Но в эту ночь некогда было предаваться столь мрачным размышлениям. Это было время наслаждения волшебной атмосферой, в которой приподнятое настроение возникало как бы само собой. «Так пусть же веселье хоть на несколько часов развеет все тревоги и печали», — думала Маргарита. Она зашелестела веером и, откинув голову назад, рассмеялась заливистым смехом в ответ на какую-то остроту, смысл которой почти ускользнул от нее. Это привело в еще больший восторг тех, кто домогался ее внимания.

Огюстен с некоторой озабоченностью наблюдал за тем, как Маргариту, стоявшую чуть поодаль, усиленно обхаживали двое-трое (а иногда и более) придворных. В конце концов, это начало ему надоедать, и он решительным жестом обнял ее за талию и властно привлек к себе.

— Что они тебе говорили? — поинтересовался Огюстен, и при этом озорные огоньки заплясали в его глазах: он прекрасно догадывался обо всем.

— Ничего такого, что бы мне захотелось повторить, — с лукавым вызовом ответила Маргарита, обмахиваясь веером и посматривая на Огюстена.

— Похоже, что этот вечер снимает с тебя последние покровы невинности, не так ли? — Его голос был проникнут чувственной теплотой, а взгляд полон неистовой страсти.

— Не знаю, может быть… — прошептала она, подавляя инстинктивное желание закрыться от него руками, словно в этом переполненном людьми месте она стояла перед ним обнаженной. Она почувствовала напряжение мускулов его руки, а затем он слегка приподнял ее, поцеловал в щеку и, склонившись к уху, произнес, обдавая приятным теплым дыханием:

— Давай уйдем. Я хочу побыть с тобой наедине…

Они не стали ни с кем прощаться, просто отошли в сторону и, пройдя сквозь толпу к выходу, проскользнули под аркой. Их глаза смотрели друг на друга, не отрываясь, их взгляды сливались в один взгляд, когда они пошли по темной аллее.

Одна Сюзанна заметила их уход. Сердце ее вздрогнуло, словно пронзенное ножом. Она поспешно поставила на стол тарелку с недоеденной порцией восхитительного бисквита, пропитанного вином, не в состоянии проглотить ни кусочка. Ее чуть было не стошнило при мысли о том, что, может быть, именно сейчас, в эту минуту, Огюстен занимается любовью с похожей на ведьму красоткой. Однако она тут же опомнилась: глупо изводить себя подобными предположениями. Ведь та любовь, которую он дарил другим женщинам, была мимолетной и поверхностной, своего рода данью физическим потребностям. Это удовлетворение полового желания, простое механическое совокупление не выдерживало никакого сравнения с теми чувствами, которые Огюстен испытывал к ней и которые не ослабевали со временем. И каким бы долгим ни был перерыв в их встречах, всегда, когда они виделись вновь, эти чувства легко читались на его лице. Даже сегодня вечером она еще раз убедилась в этом, когда Огюстен, стоя у входа в Галерею живописи, сразу же обернулся на звук ее голоса. Именно она была виновата в том, что он так и не женился, Сама мысль о том, чтобы связать себя узами с кем-то другим, была для него невыносима, даже если речь шла о браке по расчету. Никому больше не дано было занять то место в его сердце, которое занимала она, и уж меньше всего на это могла претендовать какая-то простолюдинка, безродная крестьянка. (Жак только что открыл ей глаза на происхождение Маргариты.)

Она распрямила плечи и, глубоко вздохнув, ответила какому-то знакомому, заговорившему с ней. Пусть эта девчонка пользуется моментом. В конце концов, гораздо лучше, если Огюстен и дальше продолжит развлечения с любовницами, чем навсегда будет потерян для нее, попав в руки к умной жене. Сюзанне помогала жить тайная мысль о том, что он все еще принадлежал ей и так будет всегда.


Огюстен и Маргарита не спеша шли по парку к выходу. Один раз им пришлось задержаться. С боковой тропинки внезапно с хохотом выскочила группа молодых придворных, мужчин и женщин, и, накинув на них петли из широких атласных лент, заявила, что берет в плен влюбленную парочку. При этом было высказано требование заплатить за освобождение выкуп. Пленные с удовольствием подчинились: Маргарита согласилась по очереди поцеловать всех мужчин, а Огюстен — женщин, которые с готовностью подставили ему накрашенные, пухлые губы, и звуки сочных поцелуев оглашали воздух.

Вдоволь насмеявшись над этим курьезным происшествием, они взялись за руки и продолжили путь. Гала-празднество закончится лишь на рассвете; к тому времени значительно потускнеет его блеск и выветрится волшебное очарование, поэтому Огюстен и решил увести Маргариту именно сейчас, чтобы у нее остались обо всем самые чудесные впечатления. Моралисты гневно называли Версаль позолоченным борделем. Это было, конечно, преувеличением, однако тамошние обитатели не корчили из себя ревнителей строгой нравственности и не давали обета воздержания от плотских удовольствий.

Перед Огюстеном и Маргаритой вырисовывались в темноте контуры огромного здания. Не впервые Огюстен бывал поражен его особым величием и красотой именно ночью, когда все окна ярко горели, а стены из песчаника казались бледными, как лунный свет. Внимание Маргариты было отвлечено другим. Она остановилась, вдыхая аромат апельсиновых деревьев, принесенный слабым бризом.

— Никогда еще их аромат не был таким благоуханным. Каждый миг этой ночи таит в себе что-то особенное…

— Я уверен, что так оно и есть, — охрипшим от сдерживаемой страсти голосом произнес Огюстен и привлек ее к себе, запечатлев на ее устах долгий поцелуй. Запахи ее кожи и волос соединялись в один букет, который опьянял его и мучил истомой желания. Его нетерпение росло. Когда же, наконец, наступит заветный миг? Добравшись до Королевской площади, они обнаружили там ждавший их экипаж Огюстена. Карета повезла их в Шато Сатори, но ему казалось, что колеса крутятся слишком медленно.

Маргарита уже несколько раз побывала в Шато Сатори после того, как в особняк завезли мебель и оформили его интерьеры, но сегодня ей предстояло побывать там впервые после официального вселения Огюстена в его новый дом. Слуга, отворивший дверь, бесшумно исчез, словно растворившись в воздухе, и они, оставшись наедине, почувствовали себя свободными от условностей этикета, когда прошли в гостиную, где стеклянные двери, выходившие на террасу, были распахнуты настежь и за перилами террасы виднелся сад. В лунном свете, таком ярком, что отпадала всякая необходимость зажигать свечи, Огюстен взял Маргариту за руки и привлек к груди. В тишине послышался его негромкий, ласковый голос:

— Я люблю тебя, Маргарита. Я люблю тебя уже давно, но ждал, когда наступит время и я смогу признаться тебе в любви здесь, в этом доме, где ты обретешь счастье. И кроме того, мне нужно было убедиться в том, что и ты любишь меня. — Он пристально всмотрелся ей в глаза, ища в них подтверждения своим надеждам. — Открой мне свои чувства! Покажи, что я не поторопился, скажи, что ты любишь меня!

Маргарита нежно взяла в ладони лицо возлюбленного, и ее любовь устремилась к нему в гармонии этого волнующего мига.

— Я люблю тебя всем своим сердцем. Я всегда буду любить тебя. Я больше, чем любая другая женщина в этом мире, с рождения была предназначена судьбой одному мужчине, и этот мужчина — ты…

Руки Огюстена осторожно легли на плечи девушки, и он поцеловал ее крепким и долгим поцелуем. Влюбленные улыбнулись друг другу. Между ними было полное согласие. Выпустив Маргариту из объятий, Огюстен подошел к столу, на котором стоял штоф с вином, приготовленный к их приезду, и, наполнив два хрустальных бокала, подал один девушке.

— За наше счастье! — произнес он, поднимая бокал.

— И да продлится оно вечно! — Ее лицо выражало экстаз.

После того, как бокалы опустели, Огюстен заговорил о веере, запечатлевшем ее имя.

— Это должно было напоминать мне о клятве вернуться, которую я дал. Благодаря этой вещице я не забыл твое имя. И кроме того, его следовало отдать тебе в тот день, когда ты должна была стать моей. — Огюстен приблизился к Маргарите и, приняв из ее рук бокал, поставил его на стол рядом со своим. Он смотрел ей прямо в глаза, и Маргарита не в силах была отвести взгляд. — Это время пришло, моя любовь.

Они вместе поднялись наверх. Маргарита не бывала там со времени первого посещения Шато Сатори, и когда они вошли в спальню со стенами, затянутыми розовой и серебряной парчой, ее внимание сразу же привлекла огромная кровать, резко выделявшаяся среди прочей обстановки. Над ней на четырех деревянных столбах, украшенных резьбой с позолотой, покоился балдахин с серебряной бахромой по краям. По бокам ложе было задрапировано шелковыми занавесками. Огюстен закрыл двойные двери и стоял, наблюдая за Маргаритой. Она сняла с головы украшения и положила на столик. На этом ее заботы окончились, ибо Огюстен аккуратно расстегнул все ее пуговицы, застежки и крючки и расшнуровал корсет; затем настала очередь многочисленных шелковых юбок, и, наконец, на Маргарите остались лишь атласные туфельки и панталоны из белого шелка. Огюстен опустился на колено и снял с нее туфли, а потом отстегнул подвязки и стянул чулки, прервавшись на секунду, чтобы поцеловать ступни ее ног. Не поднимаясь с колена и опершись на него рукой, он пожирал Маргариту горящим взглядом.

— Ты прекрасна! — Его зеленые глаза потемнели от страсти, и девушке показалось, что в них можно окунуться и утонуть в этой глубине, как в озере. Медленно поднимая руки, она погрузила пальцы в свои волосы, и заколки посыпались на пол с мелким, дробным звуком. Она совершенно не стыдилась того, что Огюстен открыто восхищается ее обнаженным телом. Робость и застенчивость, когда-то овладевавшие ею, теперь канули в прошлое. Сейчас ее душу и тело переполняла радость. Она гордилась тем, что Огюстен видит в ней самое красивое существо, когда-либо жившее на земле. И все же у нее непроизвольно вырвалось негромкое восклицание, скорее похожее на вздох, когда, все еще стоя на коленях, он взял ее за бедра и запечатлел пылкий поцелуй на треугольнике из шелковистых золотисто-рыжеватых волос внизу ее живота. Почувствовав, как разливается по телу огонь, Маргарита положила руки на его голову и, закрыв глаза, прижала ее к себе.

Пол внезапно ушел у нее из-под ног, и она оказалась в воздухе. Огюстен одним быстрым движением встал с колен и поднял ее, охватив сзади за упругие ягодицы. Осторожно уложив девушку на кровать, он поцеловал ее снова.

Полулежа на кружевных подушках, Маргарита смотрела, затаив дыхание, и ждала. Яростно, точно рассвирепевший лев, он срывал с себя одежду. Его безупречно сложенное мускулистое тело атлета портил большой шрам, неровной складчатой линией пересекавший плечо. Наконец, он бросился к ней в постель, и она с готовностью приняла его в объятия и подставила губы навстречу его настойчиво ищущему рту. При первом же прикосновении его ладони соски ее напряглись и затвердели.

— Я люблю тебя, — прошептали они друг другу. Не было такой частички ее тела, которая бы не трепетала от радости, испытывая его страстные ласки. Огюстен чувствовал себя на седьмом небе, доставляя ей удовольствие. В ней просыпалась глубоко чувственная женщина, и он не противился инстинктивным движениям ее любящих рук, бережно и нежно охвативших его твердую, как камень, мужскую плоть. Его ласки в момент высшего экстаза любви, когда их тела содрогались от наслаждения, помогли Маргарите почти безболезненно перенести потерю девственности. Они превратили этот путь в крещендо восторга, и тело Маргариты забилось столь исступленно и страстно, что, изливаясь в нее, Огюстену пришлось удерживать ее за бедра.

— О, моя дорогая, — пробормотал он, когда туман страсти рассеялся. — Моя любовь. Моя Маргарита.

Всю ночь они любили друг друга и заснули только на рассвете. Проснувшись через несколько часов, они вновь любили друг друга и никак не могли насытиться. Затем Маргарита и Огюстен вместе забрались в ванну из зеленого мрамора.

Достаточно было дернуть за шнур, привязанный к колокольчику в соседней комнате, как ванна стала наполняться горячей водой. В ней было тесно для двоих, но это не помешало Маргарите познать новый утонченный способ любви. Теплая вода и окутывавший тело горячий пар придавали особую пикантность ее ощущениям.

Освежившись, влюбленные облачились в шелковые халаты, которые уже были разложены для них на туалетном столике, и возвратились в спальню, где был накрыт роскошный стол. Оба они с поистине волчьим аппетитом набросились на еду, но в их глазах по-прежнему не угасал огонь желания. Огюстен оставался с ней до полудня, пока не пришло время собираться во дворец и служебные обязанности не оторвали его от постели, измятой и сбившейся в любовных играх.

Маргарита подремала немного, а затем снова приняла ванну, нежась в теплой, сладко пахнущей травами воде. Теперь ей прислуживала горничная, которая спросила, какое платье предпочла бы надеть мадемуазель Дремонт. Маргарита была ошеломлена, пройдя в смежную гардеробную и увидев там множество одежды и обуви. Среди нарядов на вешалке висело и то платье, в котором она красовалась несколько часов назад на празднестве в Версале. Помимо него она обнаружила и другие платья различных фасонов и цветов, от темно-голубого до изумрудно-зеленого, все из коллекции мадам Дрюо, сшитые по образцам, которые ей понравились во время первого визита портнихи. Очевидно, мадам сочла, что эти цвета лучше всего сочетаются с оттенком ее волос. Отодвинув дверцу шкафа еще дальше, Маргарита увидела еще несколько платьев и нижнее белье, расшитое узорами и украшенное кружевами. Здесь было столько одежды, что любой женщине хватило бы на всю жизнь. Теперь Маргарите стало понятно, почему портниха так долго шила золотистое платье: ведь бедная мадам Дрюо должна была одновременно управляться и с этим огромным заказом.