— Это уж им решать. Если вы откажетесь от их помощи, поверьте, вы об этом горько пожалеете, — угрожающим тоном сказал Эсмонд.

Она снова расхохоталась и сверкнула на него глазами.

— Меня уже невозможно заставить о чем-либо пожалеть. Однажды я уже раскаялась, что помогла обмануть вас. Я просила у Господа прощения за то, что позволила выдать себя за девушку с портрета. Но теперь мне все равно. Я буду даже рада, если причиню вам страдание. Вы — точно такой, как я написала в своем дневнике, вы — зверь. Вы страшнее самой смерти… Я рада, что Доротея умерла, не успев назвать вас своим мужем… Слышите — рада!..

Магда осеклась, почти не соображая, что говорит. А уже через секунду она в ужасе отпрянула, потому что увидела, каким диким огнем загорелись его глаза. Она даже подняла к лицу руки, словно готовясь отразить его удар.

Но он лишь глухо прорычал:

— Я никогда не прощу тебе этих слов.

Тогда она спрыгнула с кровати.

— Позвольте мне уехать… Позвольте мне покинуть этот дом… Я больше не могу…

Тут он поймал ее за руку и притянул к себе. Завязалась борьба — Магда царапалась, кусалась, пинала его ногами. Он тоже не оставался в долгу — как видно, дал себя знать выпитый алкоголь. Он встряхивал ее щуплое тело так, будто пытался приструнить не на шутку разыгравшегося котенка. Но не так-то уж слаба она была, как могло показаться. Ее отчаянное сопротивление вынудило его пойти на принцип — кто кого? Ни одна женщина еще не смела говорить ему таких вещей и так с ним обращаться. Это ей даром не пройдет, пусть и не надеется. Слишком уж далеко она зашла…

Накидка Магды слетела. Взгляду его открылась девственная красота ее грудей с торчащими вверх розовыми сосками. Седая прядь волос упала на увечную щеку и закрыла рубцы. Эсмонда вдруг поразила одна простая мысль: ведь это его жена. Его законная жена. И как мужчина, он имеет над ней законную власть! Все его рыцарское отношение к слабому полу мгновенно улетучилось — теперь им владела только грубая страсть, приперченная к тому же злобой. Схватив Магду на руки, он бросил ее на кровать.

— Ты не посмеешь мне отказать и впредь будешь делать только то, что я тебе говорю. Заруби себе на носу: Эсмонд Морнбьюри — твой муж и господин, — сказал он. — Не ты ли пару месяцев назад поклялась любить меня, уважать и слушаться? Так что будь добра выполнять все три условия… и точно по моей команде.

Она в ужасе притихла. Эта внезапная вспышка злобы пополам со страстью напугала ее.

Он задул свечи, и комната погрузилась в темноту, не считая красного отблеска от камина. Затем Эсмонд задернул тяжелый балдахин над кроватью.

Он взял ее тело неистово, жадно, при этом впиваясь ей в губы безжалостными поцелуями. Она не противилась. Но вдруг Эсмонд осознал, что по щекам ее нескончаемым потоком текут слезы. Гнев его сразу прошел. Он встал и снова зажег свечи, затем оделся. Налил себе воды из графина и залпом выпил. Как же это могло произойти? Как мог он уподобиться простому неотесанному мужику? Эсмонд посмотрел на себя в большое зеркало и почувствовал отвращение. Его охватили мучительные угрызения совести.

Магда лежала без движения, лицо ее припухло от слез, в голове шумело. Сквозь полуприкрытые веки она настороженно смотрела на Эсмонда — а вдруг он снова обернется зверем и набросится на нее? И все-таки, что бы он сейчас ни сделал, эта ночь останется в ее памяти навсегда — ночь, когда она лежала в его объятиях… Пусть его грубые поцелуи только добавили рубцов в ее душе. Пусть они убили в ней всю красоту любви, о которой она мечтала еще в детстве.

Она тихо и безутешно плакала.

Он подошел к ней, склонился и дотронулся рукой до ее волос. Еще несколько минут назад прикосновение к ней вызвало бы в нем нервную дрожь. Но сейчас он видел лишь ее огромные глаза, полные бездонной печали, и глаза эти смотрели прямо ему в душу. Она уже не казалась ему обычной уродиной.

Он тихо сказал:

— Знаешь, я был не прав. Но когда… когда ты сказала про Доротею, я просто помешался.

— Не надо мне было… — прошептала она.

— Сделанного не воротишь. Давай больше не будем друг друга мучить, — сдавленно продолжал он. — Завтра я уеду. Возможно, мы никогда больше не увидимся. Прошу тебя об одном: сохрани мое имя и мою честь в людских глазах.

Она уткнулась лицом в подушку и всхлипнула.

— Я обещаю. Но… ах, Эсмонд… умерь свою ненависть… Я так устала от ненависти.

Он прикрыл рукой глаза.

— Я постараюсь, детка, постараюсь. Я могу просто пожалеть тебя, ведь тебе нужна моя жалость…

Магда не верила своим ушам. Это были первые слова нежности, которые ей пришлось от него услышать.

— Нет, я не прошу у тебя жалости, — сказала она, — Я прошу только, чтобы ты меня простил.

— Я прощаю тебя, Магда, но и ты прости меня за то, как я с тобой только что обошелся.

Она повернулась к нему и, взяв в ладони его большую руку, прижалась к ней горячей щекой.

— Нет, это я первая причинила тебе боль вместе со своим отчимом. Когда-нибудь я, может, расскажу тебе, как все это было, и ты сможешь меня понять.

Эсмонд почти не слушал ее. Высвободив пальцы из ее рук, он сказал:

— Как ты можешь целовать руку, которая нанесла тебе такой жестокий удар? Не надо…

— Когда ты уедешь, я останусь совсем одна, — сказала она.

— Занимайся тем, чем я тебе сказал, и жди моего возвращения. Надеюсь, нам удастся выпутаться, — тихо сказал он. — А я… я иногда буду писать тебе, — добавил Эсмонд и отвернулся.

Он не видел, как в ее заплаканных глазах блеснул крохотный лучик надежды.

— Прощай, Магда, — сказал Эсмонд.

Она села в постели. Сердце ее бешено колотилось, а душу вдруг охватила такая тоска, что ей было уже все равно, что он только что с ней сделал, — казалось, она готова была умереть.

— Эсмонд… Эсмонд… — простонала Магда.

Но он ушел.

Она снова легла и поглубже зарылась в одеяла. Огонь в камине уже потух, и в комнате стало холодно. Магда никак не могла уснуть, все ее тело ныло, сердце едва не выпрыгнуло из груди, а голова была полна беспорядочных мыслей. Когда же наконец ей удалось хоть немного забыться, сквозь пелену сна она услышала далекий голос сиделки Маусли, который звал ее:

— Миледи! Миледи!

Магда вскочила. Кровь забилась у нее в висках. Она вспомнила про их с Эсмондом ночной разговор. В следующую секунду ее бросило в жар. Она старалась не встречаться взглядом с вездесущей женщиной-мышью, как вдруг заметила у нее в руке какое-то письмо.

— Что это?

— От его светлости, миледи.

— А где он?

— Он уехал, миледи, уже два часа назад. Сначала в карете до Лондона, а потом — на континент. Вот, просил вам передать.

— Уехал… уже уехал… — обреченно прошептала Магда.

Пока сиделка суетилась, раскрывая шторы, Магда сломала сургучную печать и быстро пробежала письмо глазами. Оно было коротким, но впечатляющим.


«Магда, воспоминание об этой ночи долго еще будет вызывать у меня краску стыда. Еще раз именем твоей милой кузины прошу твоего прощения, хотя сам уже простил тебя. Пусть прошлое останется в прошлом. Ты — моя жена. Веди себя так, как я тебе говорил. Что ждет нас впереди, когда я (и если) вернусь из Фландрии, одному Богу известно.

Хорошо бы все получилось с твоей операцией. Миссис Фланель я оставил наказ выполнять каждое твое желание вплоть до моего возвращения, иначе она будет уволена. Можешь, когда тебе захочется, ездить в Годчестер. Пока меня нет, присматривай за Джесс и каждый день устраивай ей разминку. Тебе я ее доверяю. Надеюсь, ты не посрамишь мою фамилию, ставшую теперь и твоей. Ну ладно, прощай.

Твой муж (и не только на словах)

Эсмонд Морнбьюри»


— Эсмонд… мой муж — Эсмонд… — все шептала она.

Сзади к ней подкралась Джемайма Маусли.

— Миледи, вы же простудитесь. Идите в кровать.

— Нет, не простужусь, — обернулась к ней Магда. — Ни за что. Я крепкая. Скажите на конюшне, чтобы седлали для меня Джесс, и приготовьте костюм для верховой езды.

— Но, миледи, скоро должны приехать врачи… — начала было сиделка.

— Ничего, подождут, — сказала графиня Морнбьюри с незнакомым доселе выражением надменности и уверенности в себе. Письмо она прижимала к груди.

Сиделка Маусли тут же побежала к миссис Фланель докладывать обстановку. Та уже была в расстроенных чувствах. Как же, хозяин пригрозил, что уволит ее, если она не удовлетворит хоть один каприз молодой графини. Разве может миссис Фланель его ослушаться? Но более всего ее возмутило, что ее лучшую подружку Маусли собирались уже сегодня утром отправить домой, а для Магды нанять новую горничную.

— Она говорит, чтобы мы приказали на конюшне седлать для нее Джесс! — фыркнула сиделка.

— Ах, Джесс! — взвизгнула миссис Фланель. — Ишь чего захотела. Его светлость никому не разрешает на ней ездить. Это уж слишком…

Она поднялась в комнату Магды и, стараясь говорить как можно вежливее, спросила, не согласится ли ее светлость оседлать чалую кобылу, на которой она ездила до этого.

— Миледи, — жалобно промямлила она, — его светлость никому не разрешает ездить на Джесс в его отсутствие, кроме старшего грума.

Магда, которая сидела за туалетным столиком, повернулась и сердито бросила ей:

— Как вы смеете обсуждать мои приказы, миссис Фланель? Вот, он сам мне пишет… — Она взяла со столика его письмо. — Он пишет, что именно я буду теперь ездить на Джесс.

Миссис Фланель пришлось проглотить эту пилюлю и удалиться. Она не понимала, что произошло. Первое, что пришло ей в голову: леди Морнбьюри — колдунья. Наверняка она наслала на его светлость какое-нибудь заклятье…

Через час Магда в новом синем с золотой отделкой костюме, который граф спешно заказал для нее, выехала из ворот Морнбьюри на серой Джесс.

Лицо ее скрывала вуаль, но подбородок был высоко поднят и держалась она прямо и гордо.

Следом за ней на некотором расстоянии ехали два грума, которым граф приказал сопровождать ее во время прогулок. Время от времени они обменивались улыбками и перешептывались. Графиня прекрасно сидит в седле и явно умеет ладить с лошадьми. И как это ей удалось так быстро излечиться от сифилиса? Чудеса да и только! И после такой тяжелой болезни она совершенно свободно ездит верхом… А вот интересно, что стало с ее лицом? Еще никто во всей округе его не видел. Даже молоденькой горничной, которая следит за огнем в камине в спальне ее светлости, ни разу не довелось его видеть, потому что в ее присутствии госпожа не снимает вуали…

Колючий морозный ветер обдувал сквозь вуаль ее щеки, и все равно эта утренняя прогулка была ее маленьким личным счастьем. Сегодня она ощущала себя по-настоящему женой графа Морнбьюри — неважно, любимой или нет. Он ее признал. Теперь между ними хотя бы не будет вражды.

Когда Магда вернулась с прогулки, два доктора уже прибыли и ждали ее. Первый раз она почувствовала себя хозяйкой этого дома, графиней Морнбьюри. С бьющимся сердцем пригласила гостей пройти в библиотеку и позвонила, чтобы им принесли вина. После прогулки у нее было отличное самочувствие и цветущий вид. Доктор Ридпат взглянул на нее с некоторым удивлением — как могло случиться, что его давнишняя пациентка словно по мановению волшебной палочки из вялой и апатичной особы превратилась в полную достоинства госпожу? С ним она поздоровалась, как со старым другом, а со знаменитым голландцем церемонно раскланялась.

— Вы приехали, чтобы сделать из меня красавицу, сударь? — весело спросила она.

Голландец оказался низеньким полным человеком, одетым во все серое, за исключением тоненькой полоски белого воротничка и напудренного парика. Он много слышал об этой необычной пациентке от доктора Ридпата, и случай представлялся ему любопытным. Однако и он был весьма сильно поражен, когда маленькая графиня, такая изящная и очаровательная, подняла вуаль и показала свое истинное лицо. Она улыбалась. Однако из-за кривого рта ее дерзкая улыбка выглядела жалкой, а в глубине больших глаз притаились искорки страха.

— Ничего, видимо, нельзя сделать, — произнесла она, учащенно дыша, — вы сейчас скажете, что прошло слишком много времени…

Последовало короткое молчание. Доктор Ридпат заложил руки за спину и кашлянул. Минхер Дик подошел к ней поближе. Лицо его ничего не выражало, и только маленькие пронзительные глазки под лохматыми бровями с пристальным вниманием изучали изувеченное лицо девушки.

— Ach, gott, — обращался он мысленно к своим богам, — что за мясник тут поработал… Страшное, страшное несчастье! Бедное дитя!

Сначала он осмотрел одну сторону и оценил чистую красоту неиспорченного профиля. Большим пальцем правой руки слегка оттянул уголок рта — так осторожно, точно это было крыло бабочки. Затем точно так же очертил маленькие рубцы, припухлости и длинные глубокие шрамы. Потом отодвинул темные локоны и осмотрел уши. И только после этого несколько раз кивнул и отошел.