— Он говорил с тобой? — спросила Жасмин в порыве надежды.

— Нет. Он был в очень веселой кампании и, как видно, не мог найти времени, чтобы подойти ко мне.

— Ты игнорировал его! — Обвинила она отца, в то же время чувствуя себя до глубины души уязвленной тем, что Фернанд находится в прекрасном настроении, хотя лишен возможности встретиться с ней.

— Вот уж нет. Он видел меня и имел не одну возможность для разговора. — Лорент положил руки на плечи дочери и пристально посмотрел ей в глаза. — Я говорю правду, дитя мое. Как я уже обещал, если он придет с благородными намерениями, я приму его, и в дальнейшем все будет зависеть от него.

Жасмин доверчиво прижалась к отцовской груди.

— Позволь мне самой увидеться с ним всего лишь один раз! Я знаю, в чем дело. Он стесняется приезжать сюда и боится встретить с твоей стороны отказ.

Лорент слегка отстранил дочь и опять печально взглянул на нее.

— Ты же знаешь старую пословицу: храбрый умирает всего лишь раз. Пусть он докажет свое мужество и честность. А тем временем ты должна помнить о нашем уговоре так же, как помню о нем я…

Жасмин вошла в свою комнату и написала еще одно письмо, в которое вложила весь жар души, и закончила его тем, что просила Фернанда дать ответ со служанкой, которая доставит это письмо, потому что она не в силах больше вынести его молчания. Затем она вручила послание Берте и отправила ее в экипаже. Ее дуэнья управилась довольно быстро, но Жасмин эта пара часов показалась вечностью. Когда Берта вернулась, в руках у нее был ответ. Жасмин с нетерпением выхватила его и, уединившись в дальней части гостиной, прочла. Это были всего лишь несколько строчек, адресованных ей:

«Прошу принять мои запоздалые извинения за безумное поведение, выразившееся в том, что я слишком часто танцевал с вами на балу, который был дан у Пари-Дюверне. Это дало пищу для зловредных сплетен. Поскольку моя главная забота заключается в сохранении вашего доброго имени, лучше всего забыть о всех наших предыдущих встречах и воздержаться от таковых в будущем. Остаюсь ваш покорный слуга, Фернанд де Гранж».

Жасмин вдруг бросило в дрожь, словно температура в комнате резко понизилась. Вошедшая Берта увидела, как потрясена ее молодая хозяйка, но не почувствовала к ней особой жалости. Люди, имеющие все, должны на собственном опыте познать, что судьба не всегда бывает к ним благосклонна. Этой девушке еще повезло, что ее не спихнули побыстрее из родного дома замуж за какого-нибудь пожилого вдовца, что, не задумываясь, любой отец сделал бы с непослушной дочерью, окажись он на месте барона Пикарда.

— Вам лучше забыть о маркизе, — сухо посоветовала служанка. — Ведь он забыл вас.

Слова с трудом шли у Жасмин из горла, в котором стоял какой-то ком:

— Этого не может быть! Он думает лишь о моей чести, о том, что я должна быть защищена от дальнейших сплетен…

Берта презрительно фыркнула:

— Очень сомнительно, чтобы такие, как он, когда-либо думали о ком бы то ни было, кроме себя! Я доставила письмо прямо к двери его комнаты и слышала за ней женский голос, прежде чем он открыл дверь и появился в халате, накинутом на голое тело…

Несколько секунд Жасмин безумно смотрела на Берту, силясь что-то сказать; ее зрачки бешено вращались. Затем, побелев как чистый лист бумаги, она обмякла и, потеряв сознание, упала с кресла па пол. В сознание ее привели не скоро.

Всем обитателям Шато Сатори показалось, что Жасмин в один миг потеряла все — и жизнерадостность, и здоровый румянец на щеках. Она резко похудела, утратила всякий интерес к жизни, все ее движения были вялыми, апатичными, голос звучал тускло и безжизненно. Она могла часами, не двигаясь, сидеть на одном месте, уставившись куда-то в одну точку. Маргарита, не зная, как помочь дочери, в отчаянии наблюдала за ней. Жасмин не желала принимать от нее никакого утешения и вообще относилась к ней с явной враждебностью. Лорент брал Жасмин с собой на верховые прогулки, и они возвращались домой с щеками, раскрасневшимися от мороза, и тогда казалось, что дела пошли на лад, но это была лишь иллюзия. Вновь оказавшись под крышей, она опять становилась бледной и отрешенной и запиралась у себя в комнате.

— Она разговаривает с тобой? — спросила Маргарита у Лорента.

— Едва ли, — отвечал тот. — Запасемся терпением. Прошло еще слишком мало времени.

Однако шли недели, и вскоре наступило Рождество. При дворе только и разговоров было, что про предстоящую охоту в Фонтенбло. Обычный осенний переезд был отменен из-за болезни короля. В семье Пикард, как и во многих других, молились о его скорейшем выздоровлении. По слухам, новый регент, герцог Бурбонский, в это время был объят паникой, поскольку другого законного престолонаследника у Франции не оставалось, если не считать одного претендента, который явно не годился в короли, ибо его приход к власти означал бы смуту и усиление внутренних раздоров. К счастью, Людовик вскоре поправился.

В первый день февраля в Шато Сатори прибыл гонец из Версаля с вестью о том, что король желает видеть Жасмин перед своим отбытием в Фонтенбло, намеченным на следующее утро.

— Я поеду с тобой, — сказал ей Лорент, который так же, как и Маргарита, надеялся, что их дочери еще долго не придется показываться в Версале. Тем быстрее удалось бы ей преодолеть последствия глубокого душевного кризиса, и к весне, рассчитывали они, дочь уже смотрела бы на случившееся как на досадное недоразумение, не более.

Вот почему у Лорента было неспокойно на душе, когда они отправились в карете во дворец. Жасмин была одета в теплый плащ на меху, потому что стояла ветреная, морозная погода. Под колесами кареты похрустывал ледок, а с неба сквозь разрывы в тучах пробивался бледный свет зимнего солнца. Лорент не беспокоил дочь излишними вопросами о самочувствии, и они тихо сидели рядышком, думая каждый о своем.

Когда они прибыли во дворец, то узнали, что король, соскучившись за период болезни по свежему воздуху, ожидал их на террасе западного крыла. Там Лорент и Жасмин и обнаружили его в окружении небольшой свиты. При их появлении Людовик обернулся, и его лицо осветилось милой, застенчивой улыбкой.

Накануне своего пятнадцатого дня рождения он был уже вполне зрелым молодым человеком и выглядел старше своих лет. Вьющиеся каштановые волосы короля были зачесаны назад и заплетены в косичку с бантиком, как того требовал последний крик тогдашней моды. Переболев тяжелой лихорадкой, он сильно похудел, но эти заостренные черты лица и поджарое тело делали его еще более привлекательным. На щеках короля уже играл здоровый румянец, и держался он бодро и непринужденно. Жасмин, не видевшая его уже много недель, опять поразилась тому естественному, только Бурбонам присущему величию, которое исходило от каждого движения его рук, поворота головы или взгляда. Ей пришла мысль, что если бы стрелки часов истории вдруг оказались переведенными назад, Жанна д’Арк и сейчас легко признала бы в нем короля среди этой толпы пышно разодетых придворных, точно так же, как узнала его предка в подобной ситуации.

— Как вижу, вы уже полностью выздоровели, сир, — сказала Жасмин после обмена приветствиями.

— Да, я снова стал самим собой. Благодарю вас за ваше письмо с выражением искреннего сочувствия. Ему случилось быть в числе тех немногих писем, которые я решил прочесть сам. Вы не слишком замерзнете, если мы побудем тут еще несколько минут, а затем прогуляемся по парку? Мы сейчас находимся на том самом месте, которое Людовик XIV считал наилучшим для обозрения садов и парка. Отсюда они видны во всем своем изяществе и красоте.

Жасмин давным-давно знала эту истину, известную всем обитателям Версаля, но она понимала, что сегодня это говорилось только для нее. Сдержанный и тактичный правнук того самого Людовика старался уберечь ее от неприятных воспоминаний, которые неизбежно возникли бы у нее при любом неосторожном упоминании о долгом отсутствии Жасмин в Версале. Она, конечно же, знала, что король был в числе первых, до кого дошла сплетня о ее отношениях с де Гранжем. Людовик старался вновь создать непринужденную атмосферу, столь типичную для их предыдущих встреч.

— В любое время года вид отсюда прекрасен, — сказала Жасмин, стараясь смотреть туда же, куда и король. Их взгляды одновременно скользнули по оранжерее и пруду Швейцарцев, начиная с его южной стороны, где стоял фонтан Нептуна, а затем переместились на северную сторону. Они стояли на террасе между огромными вазами Войны и Мира, которые соответствовали одноименным залам, находившимся по обе стороны от зала Зеркал в западном крыле. В утреннем небе порхали легкие, почти невесомые снежинки. Сегодня все сияло в чистом, холодном воздухе. Фонтан Латоны искрился алмазными брызгами, а блеск фонтана Аполлона, расположенного за покрытым снегом Тапис-Верт, был почти не заметен на зеркальном фоне Большого канала. Открывавшаяся перспектива была продумана архитекторами до мелочей и отличалась стройностью и безупречностью линий. Еще не было зрителя, у которого этот вид не вызывал бы восхищения.

Людовик искоса посмотрел на свою спутницу, когда она спускалась по ступенькам. Сегодня его переполняло радостное возбуждение, чему существовало две причины. О первой он мог сказать ей прямо и с нетерпением ждал момента, когда они удалятся на достаточное расстояние от свиты; о второй нужно было говорить по возможности более дипломатично.

— У меня отличные новости, — радостно начал король, — хотя это не единственная причина видеть вас перед отъездом в Фонтенбло. Герцог Бурбонский и совет министров приняли, наконец, решение, на которое я уже не надеялся. Они отсылают инфанту назад в Испанию. Мне собираются подыскать новую невесту такого же возраста, как и я. — Король прекрасно разбирался в ситуации и понимал истинную причину, толкнувшую его опекуна и министров на такой серьезный шаг, грозивший осложнением отношений с Испанией. Его болезнь заставила их осознать, сколь велик риск оставлять при дворе невесту-ребенка. За долгие годы, которые должны были пройти, пока инфанта не достигнет брачного возраста, король мог оказаться в могиле, а Франция — остаться без законного преемника.

«Чем скорее появится наследник, тем лучше», — рассуждали государственные мужи. Однако Людовик воспринял это известие очень хладнокровно и даже вида не показал, какое огромное значение он ему придавал. Разумеется, они и не ожидали, что юный король запрыгает от радости, но улыбка облегчения на его лице вполне приличествовала бы данному моменту. К их удивлению, лицо монарха оставалось бесстрастным, и в этот день им стало ясно, что Людовик больше не мальчик, а настоящий король, который умеет держать дистанцию между собой и подданными. Он лишь величественно кивнул, словно сам принял это решение. Его прадедушка в эту минуту гордился бы им.

— Я так рада за вас, Луи! — воскликнула Жасмин. Ей стало очень приятно от того, что теперь, отойдя на безопасное расстояние, они опять могут общаться без скучных формальностей. — А вы уже знаете, кто будет вашей невестой?

— Они составили довольно длинный список принцесс. — Он не добавил, что выбор будет зависеть от способности к деторождению каждой из этих особ, многие из которых принадлежали к знаменитым монархическим династиям Европы, но Жасмин знала это и без него. — Потом будут вестись переговоры об условиях брака, и все это займет немало времени, но теперь, когда я избавился от этой косноязычной малышки-инфанты, меня это почти не интересует.

«Неудивительно, — подумала Жасмин, — что даже его походка изменилась, став энергичной, пружинистой. Должно быть, ему страшно досаждало присутствие этой маленькой девочки на всех официальных церемониях. Даже после ее совершеннолетия его чувства к ней в лучшем случае могли быть только братскими. Людовику удалось избежать брака, который наверняка стал бы для них обоих катастрофой».

— Теперь вам ничто не помешает наслаждаться охотой в Фонтенбло! — с ликованием заявила Жасмин. — Ваше здоровье поправилось, инфанта уезжает, и вы — полновластный повелитель всего королевства!

Людовик оценил эту шутку, засмеявшись вместе с ней. Как всегда, эта девушка была единственной, с кем он чувствовал себя легко и непринужденно. Казалось, что во время той встречи три года назад в зале Зеркал между ними возникла незримая связь, значение которой он полностью осознал лишь недавно. Все другие знакомства и отношения с людьми, которые до сих пор случались у него в жизни, были какими-то тусклыми, лишенными ярких человеческих чувств, а в нем уже скрывался, дремал огромный неразбуженный потенциал любви. Людовик словно выжидал, когда перед ним откроется дверь. Прикованный к постели во время болезни, он только и делал, что размышлял, и постепенно ему стало ясно, что Жасмин и являлась тем ключом, способным открыть эту дверь и выпустить на свободу томящиеся в нем эмоции, о существовании которых не знал никто.