— Я разбужу тебя утром ливнем из золотых монет, который прольется на твою постель, моя дорогая! — возбужденно похвастался он.

Когда кто-то услужливо отворил ей дверь, она с порога оглянулась назад, и ее глазам предстала живописная сцена: шумная комната с низкими прокопченными балками, заполненная густым табачным дымом и красивыми мундирами с яркими золотыми и серебряными позументами. Все кругом было пропитано тяжелыми запахами эля и вина. Виолетта уходила в хорошем настроении: наконец-то удача повернулась к Леонарду лицом. Она знала, что в случае выигрыша капитан щедро одарит ее. Резкие, неровные черты его лица, словно высеченные из камня, казались сглаженными в золотистой ауре, исходившей от канделябра с тремя свечами, стоявшего на ломберном столике. В азарте игры Леонард резким движением ослабил галстук с кружевными краями, слишком плотно облегавший его высокую, мускулистую шею, и при этом на среднем пальце его руки заискрился рубиновый перстень. Разрезая новую пачку карт, Леонард, очевидно, почувствовал на себе оценивающий взгляд Виолетты, выделявший среди всей остальной мужской компании именно его как воплощение всех черт истинного мужчины, настоящего самца, потому что он резко повернул голову, на его лице появилась прежняя заразительная ухмылка в ответ на ее загадочно-снисходительную улыбку. В этот момент казалось, что между ними после напряжения последних дней опять восстановились мир и согласие.


В этот вечер Виолетта в последний раз видела своего первого любовника. Незадолго до рассвета она сонно зашевелилась в постели, разбуженная топотом и какими-то странными звуками, судя по которым можно было предположить, что из комнаты выволакивают багаж капитана, давно уже упакованный и готовый к отъезду. Однако все это происходило в полусне, и Виолетта, скорее всего, опять заснула бы, если бы не послышался щелчок задвигаемого засова и в ее памяти не всплыли события предыдущего вечера.

— Леонард… — сонно пробормотала она, — сколько же ты выиграл?

— Он не выиграл ничего, — ответил незнакомый голос.

Эта новость заставила ее охнуть и мгновенно подскочить в постели. Убрав сбившиеся на глаза волосы, Виолетта ошеломленно уставилась на торговца шелком, который еще совсем недавно сидел внизу за ломберным столиком — коренастого мужчину с угрюмым лицом и в коричневом парике.

— Убирайтесь вон! — в ярости завизжала Виолетта. Торговец уже был в одной рубашке, его парчовый камзол висел на спинке кресла. — Как вы посмели войти сюда?!

— Я имею на это полное право, — сухо ответил он, расстегивая серебряные пуговицы шелкового жилета. — Удача повернулась спиной к вашему офицеру-швейцарцу. Он все проиграл мне, в том числе и вас. Теперь вы — моя, мадемуазель!

Виолетта даже не закричала, а завыла, как раненая волчица, отчего у торговца заледенела кровь. Затем, истерически рыдая, она стала бешено метаться в постели и рвать в клочья простыни.

ГЛАВА 16

Жасмин не переставала надеяться разузнать хоть что-нибудь о Виолетте. Ничего не могло рассеять тревогу за судьбу пропавшей без вести дочери — тревогу, которая тяжким грузом лежала на ее сердце. Предпринятые розыски не дали никаких результатов. Особенно болезненно отзывались в душе Жасмин дни рождения Виолетты, и когда их миновало пять, в ее жизни случилось странное событие. Это произошло, когда Жасмин спешила пройти через одну из небольших гостиных. Находясь в саду, она забыла о времени, и теперь ей нужно было срочно переодеться перед тем, как отправиться в свою веерную мастерскую. В одном из зеркал, висевшем впереди над двойными дверями, вдруг промелькнуло отражение, в котором она мгновенно узнала Генриэтту.

— Силы небесные! — воскликнула Жасмин, схватившись за сердце и остановившись как вкопанная. И тогда ей стало ясно, что это она сама отразилась в зеркале. Наваждение исчезло так же внезапно, как и появилось. Потрясенная, она медленно подошла к зеркалу. Между нею и давно умершей женщиной не было никакого внешнего сходства, но опыт прожитых лет безошибочно подсказывал Жасмин, что во многом она стала точно такой же, как Генриэтта, одинокая женщина без мужа и детей, консьержка, живущая в доме, который никогда не будет ей принадлежать.

Чуть ли не со страхом она всматривалась в свое отражение, удрученная тем, что неумолимый ход времени изменил ее облик, в котором теперь явственно угадывалась женщина, чьи годы идут к закату, и ничто не в силах остановить это движете. Жасмин медленно разгладила пальцами лицо, как это делают женщины, пытаясь припомнить, как они выглядели в молодости, и натягивая кожу на щеках и подбородке — именно в этих местах она с годами размягчается и становится дряблой. Фигура Жасмин сохраняла стройность, но все же сейчас она была полнее, чем в молодости. И седина давно уже вытеснила каштановый цвет ее когда-то роскошных локонов, изменив на серебряный. Это было заметно тогда, когда Жасмин не пудрила волосы по какому-нибудь официальному поводу. Однако тонкие черты ее красивого лица не изменились, и, умело пользуясь косметикой, Жасмин сохраняла прежний моложавый вид. Возможно, только ярко-синие глаза, затененные тайной печалью, свидетельствовали о тех неимоверных страданиях, которые ей пришлось перенести за свою жизнь.

Мужчины все еще находили ее привлекательной, и со стороны нескольких вдовцов поступили предложения руки и сердца. Это были приличные, уважаемые люди, и Жасмин пришлось употребить весь свой такт, чтобы, отказывая им, сохранить их уважение и дружбу. Если бы она могла доверить кому-нибудь из них самые сокровенные желания, то сказала бы, что день и ночь мечтает лишь об одном, — вновь обрести дочь и уехать вместе с ней домой, туда, где она родилась.

— Шато Сатори! — она негромко произнесла это название вслух, и сразу же на нее волной нахлынула тоска по дому, от которой сжимались кулаки, так что ногти впивались в ладони. Жасмин закинула назад голову, стараясь прогнать эту боль, которая никогда не покидала ее, лишь иногда ненамного ослабевая, чтобы, многократно усилившись, как сейчас, вновь вернуться. Жасмин заставляла себя превозмочь, сокрушить ее, потому что ей нужно было избавиться хотя бы на время от этой тоски, иначе груз других несчастий прост раздавил бы ее. Но теперь одна-единственная неосторожная мысль выпустила это чувство из клетки, дав ему крылья, и любая попытка восстановить прежнее шаткое равновесие была обречена.

Она устало отвернулась от зеркала и прислонилась к стене. Если какое-то чудо перенесло ее домой, то и оттуда она продолжала бы поддерживать тесную связь с Говенами. В ее душе тлел слабый огонек надежды, что Виолетта может вновь появиться на ферме. Это было весьма маловероятно, если только ее дочь не вышла замуж, что застраховало бы ее от любых поползновений со стороны кого бы то ни было. Но даже если Виолетта чувствует себя в полной безопасности, так ли уж сильна ее любовь к приемным родителям, что обязательно попытаться еще раз увидеть их? Или собственную мать, если уж на то пошло? Разве Виолетта любила кого-нибудь по-настоящему, кроме самой себя? Эго были горькие мысли, и они не давали Жасмин покоя, возвращаясь снова и снова.

В течение нескольких дней желание вернуться домой было так сильно, что Жасмин не находила себе места и чувствовала почти физическое недомогание. Если бы при дворе был кто-то, располагающий достаточным влиянием, чтобы заступиться за нее перед королем… Она потеряла все свои версальские связи по причине долгого отсутствия. Но внезапно к ней пришла одна идея, настолько ясная, что было даже удивительно, как она не подумала об этом раньше. Ей сумеет помочь не министр, не придворный вельможа, и даже не Мишель, если он все еще пишет портреты членов королевской фамилии, а женщина, которая покорила сердце Людовика! Да, да, маленькая Ренетта, та самая малышка, которая бегала однажды по магазину Маргариты на Елисейских полях легкая, как перышко, поражая всех миловидными ямочки на щеках.

— О, Ренетта! — воскликнула вслух Жасмин. — Ты одна можешь совершить для меня чудо!

Она сейчас же пошла в кабинет, села за письменный стол и написала маркизе де Помпадур. Ссылаясь на их знакомство в прошлом, которое эта женщина вряд ли могла помнить, Жасмин излагала свою просьбу о заступничестве, крик души, стремящейся домой. Неужели король не окажет ей эту милость после трех десятилетий, проведенных в ссылке? Она запечатала конверт и отправила его с личным курьером.

Три недели спустя, вернувшись в замок после посещения одной из своих веерных мастерских, Жасмин обнаружила два письма. У нее сразу сильно забилось сердце, когда, взяв со стола одно письмо, она увидела на обороте печать с гербом мадам де Помпадур, на котором были изображены грифоны и три замка. Второе письмо выглядело еще более солидным, и у Жасмин перехватило дыхание, когда она узнала королевскую печать.

Трясущимися руками Жасмин вскрыла конверт. Внутри находился официальный документ, извещавший об отмене запрета на возвращение из ссылки, который распространялся на нее и после смерти герцога де Вальверде. Во вдовстве ей возвращались также все права свободной подданной короля Франции. Внизу стояла собственноручная подпись Людовика. Жасмин благоговейно поцеловала ее, обильно оросив бумагу слезами и тихо смеясь от счастья. Домой! Она едет домой в Шато Сатори и никогда больше не оставит его. Никогда!

Радость Жасмин была непомерно велика, и лишь прочитав указ об отмене ссылки несколько раз, она взяла себя в руки и, стерев с глаз остатки влаги, открыла второй конверт. Послание маркизы было написано в теплых и дружеских тонах: в нем говорилось о том, что ей было очень приятно оказаться полезной в деле с отменой злополучного указа и что маркизе до сих пор памятны посещения веерного магазина, принадлежавшего покойной баронессе Пикард. Письмо заканчивалось приглашением посетить маркизу в Версале как можно скорее после возвращения в Шато Сатори с тем, чтобы возобновить знакомство.

Удача превзошла все ожидания Жасмин. Ей не только было позволено вернуться домой, но и благодаря самой влиятельной женщине при дворе перед ней снова открылись двери Версаля!

И хотя Жасмин тут же, не откладывая, деятельно принялась готовиться к отъезду, прошло больше месяца, прежде чем ей удалось двинуться в путь. Дело было в том, что пришлось ждать прибытия в замок новых людей, которые должны были занять ее место, и, к ее облегчению, ими оказалась чрезвычайно приятная пара — граф и графиня де Вальверде. Несмотря на пышность своего титула, они были обедневшими представителями дальней ветви этого семейства, никогда не бывали при дворе и влачили жалкое существование в деревне, владея небольшим виноградником. Увидев свое новое поместье, граф пришел в восторг от таких обширных, плодороднейших земель. Исследование почвы показало, что она вполне подходит для выращивания винограда. Крупные виноградники дадут обильные урожаи и обеспечат не только высокие доходы владельцу поместья, но и постоянную работу всем крестьянам и арендаторам. Жена графа так же, как и Жасмин, занималась благотворительностью в их прежнем маленьком поместье и не чуралась ухода за немощными, одинокими, престарелыми и больными. Она заверила что будет продолжать эту деятельность и впредь.

— От вас требуется всего лишь оставить мне список тех, кто нуждается в продовольственной помощи и другой заботе. Что же касается школы, то моя вторая дочь уже учила детей до приезда сюда и с радостью возобновит это занятие.

Жасмин продала свои мастерские за умеренную цену управляющим. Прекрасно зная их лично, она могла быть уверена в том, что новые владельцы будут держать на высоте качество изготавливаемых вееров и улучшать условия труда мастериц. Последнему обстоятельству Жасмин всегда уделяла самое пристальное внимание. Когда все это было сделано, и Говены получили уведомление о перемене места жительства Жасмин, она оставила замок Вальверде навсегда и отправилась в Версаль в карете, которую ей подарил отец. Это был последний подарок барона своей дочери перед тем, как он отбыл в мир иной.


Долгое путешествие подходило к концу, и Жасмин могла сразу проехать домой, минуя Версаль, но не могла отказать себе в удовольствии снова взглянуть на дорогие сердцу места, где пошла ее незабываемая, бурная юность. Эта дорога подходила к Версалю с запада, и когда ее карета снова покатилась по брусчатке Плац-де-Арм, Жасмин увидела величественный, сверкающий позолотой дворец, резиденцию короля Франции и его правительства. Постоянно открытые ворота, казалось, приветствовали возвращавшуюся Жасмин и напоминали о приглашении мадам де Помпадур. Как всегда, просторная Королевская площадь кишела людьми и во все стороны по ней катили элегантные экипажи и скромные фургоны. Солнце играло на блестящих позументах мундиров придворных и украшениях их дам, гулявших по площади. Рядовой люд озабоченно спешил по своим делам, а те, кто располагал временем, глазели вокруг, часто посматривая в сторону центрального балкона восточного крыла, где находились покои короля, надеясь увидеть его хотя бы мельком. Жасмин чувствовала себя так, словно никогда и не уезжала отсюда: лишь изменившаяся мода говорила о ее долгом отсутствии. Даже издали было заметно, насколько расширились кринолины, превосходя своими размерами кринолины всех платьев Жасмин. Это означало, что ей придется вначале обновить свой гардероб, посетив самую модную портниху в Париже, а потом уже представляться маркизе.