— Лишь благодаря тебе я научилась этому искусству, — сказала довольно улыбающаяся Жасмин в ответ на похвалу матери. — Помнишь, как я восставала против твоих уроков?

— Да уж! Сколько упрямства в тебе было… — согласилась Маргарита, которую эти воспоминания и веселили, и заставляли задумываться.

Часто в их беседах возникали и серьезные темы. Так, однажды Маргарита рассказала Жасмин о своей любви к Огюстену, о том, как она возникла и чем закончилась.

— Я давно хотела, чтобы ты узнала обо всем, — закончила она свой рассказ, — потому что однажды все, что происходило в стенах Шато Сатори в годы преследования гугенотов, а также содержание некоторых документов станет известно, и для тебя это могло бы оказаться не совсем приятной неожиданностью. Но главное, мне ни в коем случае не хотелось, чтобы у тебя возникла хотя бы тень сомнения относительного того, кто твой отец. Огюстен ушел из моей жизни за много лет до того, как я встретила Лорента.

— Я очень рада, что ты мне все рассказала.

Маргарита задумчиво потрогала кольца на своих пальцах; ее мысли в этот момент унеслись очень далеко. На ее губах появилась слабая улыбка.

— Огюстен однажды сказал мне, что мужчина способен любить двух женщин. Это действительно так, хотя он имел в виду нечто иное. Я любила твоего отца не меньше, чем его. Но совершенно по-другому. И все же должна признать, что Огюстен остался в моей жизни ослепительной искрой которая зажгла во мне истинную любовь. Без этого я не смогла бы полюбить и твоего отца, и даже десятки лет, минувшие с той поры, не погасили ее в моем сердце.

Горло Жасмин перехватило от избытка чувств: ее мать испытала такую любовь, какую ей никогда не суждено встретить! Судьба Шато Сатори, этого гнезда страстной любви, ставшего ей теперь еще более дорогим, взволновала ее. Она молила Бога, чтобы ей не скоро еще пришлось беспокоиться о том, как поступить с этим наследством. И все же мать должна узнать об этом.

— Ты же понимаешь, что Шато Сатори никогда не станет моим, не так ли, мама? Ведь Сабатин заявит о своих правах на наследство, а по закону имущество жены должно принадлежать мужу, и продаст его.

Лицо Маргариты опять обрело жесткость и решительность:

— Я уже составила завещание, и по нему Сабатину Шато Сатори не видать, как собственных ушей. Но это дело будущего, и я сейчас не хочу больше о нем говорить.

Нетрудно было догадаться, что нежелание Маргариты обсуждать отношение своего зятя к имуществу, которое могло достаться ему в случае ее смерти, было связано с его отвратительным поведением. Жасмин рассказала матери о многих жутких фактах, от которых волосы могли встать дыбом. О завещании больше не упоминалось ни разу.

Золотые деньки промелькнули слишком быстро, и Маргарита стала готовиться к отъезду. За день до него, гуляя рука об руку с Жасмин по цветникам, она заговорила о портрете, который перед смертью хотел заказать Лорент.

— Мне бы очень хотелось выполнить его последнюю волю и повесить твой портрет в малиновом зале. Твоему покойному отцу это очень понравилось бы. Было бы просто замечательно, если бы ты позировала в новом платье, которое я тебе привезла. Он помогал мне выбрать ткань для него всего лишь за несколько дней до смерти.

— Я так и сделаю. — Жасмин не очень прельщала идея утомительного позирования, но она сочла себя обязанной превозмочь нежелание ради памяти отца и в утешение матери.

Наступило утро отъезда Маргариты. За завтраком они с Жасмин почти не разговаривали, опечаленные предстоящей разлукой. Улыбки, которыми они изредка обменивались, не отражали их подлинных чувств.

Маргарита, облаченная в очень элегантный плащ темно-зеленого оттенка, в шляпке, вышла вместе с Жасмин из своих покоев и направилась к лестнице, и в это время к ним подбежала запыхавшаяся Берта с встревоженным лицом:

— Карета герцога едет по аллее!

Жасмин ответила:

— Успокойся, Берта! Мама уже уезжает, и ему никак не удастся испортить нам настроение. Он опоздал!

Жасмин и Маргарита спустились по лестнице вместе, Берта следовала за ними. Привратник распахнул двери сразу же, как только карета хозяина остановилась у крыльца. Сабатин вышел из кареты и оказался в зале в ту секунду, когда его жена и теща сошли с последней ступеньки лестницы. Он замер в неподвижности: внешнее сходство обеих женщин мгновенно подсказало ему, что та, повыше и постатнее — его теща. Он уставился на нее, не говоря ни слова. Глаза из узких щелочек на опухшем лице излучали неприкрытую ненависть. Маргарита ответила тем же ледяным молчанием, величественно проплыв мимо Сабатина во все еще открытую дверь. Но как только она переступила порог, в Сабатине словно щелкнула заводная пружина, Он тут же захлопнул за тещей дверь и отбросил Жасмин, намеревавшуюся последовать за матерью, сильным толчком в грудь. Она задохнулась, но затем задышала ровнее и опять шагнула к двери. На этот раз он схватил ее за руку и дважды ударил по лицу другой рукой, а затем отбросил Жасмин в сторону, как беспомощную куклу. Жасмин непременно размозжила бы себе голову о пол, выложенный каменной плиткой, если бы Берта не успела подхватить падающую хозяйку своими сильными руками. Восстановив равновесие, Жасмин резко повернулась и ринулась по залу в обратном направлении. Вбежав в примыкавшее к нему помещение, она молнией проскочила его и оказалась в коридоре, который вел к другому выходу из замка.

Задыхаясь, она бежала по тропинке, ведущей к аллее. Ее надежды оправдались. Экипаж Пикардов ждал у ворот, а мать выглядывала из открытой дверцы. Жасмин вскарабкалась внутрь и села напротив.

— Твое лицо! — в ужасе воскликнула Маргарита. — Что он сделал с тобой?

— Ничего. — Боль расставания жгла сильнее, нежели ссадины на щеках. — Какое это имеет значение, если я, несмотря ни на что, могу попрощаться с тобой!

— Поехали со мной! — взволнованно уговаривала ее Маргарита. — Сейчас же! Оставь это чудовище! Я паду на колени перед королем и буду умолять его отменить тот давний указ о ссылке. Он не должен распространяться на тебя.

Жасмин отрицательно мотнула головой.

— Амнистия может быть предоставлена лишь обоим супругам. Одной жене никогда не разрешат вернуться в Париж без мужа. Даже если Людовик и пожалеет меня ради нашей старой дружбы, закон обяжет его уважать право Сабатина обладать женой. А он никогда не отпустит меня в Версаль, если самому ему придется оставаться здесь. Он скорее убьет меня.

Маргарита побледнела как полотно:

— Если он так опасен…

— В обычных обстоятельствах — нет, — поспешила добавить Жасмин, не желая, чтобы мать уехала, увозя в сердце тяжесть тревоги за судьбу дочери. — Первое время я опасалась смерти от его рук, но затем мне все надоело, и я приняла бы ее как избавление от мук. Теперь эта опасность позади. Он получает удовольствие, изведя меня другими способами. Один из них ты только что видела…

— Я не могу оставить тебя здесь со спокойной душой!

— И, однако, тебе придется это сделать. Не беспокойся, со мной ничего не случится! Я теперь не одна, у меня есть мастерская, неплохие друзья, с которыми можно проводить время. Мне есть о ком заботиться — о больных и стариках в деревне и это наполняет мою жизнь смыслом. Я думаю о том, чтобы открыть здесь и небольшую школу для детей. Ну и, наконец, мне остаются воспоминания о твоем приезде, а в следующий раз я поживу с тобой в Перигоре. Только обещай, что скоро опять навестишь меня!

— Обязательно, дитя мое.

Они обнялись и поцеловались. Затем, продолжая держать руку матери, Жасмин сошла вниз со ступеньки кареты и, немного помедлив, выпустила ее. Дверь захлопнулась, Маргарита высунулась из окошка и махала на прощанье, пока и карета, и она сама не превратились в Глазах Жасмин в зеленое пятно, исчезнувшее за деревьями. Жасмин повернулась и медленно побрела назад в замок. Сабатина нигде не было видно, и это немного успокоило ее. Она подумала, что еще легко отделалась, совершив с точки зрения Сабатина вопиющий проступок, приютив свою мать в замке на столь продолжительное время против его воли. Внезапно она увидела берту, которая сидела в кресле и рыдала.

— Что случилось? — спросила Жасмин, подбежав к ней.

— Я не попрощалась с баронессой. Мои больные ноги не позволили мне доковылять до кареты во дворе, а теперь я никогда больше ее не увижу!

По спине Жасмин пробежал леденящий холодок:

— Не говори так! Она скоро приедет снова. Это уже решено.


Через два месяца после отъезда Маргариты в замок Вальверде прибыл художник Мишель Бален. Он без особого удовольствия взялся за этот заказ, работы у него и так хватало, и он запросил такую запредельную сумму в качестве компенсации за время, потраченное на дорогу и неудобства столь долгого путешествия, что почти наверняка ожидал встретить отказ. Но баронесса Пикард твердо решила, что портрет ее дочери должен писать именно он, и даже не поморщилась, услышав названную им цену. И вот он приехал. Его никто не встретил. Герцог был на охоте, а герцогиня находилась в созданной ею школе для крестьянских детей. Единственным членом семьи, остававшимся в тот момент в замке, была какая-то престарелая мадам, которая хворала и не могла спуститься к нему из своих покоев.

Он стоял в зале, выслушивая говорившего ему все это лакея, и чувствовал, как внутри у него закипает раздражение. Это был высокий мужчина с нахмуренными светлыми бровями, пронзительными серыми глазами, гордым носом и массивным подбородком. Выглядел он весьма эффектно. Его непослушным густым волосам явно пытались придать некое подобие порядка, стянув назад и скрепив на шее ниже затылка черной шелковой лентой. Наслаждаясь прохладой зала, которая приятно освежала его пропотевшее от невыносимой летней жары тело, он, тем не менее, не мог заглушить в себе чувство обиды, вызванное этим пренебрежительным приемом провинциальной знати. Пользуясь репутацией признанного мастера портрета, он обладал беспрепятственным доступом в Версаль и в дома многих старинных аристократических семейств, где его всегда принимали с соблюдением необходимого ритуала и воздавая почести. Но здесь никто не спешил ему навстречу. Ничто больше не заставит его покинуть пределы Парижа и Иль-де-Франс или Версаля, какой бы выгодный заказ ему ни предлагали! Его самолюбию преподали горький урок. Одному только Богу известно, зачем он впутался в это дело.

— Соблаговолите пройти сюда, сир.

Он последовал за лакеем в ливрее и белом парике, который повел его вверх по лестнице с чудесными резными перилами из дуба. Да, интерьер этого замка был явно не из худших. Повсюду висели красивые большие зеркала в изящной оправе и роскошные шелковые портьеры и драпировки. Когда Бален оказался на верхней площадке лестницы, внизу послышался какой-то шум. Он обернулся и увидел, как в предупредительно распахнутую привратником дверь стремительно вошла женщина, от развевавшихся муслиновых юбок которой исходило громкое шуршание. На голове у нее красовалась широкополая соломенная шляпка с ленточками в розовую полоску. Она быстро разговаривала на ходу со старым слугой, который с трудом поспевал за ней, семеня на полусогнутых коротких ножках. Судя по веселому выражению ее лица, можно было подумать, что слуга сообщил ей нечто забавное. Бален решил обнаружить свое присутствие и спросил, не снимая руки с перил балюстрады:

— Ее светлость герцогиня де Вальверде? — Женщина недоуменно вскинула голову, и из-под полей шляпки показалось овальное лицо, которое сразу же привлекло его наметанный глаз художника — превосходные скулы, высокий лоб, нежная кожа с кремовым оттенком и замечательные, чуть припухлые алые губы, и все это в обрамлений блестящих каштановых волос с отливом цвета меди. Но самое главное было в том, что ее кристально-прозрачные, ярко-синие глаза, скрывающие какую-то невысказанную печальную тайну, взволновали его до глубины души, заставив забыть о том, что он художник, и воспринимать эту женщину как мужчина, восхищенный ее красотой. Бален всегда придерживался принципа не путать дела с удовольствием, но сейчас внезапно каким-то шестым чувством на мгновение угадал, что возникла чрезвычайно опасная ситуация, из которой уже невозможно выбраться. Такого поворота он никак не ожидал. Но в следующий миг все эти мысли были тут же отброшены прочь и забыты, так же, как и сожаления о приезде в замок Вальверде. Это произошло в тот момент, когда их глаза встретились и взгляды слились воедино.

— Мсье Бален! — Она бросилась навстречу, в то время как он тоже повернулся и стал спускаться по лестнице к ней. — Приношу свои глубочайшие извинения за то, что вас никто не встретил и вам не было оказано надлежащего гостеприимства посла столь долгого и утомительного путешествия из Парижа.

Мишель склонился над изящной рукой Жасмин, чтобы запечатлеть на ней поцелуй, и вдруг с удивлением заметил на одном из пальцев пятнышко от чернил. Это внезапно умилило его. В обворожительной женщине чувствовалась некая непосредственность девочки-подростка, и ему захотелось вызвать к жизни именно эти ее черты.