужественно, не сгибаясь под ударами судьбы. Он все так же обожал маркизу и приступил к строительству небольшого дворца для нее рядом с Трианоном, возведенным из розового мрамора королем-солнце. Здесь двор бывал теперь гораздо чаще, нежели во времена его прадедушки, Ренетта разговаривала о новом проекте с Жасмин, и глаза ее при этом блестели возбуждением, что, делало ее похожей на юную девушку. Совсем недавно она стала носить кружевные чепцы, которые, по ее мнению, положено было носить женщине после сорока.

— Это будет все равно, что жить в деревне! — весело восклицала Ренетта. — Он будет называться «малый Трианон». Там Людовик и я сможем побыть вместе вдали от мирской суеты и в то же время не удаляться от Версаля.

На ее лицо вдруг набежало облачко грусти. Серьезное внимание короля недавно привлекли две молодые и красивые женщины, да и девушки из Парк-о-Шерф продолжали беременеть с завидной регулярностью. Она молитвенно сложила ладони вместе, переплетя изящные пальцы, и ее лицо вновь осветилось радостью:

— Мне суждено было познать счастье в общении с ним во всех дорогих моему сердцу местах, но этот дворец будет особенным. Я чувствую это всем своим существом.

Ренетте так и не довелось увидеть его во всей красе. Прежде чем успели возвести крышу, она тяжело заболела. Король в это время находился в Шуази. Как только стало возможным перевезти ее в Версаль, Людовик забрал ее туда. Жасмин известили, что Ренетта хочет видеть ее. Прибыв во дворец, она застала свою покровительницу в кресле обложенную со всех сторон подушками: в любом другом положении Ренетту тотчас же начинал душил непрерывный кашель. На ней был халат из рубчатого желтого атласа. На впалых щеках виднелись слабые следы румян.

— Я хотела попрощаться с вами, мой дорогой друг, — сказала она, как только Жасмин уселась рядом и взяла ее за руку. — Временами вы были для меня как родная мать. Однако мне рассказывали, что именно она открыла вашу тайную связь с Фернандом де Гранжем вашим родителям и причинила тем самым большие страдания им и вам…

Жасмин, пытаясь сдержать слезы при этом расставании, покачала головой:

— Это совершенно не помешало нам стать друзьями.

— Я знаю это и благодарна вам… — Ренетта стала задыхаться от кашля и не могла говорить.

Откашлявшись, она жестом попросила Жасмин наклониться к ней и поцеловала в щеку. Жасмин тоже поцеловала ее.

— Да хранит вас Бог! — прошептала напоследок Ренетта.

Стоя у дверей, Жасмин оглянулась. Ренетта улыбнулась и слегка приподняла вялую, безжизненную руку в последнем прощальном жесте.

Не сдерживая слез, Жасмин на обратном пути встретила короля и сделала реверанс, но тот стремительно прошел мимо, совершенно не замечая ее; с лицом, искаженным гримасой боли, он направлялся к женщине, которая вот-вот должна была покинуть его навсегда после более чем двадцати лет их совместной жизни.

Он не мог быть с ней в момент, когда ее глаза закрылись навеки. После того, как Ренетту причалили, всякое общение между ними было запрещено. Не успела ее душа отлететь на небеса, как ее тело срочно положили на носилки, покрыли простыней и быстро вынесли из апартаментов в сырую, весеннюю ночь; при этом простыня хлопала на ветру. Носильщики вышли через боковую калитку и доставили маркизу де Помпадур в ее собственную резиденцию, отель де Резервуар, где она за всю жизнь побывала всего лишь несколько раз. Король все же решился нарушить строгое правило, которое определяло, кому разрешено, а кому запрещено умирать своей смертью в стенах Версаля, и теперь задним числом предпринимались усилия сделать вид, будто мадам де Помпадур испустила дух в ином месте.

Жасмин присутствовала на похоронах, присоединившись в своей карете к траурному кортежу, когда тот двинулся по авеню де Пари к городским воротам, направляясь в столицу и увозя маркизу де Помпадур из Версаля от всех, кого она любила своей порывистой и нежной душой. Король стоял на балконе государственных покоев и плакал открыто, не стыдясь слез.

Теперь жизнь Жасмин стала более спокойной, и еще больше времени она посвящала благотворительности. Со смертью Ренетты в Версале прекратил собираться, как прежде, весь цвет интеллектуальной элиты, и посещения этого дворца потеряли для Жасмин былой интерес. У нее завязались при дворе некоторые знакомства, но их нельзя было сравнивать с тем удовольствием, которое она получала от общения с Ренеттой, и поэтому встречи Жасмин с этими людьми были эпизодическими. Согласно завещанию своей покойной покровительницы, она получила великолепную лакированную шкатулку, расписанную пейзажами замка Бельвю, которые неизменно пробуждали у Жасмин самые теплые и добрые воспоминания, а также альбом с собственными гравюрами Ренетты, подписанными ею. Эти памятные вещи Жасмин бережно хранила вплоть до своей кончины.

Шли месяцы, и король, одинокий и печальный, искал утешения у молодых женщин из Парк-о-Шерф и в других случайных связях. Однако никто из них не занял в его сердце место Ренетты, и он продолжал скорбить о ней. Смерть дофина, последовавшая менее чем через два года после ее смерти, была для него сокрушительным ударом. Он увидел, что история повторяется. Его внуку, скучному и серьезному юноше, суждено было стать следующим королем Франции. Очень кстати оказалось, что его также звали Людовиком.

Жасмин продолжала издали проявлять интерес к делам королевской семьи. Юный дофин уже два года как принял на свои плечи почетное и ответственное бремя престолонаследия, когда однажды весенним утром 1768 года она сидела и читала книгу в гостиной цвета слоновой кости. Погода вот уже в течение нескольких дней стояла не по сезону холодная, и поэтому в комнате горел камин, распространяя уютное тепло. Жасмин углубилась в чтение эссе Вольтера, которого ей случалось много раз встречать в салоне маркизы де Помпадур, когда вдруг явился дворецкий и доложил о приходе гостьи. Жасмин сняла очки и, положив их на открытую книгу; с немым вопросом уставилась на слугу.

— Какая-то дама желает видеть вас, ваша светлость. Она отказалась сообщить свое имя, но сказала, что вы хорошо знаете ее по дням, проведенным ею на ферме Говенов.

Жасмин почувствовала, как сердце подпрыгнуло и остановилось. Кровь отлила у нее от лица столь молниеносно, что, казалось, потянула за собой и кожу.

— Впустите ее, — сказала она тихим, почти обморочным голосом.

Дворецкий отправился исполнять приказание. Вставая с кресла, Жасмин пошатнулась и, вероятно, упала бы, если бы не успела схватиться за край мраморной каминной полки. Она на секунду оказалась в опасной близости от огня, и он ярким пламенем, только дыхнув своим жаром, чуть было не опалил ей лицо. Жасмин удалось, однако, отодвинуться и выпрямиться во весь рост, когда в комнату легким и быстрым шагом вошла Виолетта и остановилась, высоко вздернув подбородок. В течение нескольких минут ни одна из женщин не проронила ни слова. Мать и дочь молча смотрели друг на друга. Их разделял широкий савоннский ковер и семнадцать долгих, горьких лет. Жасмин видела красивую, холеную даму тридцати трех лет, чрезвычайно самоуверенную, разодетую по последней моде в бархат королевского голубого цвета. Из-под широких полей украшенной перьями кремовой шляпки вызывающе смотрели гордые, надменные глаза. Наряд этой дамы состоял из двубортного жакета с серебряными пуговицами и юбки с широким кринолином, из-под которой кокетливо выглядывал краешек нижней юбки из атласа того же цвета, только более темного оттенка. Виолетта в свою очередь думала, что ее мать на склоне лет выглядела точно так же бодро и решительно, нисколько не изменившись, несмотря на то, что время безжалостно высосало весь цвет из ее волос, сделав их белоснежно-белыми, так что теперь совсем отпала надобность в применении пудры. Все же было очевидно, что мать глубоко потрясена визитом дочери, которую она уже успела почти что оплакать и которая теперь появилась столь неожиданно. Ее лицо судорожно подергивалось. Первой нарушила молчание Виолетта:

— Надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь, мамочка, — произнесла она спокойным тоном.

Жасмин старалась сдержать эмоции. Странно, но она сначала отреагировала на появление Виолетты так же, как реагирует любая мать, которая, переволновавшись после долгих и упорных поисков, находит-таки потерявшееся дитя и первым делом стремится отшлепать его как следует за слишком дальние прогулки.

— Где ты шаталась? — взорвалась она возмущением, но затем, всхлипнув, раскинула руки навстречу блудной дочери. — О, моя дорогая девочка, а я-то уже думала, что потеряла тебя навеки!

Виолетта осторожно шагнула вперед и дала себя обнять. И в этот миг Жасмин окончательно потеряла контроль над собой и, упав на грудь дочери, беспомощно зарыдала.

Виолетта, напротив, вела себя очень сдержанно, оказавшись в объятиях матери, орошавшей слезами ее модный жакет. Она не чувствовала, что с этой женщиной ее связывают какие-то особые узы родства: слишком много обиды и желчи накопилось у нее внутри еще с детства, разумеется, не без помощи мадам Говен. Она всегда ощущала себя брошенной на произвол судьбы, когда ее мать в очередной раз уезжала с фермы, и детскую горечь одиночества уже невозможно было вытравить ничем. И все же душа ее не осталась совершенно холодной и не тронутой бурным проявлением материнских чувств.

Жасмин отстранилась от дочери и, улыбнувшись, стала вытирать слезы кружевным платком.