Джеймс покачал головой и сконцентрировался на дороге. Они давно минули аэропорт и город и теперь ехали на юг, к горам и заливу Бэнтри Бэй. Ханахин, родной город Джеймса, лежал в долине, отделенный от населенных мест, неподалеку от крайней юго-западной точки Ирландии. Пейзаж постепенно менялся, все более открывая взору скалистые горы и дикую болотистую равнину между ними, пока в отдалении Лизл не увидела туманную длинную горную цепь. Это была нетронутая, девственная равнина, напомнившая ей о диких просторах Йоркшира, где она однажды в детстве побывала.

Выглянув в окно, она теперь любовалась береговой линией, неумолчным шумом океана, неустанно бьющим в берег волной; но они ехали все дальше и дальше на юг — и постепенно небо стало светлеть, а дождь, прекратившись ненадолго, позволил солнцу проглянуть через тяжелую влажную массу облаков. Однако вряд ли это продлится долго. Серые облака все еще низко нависали над землей и грозили новым дождем. Она повернулась к Джеймсу.

— Я не знала, что у Хэрриет Ловелл есть племянник — Бабушка не сказала мне об этом.

— Ба-буш-ка?

— Это моя бабушка так называла себя по-русски.

Он рассмеялся, а когда заговорил вновь, Лизл услышала легкий ирландский акцент:

— "Бабушка"! Никогда не слышал, чтобы кто-то так называл свою бабку. Почему это вы так ее зовете? Почему не называть, как все?

Лизл улыбнулась.

— Это ласковое обращение — русские так называют.

— И ваше имя также? Откуда произошло такое имя — оно тоже русского происхождения? Мне-то оно кажется больше немецким… или это ваш сценический псевдоним, а вас зовут нормальным именем вроде Мэри или Кэтлин?

— Нет, Лизл — мое настоящее имя, и оно либо русское, либо немецкое, вы правы. — Она бросила на него язвительный быстрый взгляд. — Мое полное имя — Лизл Павла Леонтина Адрианович.

— Бог мой! Да этого на несколько человек хватит, и все такие заковыристые. — Джеймс усмехнулся, а затем искоса взглянул на нее. — Простите, наверное, я невежлив.

— Нет, все в порядке, я привыкла к такой реакции, и я согласна: имя несколько заковыристое.

Лизл вновь взглянула на него. Удивление изменило выражение его лица, и она поспешно выглянула в окно, чтобы скрыть участившееся сердцебиение.

— Лизл… — тихо повторил он.

— Да?

— О, ничего — просто я раздумывал про себя. Лизл — неплохо звучит. Может, вас назвали в честь матери? Она тоже была — и есть — актриса?

— Нет, она была балериной.

— Была? Она ушла со сцены?

— Она умерла очень давно, когда я еще была маленькой.

— Простите, я не хотел…

— Ничего. Я плохо помню ее. Меня вырастила бабушка, и она же дала мне свое имя.

— "Ба-буш-ка?" Это имя?

— Нет, конечно, — улыбнулась она. — Адрианович. Вы понимаете, служение искусству — у нас в крови. Думаю, имя Лизл пришло от кого-то из бабушкиной семьи — может быть, от ее сестры. Сама бабушка была когда-то актрисой, и даже знаменитой — может быть, вы слышали? Павла Эдриан?

Джеймс отрицательно покачал головой:

— Когда-то слышал, кажется, но не знал, что она была знаменитой.

— Бабушка говорит, что именно в те годы, когда была на сцене, встретилась с вашей тетей. Ваша тетя — тоже актриса?

— Боже милостивый, нет! Она хорошо помнит вашу бабушку — Хэрри говорила как-то, что была знакома с Павлой Эдриан в молодости.

— Хэрри?

— Так я называю тетушку. Между прочим, должен предупредить вас: у нее предубеждение против актрис. Она считает, что все они — хищные, коварные существа.

— Что ж, спасибо за предупреждение. Я постараюсь не отхватить от вас ни кусочка.

Он расхохотался.

— Я бы не возражал, если бы вы меня чуть покусали.

Они ехали по пустынной дороге, и на пути не повстречали ни единого живого существа: ни человека, ни животного, пока, наконец, Джеймс не прижался к обочине дороги.

— Не желаете выйти подышать? — мягко спросил он, скользнув красивыми глазами по ее лицу. — Что-то вы немного бледны.

Она улыбнулась в ответ и кивнула, и Джеймс, свернув с дороги, медленно проехал вдоль кромки берега, остановившись у береговых скал. Береговая линия впереди спиралевидно переходила в узкий белый пляж, и, глядя вниз, Лизл почувствовала, как у нее закружилась голова. Но глаза ее следили за уходящей вдаль полоской суши, пока не уперлись взглядом в морской простор. Они остановились между двумя огромными утесами, всего в нескольких десятках метров от дороги — но совершенно невидимые от нее. Это было такое уединенное и пустынное место, что она запросто могла бы поверить, будто в мире не осталось больше никого, кроме них двоих.

Лизл посмотрела вниз, на бушующее под ними море, восхищенная дикостью и драматизмом ландшафта. Джеймс, одной рукой опираясь на руль, протянул другую на спинку ее сиденья и слегка прикоснулся к ее волосам и плечу. Лизл вновь поразилась его красоте, а также гипнотической силе взгляда: он улыбался, и будто пламя прорывалось из черной глубины его глаз.

— Этот пейзаж — местная достопримечательность, — сказал он, снимая руку с руля и делая ею кругообразное движение. — Летом здесь полно туристов. — Он указал на небольшой остров, который был едва виден через залив, и на две доминирующие над местностью скалы. — Видите эти две скалы? — Лизл кивнула, а он продолжал объяснять: — Их называют "Танцующие в песках", и легко видеть, отчего. Не так ли?

Лизл подняла глаза на вершины скал.

— Вроде бы да… выглядит так, будто они исполняют какой-то сумасшедший танец.

— Разве не восхитительно? Меня они поразили, еще когда я был ребенком. Между прочим, вчера вечером я видел вас по телевидению.

Лизл оглянулась на него в изумлении: ей показалось, он совсем не из тех мужчин, которые сидят перед телевизором, тем более не был он похож на любителя сентиментальных сериалов типа "Сестер Иудеи".

— В самом деле? — слегка улыбнувшись, спросила она. — И какого вы мнения?

— Все хорошо, и вы были там замечательны, но лично я предпочитаю смотреть на нечто вроде этих "Танцующих". Они-то — реальные.

Лизл усмехнулась над его бесхитростностью.

— А вам кажется, я — не реальная?

Он улыбнулся, но ничего не ответил, поэтому она вновь взглянула на две скалы. Ей было совершенно ясно, отчего их так назвали. Их очертания, резко выделявшиеся на фоне неба, создавались веками работой ветров и воды Атлантики — и вот теперь они походили на две возвышающиеся фигуры, мужскую и женскую; на двух неистовых танцоров, отплясывающих прямо на краю света: одна фигура — с поднятыми к небу руками, а другая — застывшая в пируэте, и гигантский гранитный стан ее плотно обвивала гранитная же юбка. Танцующие были так фантастичны и так экспрессивны, что у Лизл и сомнения не возникло, что это место любимо туристами. И все же, глядя на двух гигантских каменных Танцующих, она почувствовала в груди поднимающийся холодок. Они не нравились ей: они казались пугающими, даже угрожающими.

Она отвела от них взгляд. Джеймс вышел из машины и подошел к ее дверце, чтобы открыть ее.

— Выходите, давайте отдохнем: у нас впереди еще час езды, прежде чем мы достигнем Ханахина.

Лизл последовала за ним, медленно спустившись по круто уходящей вниз тропе среди скал, и почувствовала, как ее ног коснулся мягкий песок пляжа. Дождь прекратился, но ветер все еще метался и ревел, как живое существо; он набрасывался на все, что лежало на пути, и грозные валы разбивались о скалы внизу. Казалось, они играют в вечные "кошки мышки" с берегом.

В пределах обозрения не было никаких признаков человеческого жилья, а единственным признаком пребывания человека был след шин автомобиля Джеймса на верхней дороге.

Они пошли по пляжу. Ветер заставлял Лизл задыхаться, но тут же наполнял неизъяснимым восторгом. Во всем присутствовало чувство свободы и дикости, и пока Лизл шла возле Джеймса, чья высокая фигура заслоняла ее от морского ветра, она мало-помалу чувствовала, как напряжение внутри спадает. Они шли минут пять, пока Джеймс не остановился у подножия крутых нависших скал и не указал ей рукой на выступ, укрытый от ветра. Он и сам сел и сказал:

— Это, должно быть, совсем не похоже на Святую Землю.

Она весело рассеялась.

— Понятия не имею: я никогда не бывала там.

Он быстро взглянул на нее.

— Но я думал, действие "Сестер Иудеи" происходит в Святой Земле?

— По сценарию — да, — снова рассмеялась Лизл, но пейзажи мы снимали в основном на Брекон Беконз. Они там очень красивы, поверьте мне. Самое близкое напоминание о Иерусалиме для нашей съемочной группы — это были традиционные артишоки в ресторане в Эбергэвенни.

— Так вот где этот фильм снимался — в Уэльсе? — Джеймс удивленно присвистнул. Лизл кивнула головой. — Кто бы мог подумать? Век живи — век учись. — Он пристально рассматривал каждую черточку ее лица. — Как вы можете выносить такую жизнь?

Лизл пожала плечами.

— Я сама выбрала эту жизнь, и у нее тоже есть свои прелести.

Ветер выл и метался у их ног, но Лизл чувствовала себя тепло и уютно в укрытии скалы.

— Вам не холодно? — спросил Джеймс.

Она подвинулась вглубь выступа.

— Совершенно тепло.

— Ведь вы ведете сумасшедшую жизнь, правда?

— Некоторые думают так; но я уже сказала: у этой жизни есть свои преимущества.

— Какие преимущества?

Ее голос с трудом пробивался сквозь вой ветра.

— Я люблю свою жизнь. Другой я не знаю.

— А если вы однажды встретите человека, за которого захотите выйти замуж? Вы оставите свою профессию?

Лизл засмеялась и сделала небрежный жест рукой.

— Не думаете же вы, что можно все в одночасье бросить и послать к чертям? Будет только хуже.

— Но вы сделали бы это?

— Я не собираюсь замуж, — беспечно сказала она. — Не думаю, что я способна ужиться с эгоизмом еще одной актерской натуры. — Джеймс заметил, как морщина пересекла ее лоб и моментально исчезла, выдав, тем не менее, болезненные воспоминания о недавнем прошлом. — Или выйти замуж за такого же актера, как я.

— Но почему это должен быть непременно актер?

— Все мужчины, с которыми я знакома, крутятся в этом бизнесе.

— Но возможно, вы встретите человека другой профессии. Что тогда? — Тон голоса Джеймса был неподдельно любопытен.

— До сих пор я не была знакома ни с одним мужчиной другой профессии, так что этот вопрос не возникал.

— Но вы же встретили меня.

Взгляд Лизл стал холодным.

— Это совсем иное дело.

Джеймс улыбнулся, и Лизл снова заметила обезоруживающую, чарующую улыбку — и пристальный, притягивающий взгляд темных глаз.

— Не вижу, что тут "совсем иное". Всегда может встретиться кто-то где-то, кто заставит вас изменить взгляды и образ жизни.

Она понимала, что он говорит все это в шутку, однако по какой-то непонятной причине эти слова приятно задели ее — и она почувствовала внутри какой-то звоночек. Однако тут же решила переменить тему.

— Ну, а что насчет вас?

— Насчет меня? Что именно?

— Чем вы занимаетесь?

— Я ухаживаю за лошадьми.

Лизл ждала, что он побольше расскажет о себе, но он не проронил больше ни слова, хотя она ждала несколько минут. Она решила продолжить сама.

— Да, я припоминаю теперь. Ханахин знаменит своими скакунами, не так ли? Припоминаю, что Бабушка что-то мне говорила. И это занимает все ваше время?

— Вовсе нет. Еще я рисую.

— Рисуете? Что именно? — Он пожал плечами, будто не желая отвечать, и она шутливо продолжала: — Лошадей? Копыта и подковы?

Он усмехнулся, и в углах его глаз собрались морщинки.

— Картины. Пейзажи, морские виды, иногда портреты — но в них я не очень силен. Вот отчего мне нравится этот край: мне нравится бродить где-нибудь в таких вот диких местах и переносить на холст то, что я чувствую. Я рисую с тех самых пор, как помню себя. Это позволяет мне отдохнуть от работы. — Он повернулся к ней, и ей показалось, будто он смущен, признаваясь в своей любви к искусству. — Вам действительно не холодно?

— Нет, все в порядке.

Он пристально глядел на нее, и, встретив этот взгляд, она прочла в нем смешение чувств. Что это было: любопытство? восхищение? а может быть, некоторое презрение?

— Вы были раньше в Ирландии? — спросил он.

Она покачала головой:

— Никогда.

— Март — наверное, не самый лучший месяц для приезда сюда. Мне думается, вы могли бы выбрать более экзотическое место для своего долгожданного отдыха.

Лизл иронически засмеялась.

— Ирландия — это ведь так чудесно. Она далеко от цивилизации. А это именно то, в чем я нуждаюсь сейчас: в полном покое и тишине. Мне нужно побыть хоть немного подальше от людей, которые утеряли общечеловеческие ценности.