Жасмин слегка отвернулась в сторону и растерянно обвела взглядом весь зал. Все, что она заранее приготовилась сказать, вдруг выскочило у нее из головы. Огромный овальный портрет Людовика XV в роли умиротворителя Европы никак не вдохновлял ее.

— Да, — ответила она наконец невыразительным тоном.

— Так значит, у вас с Сабатином все-таки был ребенок?

— Нет! — Жасмин яростно замотала головой, протестуя против Такого чудовищного предположения, которое отравляло ее память даже после стольких лет. — Но у меня была дочь.

Последовала пауза, в течение которой Мишель внимательно всматривался в ее лицо:

— Сколько же ей сейчас должно быть лет?

Голос Жасмин дрогнул:

— Тридцать девять.

Он нежно положил свою руку поверх ее кисти:

— О, моя дорогая… Почему же ты ничего не сказала мне?

Она повернула к нему свое лицо, и ее ресницы задрожали, когда она сморгнула несколько слезинок.

— У меня было немало причин, Мишель, и к тому же, когда мы встретились снова, ты уже начал новую жизнь и обзавелся детьми. В откровенности не было никакого смысла. К тому же в то время я и думать не могла, что у меня будет внучка которую мне придется растить…

Он поднял ее руку к своим губам и, поцеловав, опустил:

— Расскажи мне все. Я хочу знать.

Роза тем временем приятно проводила время. Дофина угощала ее всевозможными сладостями в буфете, устроенном в салоне Венеры: пирожными, конфетами, печеньем, желе и засахаренными фруктами, которыми бабушка нечасто баловала девочку. Сам король положил девочку конфету в рот в присутствии своей свиты, да и потом около них постоянно толпились люди. Возможно, это были кавалеры, ухаживавшие за красивой дофиной, но Роза не обращала на них никакого внимания, усевшись в высокое позолоченное кресло рядом со своей новой подругой и болтая ножками, в то время как на них таращился изумленными глазами король-солнце, мраморное изваяние которого украшало нишу в форме раковины как раз позади Розы.

Становилось уже поздно, когда она увидела, наконец, свою бабушку, которая шла к ней с высоким пожилым господином, прихрамывавшим и опиравшимся на трость. К этому времени они с дофиной уже оставили свои кресла и направлялись в другой зал. Роза быстро побежала вперед и, в который ухе раз за этот вечер, присела в реверансе, когда бабушка представляла ее своему спутнику.

— Для меня это большая честь познакомиться с тобой, Роза, — сказал ей мсье Бален.

Затем он начал расспрашивать девочку о ее пони, об успехах в учебе, обо всем, о чем обычно взрослые спрашивали ее, но Роза чувствовала симпатию к этому господину. Несмотря на свирепое морщинистое лицо, глаза его излучали доброту и ласку.

Король уже покинул прием, а вслед за ним собрались уходить дофин и дофина. Мария-Антуанетта опять подошла к Розе и, опустившись на корточки, посмотрела ей в глаза.

— Мне очень хочется снова увидеть тебя в Версале, Роза.

— Да, конечно, мадам дофина. — Роза не увидела ничего необычного в том, что новая знакомая поцеловала ее в щеку. Для нее это не было знаком какого-то благоволения, но строгие правила дворцового этикета точно определяли, кого может поцеловать особа королевской фамилии, а кого нет, и Роза не входила в эту категорию избранных.


В королевской спальне начиналась обычная церемония отхода ко сну. Произошла некоторая заминка, и королю вовремя не успели подать ночную рубашку, которую обычно нес на распростертых руках вельможа, обладавший наивысшим из всех присутствующих рангом. В последнюю минуту отворилась одна створка двойной двери и вошел вельможа, чей титул превосходил титул того, кто уже взял рубашку. Последовала строго определенная процедура передачи этого предмета из рук в руки, сопровождаемая положенным количеством поклонов. Едва она закончилась, как в спальню вошел герцог королевской крови, и все пришлось повторять сначала.

У Людовика вырвался нескрываемый вздох облегчения, когда, наконец, на него надели рубашку и камердинер помог ему снять панталоны. Такие заминки не были редкостью, и происшедшая в этот раз никак не могла считаться из ряда вон выходящей. Он просунул руки в рукава парчового халата, который держали два камердинера, и, вытянув ноги, дождался, пока они наденут на них ночные туфли, также парчовые. Затем наступил черед ночного колпака, лежавшего на подушке из позолоченной ткани, и носового платка с вышитой королевской монограммой. Преклонив колена, помолившись и получив благословление священника, Людовик сделал вид, что ложится в постель. Как только все, кланяясь, оставили его опочивальню, он откинул покрывало и, соскочив с кровати, пошел к другой двери, направляясь в свои личные апартаменты. Проходя через салон Часов, он услышал, как чудесные астрономические часы — шедевр, изготовленный из позолоченной бронзы, — составлявшие гордость его коллекции, торжественно отбили полночь. В момент последнего удара король уже закрывал за собой потайную дверь, чтобы подняться по лестнице в апартаменты мадам дю Барри. Мысленно он еще раз перебрал события истекшего вечера.

Ему было очень приятно, что Мария-Антуанетта отнеслась к его ребенку с неподдельной симпатией, в противном случае ему было бы трудно выполнить обещание, данное Виолетте. Разумеется, он мог бы рассердиться и, топнув ногой, принудить дофину исполнять его волю, как это случилось, когда, пробыв совсем немного при дворе, его австрийская сноха высокомерно задрала нос и не пожелала даже разговаривать с мадам дю Барри. На это ее провоцировали дочери короля, Виктория и Аделаида, которые закисли в своем девичестве и от зависти пустились на самые невероятные интриги. Вскоре, однако, дофина уступила воле короля. Несмотря на все свое раздражение, Людовик вынужден был признать, что этот случай характеризовал Марию-Антуанетту с самой хорошей стороны в том, что касалось ее моральных устоев, и подумал, что из нее выйдет верная супруга. Несмотря на всю свою ветреность и опрометчивые поступки, она никогда не изменяла его сыну и сразу же ставила на место любого не в меру пылкого кавалера, забывшего, что он имеет дело с будущей королевой Франции. Неудивительно, что маленькая Роза очаровала дофину. Их обеих роднила та самая доверчивая невинность, которую ничто не могло запятнать.

В свое время король испытывал немалую симпатию к матери Розы, возможно, потому, что они встретились в самое печальное время в его жизни, когда ему пришлось отказаться от постельных услад с Ренеттой, а затем потерять ее навсегда. Беременность Виолетты явилась естественным концом их отношений. Пожелав напоследок сделать ей какой-нибудь подарок, он спросил, что бы ей хотелось получить, и ожидал, что она попросит рубиновое ожерелье или какие-нибудь другие, не менее великолепные драгоценности, но Виолетта изумила его:

— Окажите благодеяние моему ребенку, когда он или она вырастет. Если это будет сын, пусть он получит отличное воспитание и образование, которое поможет ему занять министерский пост. Если же у меня родится дочь, то я хочу видеть ее фрейлиной той, на ком женится дофин. Мадам де Помпадур была мещанкой, но вы дали ей титул маркизы, чтобы ее приняли при дворе. Неужели ваш ребенок заслуживает худшей участи?

Король не стал упоминать о том, что у него было великое множество таких бастардов, и если бы он всем им вздумал раздавать титулы, то титулов могло и не хватить. Однако, как бы там ни было, он не мог пойти на попятную.

— Хорошо, я позабочусь о том, чтобы этому ребенку, будь он мужского или женского пола, было гарантировано место при дворе.

Виолетта от радости прослезилась и принялась целовать руки своему повелителю. Людовика это навело на мысль о том, что в ребенке она, возможно, видит исполнение своей мечты попасть в Версаль с парадного входа. Он несколько раз слышал от нее намеки подобного рода, но решил не придавать им значения, сразу отбросив эту идею как вздорную. Возможно, беременность была ее последней попыткой достичь своей цели, но мечта не сбылась. Позднее он был просто ошеломлен, узнав, что Виолетта — дочь Жасмин. В письме, где Виолетта сообщала ему об этом, говорилось, что ее дочь, будучи внучкой герцогини, имеет еще большее основание рассчитывать на видное место в дворцовой иерархии.

Он открыл дверь в будуар мадам дю Барри. Эту пышногрудую женщину, казалось, сама природа создала для плотской любви. Одетая в шелковый халат с кружевной оторочкой, она встретила его чуть ли не на пороге и сразу же заключила в свои объятия. Поцеловав любовника, она повлекла его вглубь апартаментов.

— Вперед, Франция! — шаловливо произнесла мадам дю Барри, воспользовавшись прозвищем которое она сама дала ему. — Приготовь-ка нам немного кофе.

Он любил заниматься этим и даже считал себя знатоком в данной области. Раньше, когда Ренетта устраивала распродажи севрского фарфора, Людовик всегда показывал свое искусство, заваривая кофе и потчуя им каждого посетителя. Но кроме любви к этому ароматному напитку между этими женщинами не было ничего общего.


Роза заснула задолго до того, как они вернулись в Шато Сатори. Она открыла Жасмин тайну, которую дофина прошептала ей на ухо: «Она сказала мне, что у нее в животике кишки словно играют на барабане».

Посадив внучку на колени, Жасмин улыбнулась. Одной этой шутки хватило, чтобы приободрить ребенка. Жаль, что у этой очаровательной молодой женщины нет своих детей… Ни для кого не было секретом, что дофин обладал одним физическим недостатком, который делал неполноценной его интимную близость с женой. Жасмин, вспоминая свою молодость, когда в ней кипели здоровье и задор, но не было еще ни мужа, ни любовника, полагала, что излишняя фривольность дофины и ее постоянная жажда развлечений происходят от половой неудовлетворенности. Самой Жасмин удалось справиться с подобными чувствами, претворив их в иные формы деятельности, в частности, очень много энергии у нее отнимала благотворительность. Однако понимание глубинных причин этого душевного порыва, внешне весьма благородного, пришло к ней лишь с годами. Обладая неплохими организаторскими способностями, она сумела, не упуская из виду работы благотворительных учреждений, таких, например, как фонд призрения сирых и убогих, находившихся под ее опекой, уделить основное внимание воспитанию внучки.

— Ты принесла мне такую, радость на старости лет, о которой я уже не смела мечтать, — прошептала она спящему ребенку. Затем ее лицо омрачилось печалью забот, о чем свидетельствовали глубокие складки на лбу. Что предвещал этот вечер Розе? По ее спине пополз холодок недоброго предчувствия.

Вскоре после этого приема король отправился на несколько дней в малый Трианон вместе с мадам дю Барри и там заболел. Посчитав его болезнь обычной простудой, лекари не придали ей особого значения и ожидали скорого выздоровления монарха. При дворе царило полное спокойствие. И вдруг за ночь все переменилось. Жасмин была в городе, когда ей встретилась знакомая дама, которая и поведала печальную новость:

— Вы слышали? У короля оспа!

— В какой форме? — быстро спросила Жасмин. В прошлом году она выходила Розу и нескольких слуг, которых поразила легкая форма этой болезни, и теперь надеялась, что Людовик перенесет ее без особых осложнений.

— Его отвезли назад, в Версаль.

Жасмин побледнела и схватилась за сердце. Это могло означать только одно: Людовик должен был умереть.

Одиннадцать дней он боролся со смертью, оставаясь почти все время в полном сознании. Тело его превратилось в разложившуюся плоть, исходившую отвратительным зеленым гноем и издававшую омерзительный запах, от которого неизменно тошнило и выворачивало наизнанку тех, кто ухаживал за больным. Жасмин помнила, как мучился Сабатин, которого поразила та же форма оспы, и молилась о том, чтобы душа бедного Людовика побыстрее оставила это тело, уже не похожее на человеческое. Когда наступила агония, она решила отправиться во дворец, чтобы быть рядом с ним в эти последние часы. За домашних беспокоиться не было нужды, ибо все они уже переболели оспой.

Ей предоставили место в салоне Бычьего глаза, получившем это название из-за окна с горизонтальным овалом в позолоченном фризе, примыкавшем к официальной опочивальне короля. Однако Людовика избавили от необходимости умирать в комнате, которую он никогда не любил, и положили в его личных апартаментах. В течение долгого ожидания Жасмин получила возможность рассмотреть во всех подробностях резные фигурки играющих и пляшущих детей, которые составляли великолепный фриз. Они напомнили ей о днях ее детства, когда Людовика привезли в Шато Сатори, чтобы уберечь от кори.

Внезапно вдали послышался гул, похожий на раскаты грома. Она вместе со всеми остальными гостями, сидевшими в салоне в ожидании печального известия, вскочила на ноги. Шум становился сильнее, и казалось, что Версаль начал рушиться.